Очень тогда Дружина задумчивым из государевой палаты выходил. Да и сам Аким над сим крепко задумался. А ведь ему помимо того, что каждой розмысловой избе отдельно поручено было, надо всем им порученным думать велено было. А тако же еще и над многим другим. Как, например, сделать так, чтобы во всех пушечных дворах одинакие пушки делать можно было и ядра, что для всех пушек лили бы, добро, без болтанки в ствол входили бы, но в нем не застревали. Ну и многое другое всякое, не токмо оружия касаемое. Вот, например, ноне он затем в государеву лечебницу ездил, что государь повелел всех своих дохтуров и лекарей доброй принадлежностью оснастить. Лекари должны были промеж собой обсудить, что им надобно, и выдать Акиму заказ в рисунках дюже подробных, а уж он должон был все это в металле воплотить, а потом в государевы лечебницы доставить…
Едва Аким въехал в кремлевские ворота, как его тут же окликнул десятский холопьего полка, чей десяток нес тут караул:
— Господин государев розмысл, тута прибегали сказывать, что тебя царь вельми ждет.
— Давно?
— Да засветло еще…
Аким дал коню шенкеля. Вот ведь незадача, его государь ждет, а он в лечебнице так подзадержался…
Царев помощник Аникей, завидев Акима, буквально вбегающего в двери, успокаивающе взмахнул рукой:
— Ничего, вовремя еще… — и, выскочив из-за своего бюро, распахнул двери царевой личной горницы: — Государь, Аким прибыл!
— Пусть заходит, он-то мне и нужен…
Государь был не один. За большим столом, кроме государя, сидели еще пять человек, в одном из которых Аким узнал самого Хлопка Косолапа, сотского государевой личной сотни, остальные четверо были ему незнакомы, но в троих из них можно было легко угадать иноземцев. Причем, судя по смуглой коже, из южных краев — гишпанцев или венецианцев. Как выяснилось, с последним он угадал…
— Садись, Аким, — пригласил его государь. — Вот познакомься, сие есть великие венецианские стекольных дел мастера с острова Мурано. Это мастер Диколли, это мастер Лоренцо, а это мастер Филоретто… А это, гости мои дорогие, — тут государь слегка поддал в голос насмешку, видно, мастера ему действительно в копеечку обошлись, — сам государев розмысл, что над всякими мастерскими делами первый человек.
Последний присутствующий за столом, очевидно, был толмачом, поскольку вполголоса повторил гостям все, что говорил государь.
— Так вот, Аким, — продолжил между тем царь, — они согласились переехать к нам и открыть у нас свои знатные стекольные мастерские. А тебе надлежит, сдвинув все свои дела, коими ты немедля заняться думал, вельми возможно скоро обеспечить их нужным для сего дела струментом. Ибо двое мастеров решили неподалеку обосноваться, в Гусской волости, а мастеру Филоретто долгий путь предстоит. На Урал-камень.
Венецианец, которого государь упомянул по имени, все это время сидевший за столом с крайне мрачным видом, при этих словах приподнял голову и бросил на государя крайне злобный взгляд. Да и остальные мастера стекольных дел также не выглядели особо радостными. Но государь не обратил на это никакого внимания, спокойно продолжив:
— Посему назначь, когда им завтрева к тебе подойти, и с сим наших гостей отпустим. А то они с дороги, устамшие…
— Так с самого утра пусть и приходят. Аккурат после заутрени, — тут же отозвался Аким.
Гости довольно быстро откланялись. Акиму же государь велел чутка задержаться.
— Ох, намучался я с ними, — выдохнул государь, когда за гостями закрылась дверь. — Вот ведь спеси-то, куды там ляхам…
— Что-то они недовольные, — осторожно заметил Аким.
Государь хмыкнул.
— Еще бы. Они мне заявили, что никаких учеников брать не хотят, потому как их секреты — дело родовое и никому постороннему передаваться не может.
Аким удивленно покачал головой. Эвон оно ка-ак… Нет, у его батюшки также есть секреты, которые он Акиму передавал и учил, но самому Акиму никогда в голову не приходило, что сии секреты никому более знать нельзя. Это ж если так делать, так вообще каждый на своем секрете сидеть будет и совсем в своем мастерстве застынет! К тому же, когда два секрета соединяются, иногда такое великое дело делается… Вот Аким, например, привез из аглицкой земли секрет той печи, что добрую сталь варит, а все ж та сталь не во всем и добра. Зерниста. А другой мастер, Павел из Ряжска, что в Испогань персиянску отправлен был, вызнал там, как еще в старые времена в землях хиндусских получали добрый металл булат, еще раз переплавляя мягкое железо в чашках, в особых горнах, в кои надували воздух мехами, приводящимися в действие водой или волами, гоняемыми по кругу. Отчего в тех горнах ну дюже большой жар образовывался. Тут-то Акима и осенило. А ну как эту зернистую сталь еще раз в таком горне переплавить… Что из этого получится, он пока не знал, поскольку с мастером из Ряжска переговорил только полгода назад и тот пока еще такой горн строил, но очень добрая сталь обещала получиться. А ведь не сведи они эти два секрета вместе — и что бы было? Да ничего…
— И что, так и не возьмут учеников, государь? — спросил Аким.
