– Но ты-то уже взрослый! – проговорил Идо.
– Уже… – отозвался полковник.
– Тогда почему ты не воюешь?
– С кем, Идо? – не понял полковник.
– С несчастьем.
Полковник посвистел ещё.
– Думаешь, мне с ним справиться? – спросил он.
– Ведь ты – полковник! Разве ты не настоящий полковник?
Полковник не ответил. Он стал молча следить за тенью, которая, медленно покинув одну дюну, потянулась к другой.
– Знаешь, что в жизни самое трудное? – наконец, проговорил он.
Идо сказал:
– Решать задачки по математике.
– А ещё? – спросил полковник.
– Больше ничего.
– Бывает ещё… Кроме задачек по математике, бывает…
– Что?
Полковник задумчиво посмотрел туда, где виднелась крыша синагоги.
– Ещё узнаешь…
– Ждать долго?
– Не торопись, Идо…Человек должен пройти в жизни три круга: вначале готовиться к жизни, потом просто жить, а в самом конце – готовиться снова, только на этот раз к тому, чтобы из неё уйти… Не торопись…
– Три круга? – Идо поднялся с пола и, подойдя к дедушке, потёрся лицом о жёсткое плечо.
– Три!
– Я пока ещё в первом круге?
– Ты – ещё в первом…
– А когда человеку под семьдесят, тогда он проходит третий?
– Думаю, что да…
– Тебе под семьдесят?
– Да, Идо.
– Выходит, ты готовишься к тому, чтобы…
– По ночам я стою возле окна и смотрю на звёзды, – сказал полковник.
– Зачем тебе? – спросил Идо.
– Они весёлые и светлые, как ты.
– Я не весёлый, – сказал Идо.
– Сегодня ты не весёлый. Это пройдёт…
Идо коротко вздохнул и вдруг спросил:
– А что в жизни самое лёгкое?
– Задавать вопросы! – сказал полковник.
Идо рассмеялся.
– У тебя старые волосы, – сказал он.
Полковник тоже рассмеялся.
– Они всего лишь седые.
– Они очень седые!
– Да, очень.
– Почему?
– Так уж…
– Не понял!
– Что ты не понял?
– Ты сказал «так уж…» Что означает «так уж…»?
– Долго рассказывать…
– Ладно, – проговорил Идо, унося с собой кружку с недоеденными черешнями, – в другой раз…
Полковник вернулся в комнату и сел в кресло возле письменного стола. Просочившиеся в окно вечерние тени ложились на пол, на мебель, на колени полковника.
Боль. Снова. Только теперь в плече и коленях. «Всё же не там, где сердце… – подумал полковник. – В суставах – не смертельно…Просто, сейчас я чуть-чуть ограничен в…». Полковник старательно перебрал несколько слов для того, чтобы выразить состояние, в чём именно он ограничен, но ни одно из этих слов его не устроило. Он снова стал следить за тем, как тени ложатся на потолок и стены, а потом, закрыв глаза, подумал: «Если бы можно было заглянуть в будущее. Если бы…»
Полковник беспомощно улыбнулся: «Туда – никак…» И тогда он заглянул в прошлое – это напоминало просмотр старых фильмов с затёртыми кадрами на беспрерывно рвущейся киноплёнке…
… Судный день. Синагога…
Белые одеяния…
В дверях синагоги два солдата, размахивая руками, что-то выкрикивают…
Не досказав молитву, мужчины выбегают на улицу…
Солдатские ботинки на антресоли…
«Ничего не забыл?» – спрашивает жена.
«Мы скоро! Мы им… И тут же вернёмся!..»
По городу Беер-Шева, на ходу снимая с себя белые одежды, бегают люди…
Танкисты генерала Шарона…
«Второй взвод, к понтонному мосту!» – командует капитан Амир Шац.
«Живее, ребята… Ещё!.. Ещё!..»…
С невероятной силой колотится сердце…
Телефонный звонок домой…
Открытка из дома…
Горький вкус дыма…
Пересохшие губы…
На ногах мозоли…
Стоны раненых…
В раскрытых глазах убитых изумление…
Суэц…
В раскрытых глазах живых отражение канала…
«НАДО… – сказал генерал Шарон. – НАДО ОЧЕНЬ…»
И вдруг – тишина…
В песках, под палящими лучами солнца, раздутые до невероятно огромных размеров трупы. То тут, то там искорёженные пушки и бронетранспортёры, а рядом остывающие холмы почерневших гильз противотанковых снарядов.
101-ый километр…
На девятый день перемирия, подобрав сиротливо торчавшую в двухстах метрах от египетской траншеи гильзу артиллерийского снаряда, ребята решили приспособить её под душ. Бенци сверлил дырочки, а Сами, который считал себя лучшим плотником в городе Димона, соорудил виселицу, на которую под общий восторг бойцов вздёрнул замечательно продырявленное тело артиллерийской гильзы. Прищурив глаза в ожидании райского блаженства, под гильзу встал голый Иешуа и, обращаясь к Сами, который с полными ведрами воды взобрался позади на пустой ящик из-под снарядов, скомандовал: «Наливай!» Сверху побежали тонкие струйки воды.
