Если бы он мог своей магией вернуть утраченные части наших тел.
Главная его помощница — маленькая Брайони. Она в восторге ковыляет вокруг, вытаскивает из цилиндра цветные платки и римские монеты; Роберто дает ей листики салата, и она идет кормить своих любимых кроликов, которых держат в садке возле огорода.
Ее первым словом было neelio, сокращение от coniglio, что по-итальянски значит «кролик». Я ничуть не удивился. Услышав его, Белладонна прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Брайони никак не хотела говорить «мама», и, мне кажется, Белладонна обрадовалась, что первым словом ее дочери было не puttanesca.
Вся прислуга охотно поверила в легенду, которую рассказал Леандро. Для них Белладонна была всего лишь его давней знакомой, которая долго болела, а теперь восстанавливает силы на свежем тосканском воздухе. Им и в голову не приходит следить за нами, тем более осуждать нас; они только надеятся, что с каждым днем она чувствует себя хоть немного лучше. Их волнуют более серьезные заботы — например, ухаживать за безбрежными садами, виноградниками, холить лошадей, чинить трубы в фонтанах, раскрашивать арки просцениума в театре перед концертом местного духового оркестра. Мы с Маттео никогда не отказываемся помочь, чем можем, и дни протекают в приятной дымке.
* * *
В данный момент меня больше всего тревожит мое седло. Для верховой езды. Дело в том, что я учусь кататься верхом. Я решил стать заправским наездником, и Дино взялся меня обучать. Я совершенно безнадежен: никак не могу найти равновесие.
— Это потому, что ты неуравновешен, — сказала Белладонна, когда я пожаловался.
— Неужели? Попробуй-ка сама, посмотрим.
Она нахмурилась и не сказала больше ни слова, но через несколько дней разбудила меня ни свет ни заря.
— Вставай, — велела она. — Я хочу сесть на лошадь.
Я застонал. Меня никак нельзя назвать «жаворонком».
— Дай поспать.
— Нет. Пойдем со мной. Я не хочу оставаться наедине с Дино.
Дино, к вашему сведению, давно перевалило за семьдесят пять, и он уже несколько раз прадедушка. Ринальдо не намного моложе. В наши дни никто больше не ездит верхом, и я подозреваю, что Леандро держит лошадей и конюхов только потому, что не желает увольнять стариков. В том, что касается прислуги, он сентиментальный тип старой закалки. Для него слуги — та же семья, и ему невыносимо расстаться с кем-то из них.
Пока я надеваю снаряжение для верховой езды, Белладонна присаживается на край кровати. Маттео все еще тихо похрапывает.
— Я хочу стать сильной. Мне нужно быть сильной, — шепчет она. — Я хочу превзойти самое себя.
Я так давно мечтал услышать эти слова, что прощаю ее за ранний подъем. И как только мы входим в конюшню, лошади начинают громко ржать. Будь они прокляты. Я уже отказался от своих притязаний стать искусным наездником. А Белладонна как раз начала находить удовольствие в том, чтобы ухаживать за животными, разговаривать с ними, ей нравится учиться у Дино. По утрам, когда он видит ее, морщинистое лицо старика оживает, он счастлив оказать услугу близкой подруге Леандро. Он полон тихого терпения, а она мгновенно все перенимает. Белладонна превосходная ученица, на удивление бесстрашная; когда она правит огромной лошадью, это дает ей ощущение силы, которого она никогда прежде не испытывала. Не знаю, как у нее это получается, но ее обожают даже самые норовистые кобылы. Ее тонкая фигурка вскоре налилась твердыми мускулами и покрылась ровным загаром цвета жженого сахара.
И тогда Леандро привел нам Орландо Питти, огромного мускулистого венецианца с перебитым носом и кривыми зубами. Я никогда не думал, что у человека на голове может быть такая масса волос. Он часто улыбается, но темно-карие глаза смотрят внимательно, как у Леандро. Он имеет черный пояс по карате и специализируется в охранных делах. Он будет жить в большом доме и учить нас всем боевым искусствам, какие мы пожелаем освоить.
Наш распорядок дня очень прост. Мы встаем, и примерно час Белладонна занимается верховой ездой. На завтрак мы едим дыню и мягкий тосканский хлеб, потом, пока жара не стала невыносимой и мы еще способны сосредоточиться, Орландо тренирует нас в стрельбе по мишеням. Мы попеременно стреляем из винтовок, дробовиков, пистолетов, даже из лука.
— Стреляйте спокойно, — говорит Орландо. — Дышите равномерно. Цельтесь в сердце.
