— Дорогая! О чем ты! Ведь это всего-навсего Кошачье кладбище!
— То-то Элли плакала навзрыд минуту назад. — Рейчел ткнула мешалкой в сторону детской. — Для нее это не просто кладбище! Душа у нее не скоро заживет. Нет уж, больше я ее туда не пущу. И дело не в тропе — она не собьется! — а в самом проклятом месте. Ведь Элли уже думает, что и Чер скоро умрет.
На миг Луису показалось, что он все еще беседует с дочерью: она встала на ходули, надела материно платье, ее лицо — точно резиновую маску — очень умное, с очень характерным выражением угрюмства и затаенной боли.
Нет, нельзя смолчать, нужно как-то объяснить, ведь это важно, нельзя просто учтиво кивнуть, да, мол, это — тайна, это — непознаваемо. Нужно объяснить, потому что жена в упор не видит чего-то важного и большого, наполняющего всю жизнь. Да и можно ли увидеть, когда нарочно зажмуриваешься.
— Рейчел, но ведь Чер и впрямь когда-нибудь умрет.
Жена сердито взглянула на него.
— Дело совсем не в этом, — чеканя каждое слово, сказала она, будто разговаривала с умственно отсталым ребенком, — Чер не умрет ни завтра, ни послезавтра…
— Я пытался объяснить…
— …ни через два дня, ни через два года, будем надеяться.
— Дорогая, но как можно с уверенностью говорить…
— Можно! — перешла на крик Рейчел. — Потому что ему у нас хорошо! И вообще никто в этом доме и не думает пока умирать. Так нужно ли доводить до слез малышку?! Ей долго еще не понять.
— Послушай, Рейчел…
Но слушать-то она и не собиралась. Ее словно прорвало:
— Так тяжело, когда рядом смерть! Умирает ли любимая собака, кто из родных или друзей — тяжело! А тут на тебе: туристам на обозрение — спешите видеть! — лесное звериное кладбище… — По щекам у нее покатились слезы.
— Ну, Рейчел. — Он хотел было обнять жену, но та сбросила его руки.
— Ай, да что там говорить! Мои слова для тебя что мертвому припарка.
Луис вздохнул.
— Мне сейчас кажется, будто я в огромную мясорубку попал, — улыбнулся он, надеясь на ответную улыбку. Но жена неотрывно смотрела на него, гневный огонь в глазах не угасал. Да, она не просто рассердилась, она сейчас вне себя от ярости. — Рейчел, — неожиданно заговорил он, — а как тебе сегодня спалось? — И поразился собственным словам.
— Ну и ну! — презрительно фыркнула она и отвернулась, в глазах мелькнула обида. — И это спрашивает умный человек! Что тут сказать?! Ты не меняешься, Луис! Так всегда: если не заладилось, виновата, конечно, Рейчел! Она эмоционально возбудима, и у нее очередной срыв!
— Ты несправедлива.
— Разве? — Она со стуком переставила миску с тестом подальше. Поджав губы, взяла красивую фигурную посудину для пирога, принялась мазать маслом.
Луис, набравшись терпения, сказал:
— Ребенок хочет узнать о смерти. Что же в этом страшного? А слезы — так это ее естественная реакция…
— Ну еще бы! Конечно, естественная! Оплакивать своего живехонького кота!
— Перестань! — оборвал ее Луис. — Чепуху городишь!
— Да я вообще не хочу больше этой темы касаться.
— А придется, — теперь не сдержался уже Луис. — Ты выговорилась, так послушай меня.
— Все равно, туда Элли больше не пойдет! И хватит об этом!
— Элли, между прочим, еще в прошлом году узнала, откуда берутся дети, — словно не слыша, продолжал Луис. — Помнишь, мы купили книгу о семье и разобрали ее с Элли. И ты согласилась: дети должны знать, как появляются на свет.
— Совсем другое дело!
— А вот и не другое! — грубо перебил жену Луис. — Когда я с ней в кабинете говорил о коте, вспомнилась мать, как она лапшу мне на уши вешала. Я спросил, откуда берутся дети. Вовек этой лжи не забуду. Дети вообще родителям неправды не спускают.
— Какое отношение это имеет к Кошачьему кладбищу! — снова взорвалась Рейчел, а взгляд был еще красноречивее. СРАВНИВАЙ И ДОКАЗЫВАЙ ХОТЬ ДО УТРА, ХОТЬ ДО ПОСИНЕНИЯ МЕНЯ УБЕЖДАЙ — НЕ УБЕДИШЬ!
Однако он попытался:
— О рождении она уже знает; увидела кладбище, так пусть узнает и о конце жизни. Это естественно. Естественнее и не придумать…
— Замолчи сейчас же! — заорала вдруг Рейчел, именно заорала. Луис даже вздрогнул от неожиданности, задел локтем пакет с мукой, свалил на пол, просыпал, взметнулось белое облачко.
— Черт бы ее побрал! — помрачнел Луис.
Наверху в спальне заплакал Гейдж.
— Молодец! Вот и малыша разбудил, — сквозь слезы проговорила Рейчел. — Спасибо за тихое мирное воскресное утро. — И направилась к сыну. Луис положил ей руку на плечо.
— Хорошо. Тогда ответь мне на один вопрос. Как врач, я допускаю, что всякое может случиться с любым живым существом. Ты сама будешь объяснять дочери, что произошло с котом, случись тому взбеситься или заболеть лейкемией — а кошки ей подвержены, как ты знаешь, или его задавит машина? Ты хочешь ей сама все растолковать?
— Пусти! — прошептала, нет, почти прошипела Рейчел. Гнева в голосе поубавилось, преобладали обида и смятение. НЕ ХОЧУ ОБ ЭТОМ ДАЖЕ ГОВОРИТЬ И ТЫ МЕНЯ НЕ ЗАСТАВИШЬ — вот что прочитал в ее взгляде Луис. — Пусти! Мне надо к Гейджу.
— Да, пожалуй, именно ты объяснишь все, как надо. Скажешь: «Об этом не говорят, приличные люди об этом помалкивают, хоронят…» тьфу, черт! «Хоронят» не говори, скажи, «скрывают», а иначе нанесешь девочке душевную травму.
— Ненавижу! — Она вырвалась и отступила. Как всегда, он пожалел о своих словах и как всегда — слишком поздно.
— Ну, Рейчел…
Она заплакала пуще прежнего.
— Оставь меня в покое! Хватит! Высказался!
На пороге обернулась — слезы все катились и катились по щекам.
— Лу, я не хочу и не буду больше заводить подобные разговоры при Элли. Учти. И ничего естественного в смерти нет. Ничего! И ты, как врач, должен это знать.
Круто повернулась — и была такова. Луис остался на кухне, где, казалось, еще жили отзвуки пронесшейся ссоры. Достал щетку из кладовки, подмел пол, задумавшись над последними словами жены: как же разнятся их взгляды и как долго оба этого не замечали. Именно как врач, он знал, что, помимо рождения, смерть — самое естественное явление на белом свете. Не испытания, не ссоры, не войны, не процветание и упадок. Лишь стрелки часов да таблички на могилах, и надписей уже не разобрать — вот оно, безостановочное время. Даже морские черепахи и могучие секвойи рано или поздно прощаются с жизнью.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