– Скребись, скребись, Иешуа, – приговаривал Сами, – пользуйся трофейными дарами.
Иешуа громко сопел носом, и его лицо светилось, как у ребёнка, которому только что подарили велосипед.
– Давай, давай! – подгонял его Бенци, опасаясь, что Иешуа простоит под гильзой слишком много времени, и тогда воды на всех не хватит.
– Ну, что ты всё живот трёшь? В уши пробирайся! Пальцем! Ну да, не танковым же шомполом… Господи, какой в твоих ушах скрип? И в ноздри тоже!.. В нос говорю…Тоже… Тоже пальцем… Только другим… Постарел ты на войне… Вон как с тебя песок сыплется!..
Потом под гильзу встал Ицхак, а на ящик – Давид. В отделении он был самым молодым.
– Ночью мне снилась кошка с котятами, – сообщил Давид. – К чему бы это?
– К миру! – не задумываясь, ответил Ицхак. В Ашкелоне у него осталась жена и трое детей. – Сейчас бы тебе самый раз жениться!..
– А не рано? – усомнился Давид.
– В самый раз! В Писании сказано: «Время на танки взбираться, и время на…»
Леон заметил: «Женщины – это жизнь!..»
Ицхак, протерев глаза, сказал:
– Жизнь – она разная… Ночью иная, нежели днём, а на улице Алленби иная, нежели здесь, в песках, а если на самом деле вдуматься, то жизнь – это когда ты дома, и нет войны…
А потом, подсохнув, ребята возвратились в траншею, чтобы немного перекусить, и лишь Давид остался сидеть на мешках с песком, которые укрепляли выступы траншеи. Судя по направлению его взгляда, внимание Давида привлекло повисшее над каналом белое облачко.
– Ты чего там? – спросил из траншеи Леон.
– Думаю…
– О женщинах?
– Не знаю я никаких женщин…
– Тогда и думать не о чём!
– Врёшь! – улыбнулся Давид и, вдруг привстав и сладко потянувшись, крикнул в тишину пустыни: «До-мо-о-ой!.. Х-о-о-чу до-мо-о-ой!..»
Не мешкая, пустыня ответила глухим усталым эхом: «мо-ой, о-о-ой!..», а со стороны канала раздался одинокий сухой щелчок. Неестественно качнувшись, Давид, вдруг медленно изогнулся и повалился в траншею.
«Ты что это?», – едва успев подхватить безвольное тело на руки, вскрикнул Леон.
Недвижный Давид лежал на спине и смотрел большими странными глазами.
«Ты что?», – погасшим голосом повторил Леон, но внезапно лицо Давида изменилось настолько, что казалось, будто лицо не его.
Возле остывающего тела лежал автомат. Он, как и сам Давид, тоже казался омертвелым.
Кто-то прикрыл Давиду глаза и, оторвав рукав гимнастёрки, подвязал им подбородок.
Позже Ицхак спросил;
– Капитан, помнишь, что сказал Иов?
– Иов сказал много чего…
– «Бог дал, Бог взял», – сказал Иов.
– Да, Иов сказал и это тоже….
– А ещё он сказал: «Неужели доброе будем принимать от Бога, а злого не будем принимать?»
– Да, Иов и так сказал.
– Ну, вот, – подсказал Ицхак, – Куда же нам от зла?..
Автобусы компании «Эгед»…
Домой!..
«Устояли!» – думали те, у кого голова осталась целой…
Измождённое от усталости лицо генерала Элазара.
Митле…Бирт-Маде…Рефидим…
Пустыня… Ящерицы… Пыль…
Свесив на грудь головы, люди пытались уснуть…
В голове шумело: «Спать!.. Господи, можно, наконец-то, поспать!..»
Не спалось…
Запылённые окна автобуса…
Облака, похожие на выпущенные из разодранной перины бесформенные клочья пуха…
Теперь уже всё!
Мы выстояли…
Мы отстояли…
Можно поспать…
Не спалось…
Думалось…
Теперь уже всё!
Позади тревожные вести с Голанских высот…
Позади и разное другое…
Линия Бар-Лев…
Грохот, огонь…
Дым, пепел…
Друзья, оставленные в песчаных могилах, и друзья, сгоревшие в танках…
Отчаянная атака на Суэц…
А впереди? Что впереди?
Судьба…Как будет угодно ей…Пусть…
Только бы не повторились могилы, траншеи, атаки…
Возвратится трёп политических партий…
Отыщут друг друга те, кто отложил свои свадьбы…
Оживёт криминальный мир…
Закружится хоровод торговых сделок…
Возобновится звон бокалов и рюмок в ночных барах.…
Прошлому можно помахать рукой, или двумя руками, в случае, если остались обе…
А чем машут будущему?
Научусь завязывать галстук.
Буду спать в своей кровати.
Вернётся запах травы…
Эйлат… Прогулки на пароходе…
Вернёмся на базу, сдадим автоматы и тогда…