Через день он дает нам уроки самозащиты, отрабатывает падения и броски на сладко пахнущих охапках сена в конюшне. Брайони подражает нам, бегает вокруг, дергает лошадей за хвосты, глядит, как мы, обливаясь потом, швыряем друг друга, и вместе с нами радостно кричит: «Ки-йа!» После обеда каждый занимается своими делами: я читаю в библиотеке, Маттео репетирует фокусы или гуляет по усадьбе. Он подружился с таким же молчаливым Марчелло Роланди, смотрителем фонтанов, и они часто возятся с механикой или вместе с Орландо наведываются в деревню пропустить стаканчик вина. Белладонна учит итальянский или французский, тренируясь в разговоре со слугами, или идет побродить по садам, останавливается выполоть пригоршню сорняков или подрезать розовый куст. На шее у нее висит фотоаппарат, старая видавшая виды «Лейка», которую я нашел в ящике стола в библиотеке. Когда из Лукки приезжает Мариза Колумбо — она специалист по фрескам и заглядывает к Леандро раз в несколько месяцев, чтобы проверить состояние росписей на стенах — Белладонна берет у нее уроки светотени и композиции. Фотолабораторию для нас Леандро устроил в нижнем этаже, возле подвала. Обязанность проявлять пленку лежит на мне, потому что, когда Белладонна впервые зашла в темную комнату, с ней случился приступ паники. Глупый, бестолковый Томазино! Разве можно было пускать ее в темноту?
Вечером, когда меркнет свет дня, мы с Леандро встречаемся на террасе и беседуем до самой ночи.
Мне стоит огромных трудов не отставать от них. Особенно смотреть, как Белладонна без всяких усилий скачет на своей лошади Артемиде. Если уж ей удалось объездить эту скотину, значит, она может ехать верхом на любой живой твари. Она доказала это, когда однажды Леандро в шутку подарил нам страуса. Когда птица прибыла в поместье, Дино накинул ему на шею веревку, Белладонна вскочила в «седло» — и они быстрее ветра помчались по полю. Белладонна подскакивала, изо всех сил цеплялась за длинную шею, а страус нес ее зигзагами по грядкам помидоров и зеленого перца. Катерина едва не рыдала от отчаяния, а все остальные покатывались со смеху. Брайони назвала мерзкую птицу Пушистиком, Паскуале и Гвидо построили для него загончик с подветренной стороны от лошадей, и экзотический жилец стал притчей во языцех для всей деревни. Мы пытаемся приручить его, чтобы он катал на себе местную детвору, но Пушистик с первого взгляда втюрился в Белладонну и остался верен ей навеки. Это был страус-однолюб.
О, магическое прикосновение!
* * *
Каждый день мы поднимаемся в дом, садимся в тени виноградных лоз и, обмахиваясь веерами, слушаем, как Леандро рассказывает одну из своих бесчисленных историй. Мне приходится быть очень осторожным с солнцем — я больше не загораю, я покрываюсь пятнами.
Леандро, как Шахерезада, чарует нас и наставляет. Он ничего не говорит напрямик, всегда ходит вокруг избранной темы, и таким образом мы гораздо лучше запоминаем его слова.
— Я больше не стремлюсь повелевать людьми, указывать им, что и как делать, — сказал Леандро однажды знойным днем, незадолго до сумерек. — Я занимался этим много лет и заплатил высокую цену. Теперь я довольствуюсь тем, что наблюдаю за другими. Они сами должны находить ответы.
Он заставляет нас думать. Белладонна наблюдает за ним, впитывает его манеры, его мудрость, огромный запас знаний, очаровательную внешность, за которой скрывается железный стержень. Вбирает в себя его боль. И, конечно же, его безжалостность. Время от времени он делится с нами мелкими уловками из своего обширного каталога грязных трюков. Лично я только ради этих минут и живу. И не ждите, чтобы я вам что-нибудь открыл. Неужели вы считаете меня таким глупцом?
Кроме того, думаю, вы вскоре сами поймете, какие из уловок я перенял от него.
— Расскажите о своем детстве, — говорит Леандро Белладонне в один прекрасный день. — Это поможет мне понять вас.
Мне и самому любопытно. Она никогда не заикалась о своей семье.
— Я выросла в Америке, в маленьком городке неподалеку от Сент-Луиса, — говорит она после долгой паузы, глядя на подсолнухи, поникшие от жары. — Уэбстер-Гроувз, штат Миссури. В миллионе миль отсюда. Моя мать целыми днями только пила да ссорилась с отцом. Она любила его до безумия. Он был банкир, значит — большая шишка в нашем тесном мирке, и чуть не лопался от важности. Уильям и Мария, печально знаменитые Никерсоны, из тех, что не пропускают ни одной вечеринки. Я была их единственным ребенком. Вот почему я иногда завидую вам с Маттео, — добавляет она, обращаясь к мне.
