Прочее выглядело не менее тошнотворно. Когда дерутся убогие и калеки, ничего хорошего не жди. Тычок пожил на свете, однако никогда не видел, чтобы одноногий насмерть дрался с одноногим же, чтобы однорукий выкручивал другому безрукому единственную конечность. И леший бы с ними, не происходи все это вокруг больного Безрода. Старик задавался единственным вопросом: «А за каким нечистым они сюда пришли?» Все до жути напоминало драку голодных стервятников у тела еще живой, но умирающей жертвы.
– Дерутся насмерть, – буркнула Гарька. – Не нравится мне это.
– Как будто за добычу.
Вот только спросить боязно: «Кто добыча?» Бились действительно насмерть. Ни один поверженный не встал, не отполз. И становилось калек все меньше, пока не осталось пятнадцать.
А когда вперед выступил одноглазый дружинный и направился к палатке, Тычок и Гарька схватили кто что нашел. Гарька – секиру, старик – меч Безрода.
– Живы-здоровы соседи?
Не доходя нескольких шагов, косой остановился и присел на траву у самого кострища. Подбросил дров и разворошил угли. Старик переглянулся с Гарькой и счел за лучшее выйти наружу. Как был, с мечом.
– Да ничего себе. А вот ты как будто не очень?
Одноглазый дрался последним. Уделал соперника в пух и перья, но получил случайный удар ножом в шею.
– Пустое, – махнул рукой и громогласно рассмеялся. – Поди, голову ломаете, что происходит?
– Не без того. Уж ты раскрыл бы глаза. Как будто невзлюбили друг друга? Только не поймем, за что?
– А чего тут не понять? – Одноглазый забавлялся – бросал нож в землю. Нечего сказать, искусник. И с одного пальца, и с двух, и с подбросом, и с переворотом. – Пятеро одноглазых… это слишком.
– Вижу, теперь осталось двое. А чем двое одноглазых лучше? Впятером как будто веселей.
– А ты, старый, приглядись. У меня нет правого глаза, у Кудряша – левого. У кого-то правого уха, у кого-то левого.
– Бывает, – медленно пробормотал Тычок. Начал догадываться, и так холодно ему стало, ровно в прорубь окунули. – Как только жизнь не бьет. На иного посмотришь, хоть сказки рассказывай!
– А хочешь, сказку расскажу? – В пламени костра снежно блеснули здоровенные зубы. Будто щель в черной бороде обнаружилась, и оттуда сверкнуло белым-бело.
– А давай! – Старик азартно поскреб затылок и уселся перед огнем. Лишь бы время потянуть.
– Жил-был на свете дружинный. Не хороший, не плохой, не лучше прочих, не хуже. Во многих схватках уцелел, врагов положил во славу князя видимо-невидимо. И в одной жаркой рубке лишился глаза. Мало того что глаза лишился, так и в плен попал, будучи беспамятным. Что вытерпел, про то лишь боги знают, однако с первой же возможностью бежал. Долго или коротко брел на отчизну, но, в конце концов, добрел. И что же? Его уже похоронили. Жена забыла, продала хозяйство, вышла замуж за другого, подался к князю – но и тут попал в немилость. Вскоре после той злополучной битвы князь попал в засаду. Подумали, что кто-то продал. А кто продал? Ясное дело тот, кто в плену был! Дескать, пытали, выдал. Из огня да в полымя! Бросили в темницу, да слава богам, уже знал, как бежать. Вот и оказался на пустынной дороге, без дома, без князя, без жены, с одним только ножом. Но друг сердешный впроголодь не оставил…
Тычок покосился на руки собеседника, одноглазый нож поглаживал да ласково ему улыбался. Улыбался ножу? Наверное, свихнулся!
– …Месяца не прошло, как наш бравый дружинный, теперь уже бывший, выследил подлеца, что предал дружину. Ключник, сволота, на врага сработал! Тем же вечером на княжеском дворе нашли голову предателя, а к нечестивому языку оказался пришит кошель с золотом. Стало быть, не в деньгах счастье?
– Не в деньгах. – Тычок согласился и бросил острый взгляд за спину одноглазого. Калечные да увечные подвигались ближе и ближе. Скоро палатку в кольцо возьмут.
– С тех пор наш молодец исходил сотни дорог, не одну пару сапог истоптал, и вот вчера…
Взглянул на старика и подмигнул.
– …Повстречался ему незнакомец. Человек как человек, две руки, две ноги…
– …одна голова, – упавшим голосом продолжил Тычок.
– Верно, одна голова… и говорит, что в дне ходу, на поляне, у большой дороги в город, стоит палатка, в ней трое. Двое простые люди, а вот третий весьма непрост. В нем сокрыта небывалая сила. Бесстрашен, как медведь, хитер, как волк, да вот беда, на грани издыхания. Порублен так, что не вдруг и выживет. И как будто раненый обласкан милостью богов. Смекаешь, куда клоню?
Старик молча кивнул. Не смог произнести ни слова, язык от ужаса отнялся.
– У каждого из тех, что стоят за моей спиной, похожая история. Кто-то бит князем, кто-то лихими людьми, но все страждут лучшей жизни и справедливости!
– Вы хотите…
– Мне много не надо. Всего лишь глаз. Если ваш порубленный обласкан милостью богов и так храбр, как о нем сказал давешний путник, пусть через этот глаз благосклонность богов снизойдет и на меня.
– Вы… вы хотите его съесть?
– Ага.
Это простецкое «ага» едва душу из Тычка не вынуло. Это все дружинные штучки! Для воев съесть поверженного врага некогда было в порядке вещей. Съел человека – тебе перешли его сила и храбрость.
– Вот еще! Придумали! Человек жив и на тот свет не собирается!
– Жив? Значит, свежее будет. Отдадите – уйдете с миром. Ему не помочь, и голодную толпу не остановить. – Одноглазый кивнул за спину. Кольцо страждущих калек неумолимо сжималось.
– В палатке лежит мой сын! Я не отдам его на растерзание! – У Тычка дрогнул голос. Старик чудом не поддался волне жути, что захлестнула от пяток до макушки.
– Это стадо хотело наброситься сразу, швырнуть все на волю случая, но я остановил. В свалке может случиться всякое. Не хватало только, чтобы ему чьим-нибудь острым коленом выдавили глаз!
– Весьма мудро, – еле слышно прошептал балагур.
– Кроме глаза возьму себе его сердце. – Одноглазый легонько ткнул себя в грудь. – И еще кое-что. Ну ты понимаешь. Бабы любят сильных и неутомимых.
И рассмеялся. Такого зловещего смеха Тычок давно не слышал. Только на Злобожьей скале было хуже. Костры бродяг мало-помалу прогорели, а старик, несмотря на испуг, не забывал подбрасывать дрова в свой.
– Мы должны поговорить. – Хитрован махнул в сторону палатки. – Я не один.
Одноглазый кивнул.
– Считаю до двадцати. Этого должно хватить.
Крепко стискивая рукоять меча, старик нырнул обратно в палатку. Мало не рухнул, ноги подкосились.
– Они хотят его съесть!
– Плохо дело, – прошептала Гарька. – С той стороны их костры выдохлись. Ничего не видно. Нужно прорываться с Безродом в лесок.
– Они окружили стан!
– Дружинных всего двое. Из них один безрукий. Пятеро просто здоровяки, остальные сволочи. Если утихомирить этих семерых…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
