Хозяева не прогнали нас, наоборот, разрешили перейти в более теплую, хоть и маленькую комнатку внизу, кормили нас, поили горячим чаем. Я была им очень благодарна и старалась помочь хоть чем-нибудь, подмести, прибрать, постирать. Через несколько дней мама почти перестала кашлять и могла уже вставать, и мы отправились дальше.
В поселении беженцев мы прожили три дня. Нам выписали все положенные изгнанникам из Анларда бумаги вместо временных, которые мы получили на границе, и теперь мы с мамой могли идти в один из трех городов, где устраивали беженцев. Дом, где мы жили, пока ждали документов, был на самом деле совсем и не дом, а походная палатка - к счастью, выдавали еще теплые одеяла, по два на каждого, потому что хоть дождь и не просачивался внутрь, но тонкие стенки не защищали от холода и ветра. В таких палатках полагалось спать по пять человек, а на самом деле там селили человек семь-восемь. И я мечтала, как мы с мамой, наконец, будем жить в своем доме, сами по себе, и представляла, какая у мамы будет здесь работа, а меня школа. По утрам, когда я стояла на ветру в очереди за водой и потом несла к палатке тяжелое ведро с мокрой и холодной ручкой; днем, когда мы ходили к чиновникам - у них был хоть и крестьянский, но настоящий, деревянный дом; вечером, когда укладывалась спать рядом с незнакомыми людьми, я все время мечтала о том, как это все, наконец, закончится. Вечером, на второй день, ветер поутих, выглянуло мягкое вечернее солнце, и тут только стало заметно, что трава, грязная и затоптанная между палатками, на окраинах нашего поселения уже то тут, то там зеленеет. И на самом деле - уже почти наступила весна и скоро станет совсем тепло. Мы с мамой пошли погулять. Так чудесно было чувствовать на лице и руках легкий, почти теплый ветерок, смотреть на розовое, садящееся за деревья солнце. И так не хотелось обратно в палатку! Там душно, но при этом - холодно, там неприятный запах пота и грязи - мыться-то тут негде, а в углу лежит больная женщина и все время тяжело кашляет, и даже ночью.
-Мам, давай еще немного погуляем? Еще не очень холодно, - попросила я и пожаловалась на то, как плохо в палатке. Мама посмотрела на меня очень строго.
-Но ведь эти люди терпят тебя, и ни разу не сказали ни слова. Ты думаешь, мы им не мешаем? И если бы это кашляла я, а не та женщина - а так могло бы быть, неужели тебе не было бы обидно, если бы кто-то показывал свое раздражение или даже ругался?
-Но я не ругаюсь, я тебе только говорю.
-Да, но ты думаешь о людях с пренебрежением и брезгливостью. А это совсем плохо. Ведь и нас и пускали ночевать, а иногда кормили просто так, без денег. А кто мы им были? Просто беженки, плохо одетые, без вещей и денег, озябшие, от которых много беспокойства и мало прибыли.
Я размышляла над этим, пока мы шли к палатке, и решила, наконец, что мама права. И я почти перестала злиться на тесноту, а больной, которая кашляла, помогла лечь поудобнее и предложила вскипятить чай.
На третий день нам дали немного денег, кое-какие вещи на первое время. А днем мы и еще несколько беженцев сели на одну из повозок и отправились в столицу Тиеренны. Ночь переночевали в еще одном лагере, в палатке, а на следующий день приехали в Нартолан - столицу приютившей нас страны. Утром мама снова, как неделю назад, начала кашлять. Но ничего, подумала я, уже скоро наши странствия закончатся, мама отдохнет, поправится. Я буду утром ходить в школу, а днем помогать ей по дому, чтобы мама не уставала. Даже ночью буду вставать и подбрасывать уголь в камин, чтобы было в комнате всегда тепло.
Повозка остановилась около двухэтажного дома из серых кирпичей. Когда еще мы ехали, я задремала, и мне приснилось, будто мы подъезжаем к какому-то, похожему на этот, зданию, ходим по тусклым темным коридорам, и везде - длинные очереди, беженцы, усталые, безразличные уже к любым неприятностям и разочарованиям, с узелками, сидят или стоят и ждут, когда их позовут в кабинет. Но, на самом деле, ничего такого не было.
Мы сняли с повозки наши вещи - немного их было - и зашли в нужный нам дом. Принимали в нескольких комнатах, и нам пришлось ждать всего полчаса. Когда мы с мамой заходили в назначенную нам комнату, я думала: сейчас нам дадут адрес, где мы будем жить, вот теперь, наконец, получим настоящий, не временный дом. И я была очень благодарна этим людям, которые так помогают тем, кого они совсем не знают. Но и в этом все вышло не так.
Чиновники - их было четверо, и еще какой-то, наверно, секретарь, он только все записывал - посмотрели наши бумаги, задали маме несколько вопросов, кем она работала, где и как я училась. Потом они сказали, что сейчас всех женщин определяют на ткацкую мануфактуру, и другой работы пока нет, а жить им положено при мануфактуре, в одной из общих комнат. Детей же определеяют в разные школы, но лишь в такие, где можно жить круглый год, а те из детей, кто постарше, могут при этих школах работать, например, в мастерских. Один из чиновников объяснил, что можно искать работу и самостоятельно, но тогда придется платить и за комнату, а часть зарплаты, которая должна быть равна трети зарплаты на мануфактуре, нужно будет отдавать. На мануфактуре же эти деньги сразу вычитают и выдают уже урезанную оплату. Зато работницам положена кровать, шкаф - не весь, конечно, его ставят на трех-четырех работниц - и кое-какая одежда, и жилье искать не надо. Пока секретарь заполнял что-то в наших бумагах, я пыталась понять, что происходит. Мама посмотрела на меня расстроенно.
-Я думала, мы будем жить с тобой в одном доме! - потихоньку сказала я ей.
Мне было стыдно плакать при всех, но я ничего не могла поделать. Слезы так и текли и никак не останавливались. Один из сидевших в комнате объяснял маме, где находится ткацкая мануфактура. Мама взяла свои бумаги, и теперь нам нужно было пойти в Учебный Совет. Там меня и должны были определить в школу. Мама вывела меня из кабинета и нашла в коридоре уголок подальше. Вытерла мне слезы своим платком, наклонилась, чтобы никто не слышал наши разговоры, и тихо сказала:
-Растанна, ты же видишь, что нам сейчас некуда идти. У нас нет денег, почти нет одежды. Никто не станет держать нас здесь насильно. Меня не заставят работать, а тебя не принудят учиться. Но куда нам идти? Где мы будем жить и на что? Тиеренна не будет просто так держать у себя беженцев из Анларда. Если мы откажемся работать там, где им выгодно, нам придется уйти.
-Все равно, лучше уйдем! Зато будем вместе.
-Хорошо. Мы уйдем. Но давай хотя бы подождем до лета. Я отложу немного денег, и летом будет тепло - не так тяжело идти. Может быть, смогу накопить столько, что доедем до моря, а там - на корабле.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