— Да куда они денутся, — рассмеялся тот. — Двое, что в Гусской волости поселяются, уже согласились. А третий пока кобенится. Ну да я его на Урал-камень загнал и повелел все, что ему для мастерской нужно — лес, камень, кирпич, а также хлебный припас и иное всякое — задорого продавать, а за товар его, наоборот, малую цену давать. Годик помучается и обломается.
Аким понимающе кивнул, а потом осторожно заметил:
— А не сбегут?
— А я никого не держу, — усмехнулся государь. — Они мне каждый в сто тысяч рублей обошлись. Раз в двадцать дороже, чем самый дорогой из иных иноземных мастеров… Так что, коль не хотят в моем государстве жить, пущай сие возвернут, а также все те деньги, что я потратил на то, чтобы их со всеми чадами и домочадцами сюда доставить. Да малую толику штрафа, ну всего-то десятую часть от того, что я им положил, заплатят — и скатертью дорога! Потому как я и людишки мои именно на них и время, и деньги тратили, а не на каких других мастеров, что, может, более покладистыми оказались бы. А так оне люди вольные, я их держать не могу.
Аким округлил рот, невольно восхитившись иезуитской хитрости государя. Эвон как мастеров деньгами окрутил, и не вывернешься. Ох зря оне на царевы сто тыщ позарились, ох зря… А с другой стороны — почему зря? Коль все сделают, как государь велит, так и с деньгами будут, и в почете, и в уважении. И чего кочевряжиться-то?
— Ну ладно, Аким, бог с ними. Я к ним Нефеда приставил, окольничего и бывого школьного отрока. Он итальянскому зело обучен и сам парень не промах. Присмотрит, чтобы все как должно делалось и чтобы эти венецианцы не юлили, а свой договор добро исполняли. Ты мне лучше скажи, как там у нас дела с пушечной розмысловой избой. Уже надумал что Дружина?
— Надумал, государь, и зело много. И литье уже разное пробовал, и с самими стволами разными возится, и станки орудийные спытывает. Токмо пока еще до конца далеко. А вот в пищальной избе по образу той османской дюже изукрашенной пищали, что ты из своей оружейной палаты передал, свою пищаль смастерили. У той замок кремневый не дюже надежный был. На седьмом, а когда и на пятом выстреле начинал осечки давать. Наша же — осьмнадцать без всяких осечек делает и только потом грязнится.
Государь довольно кивнул:
— Что ж добро, добро… Токмо осьмадцать мало. И вообще мало, и еще потому, что как такие пищали из твоей розмысловой избы перейдут в большие мастерские, в коих их не столь умелые мастера собирать будут, так у них оне опять на пятом-седьмом выстреле осечки давать зачнут. Так что пусть далее думают. Но главное, ты Дружину поторопи. И помоги ему чем можешь. Стрельцы покамест и из старых фитильных пищалей постреляют. А вот те пушки, о коих я ему рассказывал, нам поскорее надобны. А как там в бронной избе дела?..
Короче, в свои покои Аким отправился уже после того, как вечерня закончилась. Он шел через Соборную площадь, задумавшись и не глядя по сторонам, как вдруг услышал тихий девичий вскрик.
Аким вздрогнул и остановился. Вот те на, едва не наткнулся на двух девушек, что возвращались из собора после вечерни…
— Что ж ты, боярин, идешь и под ноги не смотришь, — укорила его одна из них, что была побойчее.
Аким густо покраснел.
— Прощения просим… задумался. И не боярин я… — промямлил он.
— Не боярин? А кто ж? — тихо спросила другая.
И Аким внезапно почувствовал, как от ее голоса у него мгновенно пересохло в горле. Господи, да что ж с ним творится-то?
— Государев розмысл, — прошептал он. — От государя иду… вот и задумался…
Девушки переглянулись и прыснули. Но одна громко, а другая тихо эдак, в кулачок. И от этого тихого смешка у Акима вдруг сердце забилось так бешено, что ему показалось, еще чутка — и оно вообще выскочит из груди. А девушки, все так же смеясь, обошли его и стали неторопливо удаляться в сторону Боровицких ворот. Аким проводил их растерянным взглядом, а когда они уже скрылись из виду, зло скрипнул зубами. Вот ведь рохля — даже не спросил, кто они и откуда… И как теперь их сыскать? В том, что их непременно надобно сыскать, у него не было ни малейших сомнений.
