свои возможности и, судя по всему, ничем не сможет им помочь. После этого билуйцы в унынии начали готовиться к самостоятельной экспедиции в Палестину. Перед отправкой они выступили с довольно цветистой декларацией, в которой изложили свои цели. Декларация клеймила капиталистическую собственность на землю как зло, принесенное цивилизацией, и предостерегала против колонизации Палестины на “гнилой основе” старого стиля. Билуй-цы постановили, что каждый член их организации, не состоящий в браке, должен в течение трех лет отработать на образцовой сельскохозяйственной ферме. Затем он сможет выполнять роль наставника в других, вновь созданных поселениях. “Израиль на своей земле, на земле пророков, — говорилось в декларации, — станет новым, социально справедливым обществом, ибо в этом заключается смысл возвращения народа в Эрец-Исраэль”.
В конце июля группа билуйцев, состоящая из тринадцати юношей и одной девушки, отплыла в Палестину и через пять дней прибыла в Яфо. Первые их впечатления от этого грязного портового города едва ли были благоприятными. Остановившись на скверном постоялом дворе, они повстречали первых “настоящих” палестинских евреев — изможденных людей в лапсердаках, ожидавших парохода, чтобы вернуться в Европу. Но молодых пионеров это не смутило. Стремясь приобрести хотя бы минимум агрономических знаний, прежде чем организовывать собственную ферму, они обратились в Микве Исраэль — школу, основанную Альянсом за двенадцать лет до этого. Там они работали за гроши под началом французских агрономов, не питавших ни малейшей симпатии к “фантазиям” новоявленных сионистов. Билуйцев безжалостно изматывали одиннадцати-двенадцатичасовой работой в поле, так что они оказались на грани отчаяния. “Надсмотрщики все подгоняли и подгоняли нас, — жаловался Хисин, — не давая ни минуты отдыха. Им было велено… выбить из нас “дурь” и вынудить нас уехать назад”. Молодые люди еще больше пали духом, когда из Одессы не прибыло ни подкрепления, ни финансовой помощи. Более того, османские власти к этому времени начали систематически ограничивать иммиграцию и запретили продажу земли европейским евреям. Впоследствии эти препятствия научились обходить с помощью подкупа и другими способами, но летом 1882 г. у билуйцев было мало оснований для оптимизма. Кроме того, болезни подрывали их стремление к деятельности. И где было взять фонды для создания собственной образцовой колонии — главной цели их приезда в Палестину?
Едва ли не в последний момент им оказали помощь два иерусалимских еврея — Залман Левонтин[76] и Йосеф Файнберг[77]. За год до этого они начали собирать в Палестине и в Европе деньги на приобретение земли. С помощью посредника-сефарда, турецкого подданного, они сумели купить участок в 400 дунамов[78] (около 100 акров) в восьми милях к востоку от Яфо. Иерусалимские семьи, вложившие деньги в приобретение этой земли и построившие там свои хибарки, назвали новый поселок Ришон-ле-Цион — “Первый в Сионе”. Левонтин и Файнберг, тронутые порывом билуйцев, убедили единомышленников принять молодых людей. Одиннадцать пионеров Билу поселились в отведенной им временной постройке. Вложив последние гроши в общий фонд, будущие фермеры принялись расчищать поля для посевов, сеять кукурузу, высаживать овощную рассаду. Увы, сельскохозяйственный сезон уже закончился. Через два месяца подошли к концу деньги и запасы продовольствия — и над поселенцами, в частности над билуйцами, нависла вполне реальная угроза голода. Пионеры потеряли всякую надежду: пятеро решили вернуться в Микве Исраэль, шестеро — в Россию.
В это время существовало уже несколько еврейских сельскохозяйственных поселений. Петах-Тиква, заброшенная за несколько лет до этого, была вновь заселена европейскими иммигрантами. Несколько сотен членов Ховевей Цион, приехавших из Румынии, приобрели землю на западном склоне горы Кармель — они назвали свое поселение Самарин. Другие члены этой группы поселились в Галилее, основав там поселение Рош-Пина. В начале 1883 г. еще одно сельскохозяйственное поселение, Иесуд-га-Маала, было создано в Галилее польскими активистами Ховевей Цион. Ни в одном из этих первых поселков не был принят принцип кооперативности и взаимопомощи, провозглашенный Билу, — поселенцы были “буржуазными индивидуалистами”, каждый обрабатывал свой собственный участок. Однако их любовь к земле была ничуть не слабее, чем у молодых мечтателей из Ришон-ле-Циона, и тягот на их долю выпало ничуть не меньше. Почти никто из них не имел в Европе опыта земледелия. Теперь поселенцев и их семьи изводили насекомые, периодически грабили бедуины, они быстро начали ослабевать от болезней, жары и просто от непосильного труда. Кое-кто перебрался в города, другие вернулись в Европу. Подобно билуйцам в Ришон-ле-Ционе и Гедере, они исчерпали свои силы и готовы были бросить явно безнадежное дело.
“Известный благотворитель”
Спасение пришло, откуда не ждали. Хотя Ротшильды всегда были той первой инстанцией, к которой евреи обращались за благотворительной помощью, эта прославленная банкирская династия отрицательно относилась к еврейскому национализму и уже не раз отклоняла просьбы Ховевей Цион о финансовой помощи. Тем не менее барон Эдмон де Ротшильд, принадлежавший к французской ветви семейства, время от времени оказывал поддержку тем, кто пытался превратить евреев в “тружеников”, в “нормальных” людей, способных работать на земле. Осенью 1882 г. он согласился принять Йосефа Файнберга, одного из двух основателей Ришон-ле-Циона, который приехал в Европу и отчаянно пытался изыскать хоть какие-то финансы, чтобы спасти свою ослабевшую колонию. Рассказ Файнберга о самоотверженности пионеров тронул знаменитого банкира до слез. Он немедленно дал 30 тыс. франков, необходимых для устройства в Ришон-ле-Ционе колодца, и пообещал и в дальнейшем предоставлять помощь. Вскоре после этого Ротшильд направил в Палестину французского специалиста-агронома для обучения билуйцев и нанял директора Макее Исраэль для руководства Ришон-ле-Ционом. Барон оплатил также дюжине семей обучение в Микве Исраэль и заверил их, что впоследствии обеспечит их землей (так возникло поселение Экрон). Затем Ротшильд взял под свое покровительство еще две боровшиеся за жизнь колонии — Самарин (переименованный в честь его отца в Зихрон-Яаков) и Рош-Пину. При этом Ротшильд потребовал, чтобы его вклад не был предан гласности. В течение многих лет пожелание барона исполнялось. Поселенцы с некоторой таинственностью называли своего анонимного патрона “известный благотворитель”.
С течением времени сионистские поселения стали для Ротшильда основным объектом филантропической деятельности. С 1884 по 1900 г. он истратил 6 млн долларов на землю и жилье для колонистов, на их обучение, покупку сельскохозяйственной техники и скота, на рытье колодцев и постройку лечебниц, синагог и домов для престарелых. Где бы ни основывался новый поселок, он мог рассчитывать на щедрость Ротшильда. Даже жители Петах-Тиквы обратились к нему за поддержкой, и в 1888 г. 28 семей в этом поселении существовали на его средства. Когда основывались другие колонии — Мишмар-га-Ярден, Хадера, Эйн-Зейтим, Метула, Хардуф, предполагалось, что “известный благотворитель” придет на выручку, если сами поселенцы не справятся с делом.
Правда, помощь Ротшильда отнюдь не означала, что колонистам давалась полная свобода
