Вот этот человек, подчинённый природе и выросший среди полей, где над золотыми волнами хлеба жаворонки поют, приходит на завод. Здесь он видит прежде всего какие-то ему непонятные станки, которые он в Сельмаше, например, с непривычки ломает. Он берёт неоформленный кусок материи. Из этого куска он делает сложнейшие аппараты, изумительные вещи.
На эту тему можно «навертеть» интереснейшие картины, приняв во внимание то, что, помимо изменения отношения человека к материи, которая раньше давила на него, изменяются и его отношения с людьми. Эти люди хотят изменить судьбы мира и, кроме того, эмоционально иначе устроены, чем он, человек, которого Глеб Успенский прозвал человеком «во власти земли». Вот это столкновение древнего человека с новой культурой — та большая тема, которой ещё никто серьёзно не тронул и на которую должны ответить литударники.
Кроме того, возьмите тему о женщине — строительнице социализма, и тут положение такое же. Эта тема у нас тоже не тронута, хотя у нас уже есть новый тип женщины — активной общественной работницы.
Само собой разумеется, что тем очень много. Когда ударники ВЦСПС пишут об организации бригад, об организации цехов и пр., этим самым они уже берутся за новые темы, — это несомненно.
И однако многие из них вследствие технического слабосилия не совсем ладно к этому подходят. Они пишут для своего цеха. Если автор — слесарь, то пишет, как слесарь, и в литейном цехе, например, его не понимают, а в другой области производства и совсем не поймут. Технические слова делают его очерк недоступным широкому читателю. Бывает и так, что пишут о своём заводе целиком. Само собой разумеется, что в трёх — пятикопеечную книжку завод этот не влить. По этой причине тему эту всячески мнут и получается плохо. Самое главное: мы недостаточно осознали, что спрос на книги сейчас исчисляется миллионами. Да и читатель стал совсем другой. Читатель в некоторых отношениях знает больше, чем знали мы, старые писатели. Люди моего поколения не знали целого ряда не только вещей, но и названий вещей, потому что их не было. Ведь писатель девяностых годов не мог писать об аэроплане, о радио, о кино и о влиянии всех этих вещей на психику человека. Он не знал, что такое блюминг, что такое крекинг.
Техника за последние годы мощно разрослась, и всё это не может не влиять на человека. Тут нужно найти какие-то особенные приёмы. Но нельзя злоупотреблять техническими терминами.
Вы пишете для миллионов, и это обстоятельство не надо упускать из вида. Это обязывает вас к строгой работе, к честному отношению к слову, к яркости, ясности, ко всем тем приёмам, посредством которых вы наиточнее передадите ваш опыт, ваши впечатления многомиллионному читателю; для этого читателя чтение ещё трудная учёба, а не наслаждение искусством.
Теперь поговорим относительно тем, которые здесь даны разными товарищами.
Вот, например, товарищ Быко-Янко на вопрос, какое произведение он хотел бы написать, говорит, что желает дать полноценно художественное произведение, одновременно и злободневное, и для этого он выбрал форму очерка.
Очерк, товарищи, полноценно художественный и в то же время злободневный, — это крайне трудное дело. Это удавалось таким писателям, как, например, Мопассан или Тургенев. Но их очерки — например, «На воде» Мопассана — это лирика уединённого пошехонца, мечтателя, которому не нравится Эйфелева башня, не нравится Париж и который предаётся пессимистическим размышлениям. А как вы нашу злобу дня опишете, как вы эту злобу дня вложите в очерк — произведение, краткое по своему объёму, — этого я не понимаю и не представляю. Это возможно только при очень высоком мастерстве, при очень большом художественном напряжении, каким обладали, скажем, Флобер, Толстой, Гамсун — литераторы непревзойденного мастерства. Но вам, пока ещё не имеющим нужной тренировки, такие вещи не будут удаваться. Из этого, конечно, не следует, что очерки не нужно писать. Очерки следует писать. Это наша боевая литература. Но надо поставить себе определённые рамки, нужно иметь какой-то чертёж, ясно представлять себе форму того, что хочешь сделать.
Здесь меня спрашивают: с чего надо начинать начинающему писателю? На это я отвечу: с того, с чего он начинает, с того, что ему близко. Вообще же я бы рекомендовал начинать с мелких рассказов, стараясь в каждую страницу уложить как можно больше содержания. Писать крепкими, тугими словами, рассказать так, чтобы всё было просто, ясно, — вот к чему нужно стремиться.
Товарищ Смирнов хотел бы написать роман. Видите ли, для большого романа требуется основательное изучение нашей эпохи. Здесь приходится возвращаться к тому, что я уже говорил. Основательно изучить нашу эпоху очень трудно. Я вчера был в Коммунистическом университете трудящихся Востока. Вот там представлена наша эпоха: там больше пятисот человек негров, самоедов, индусов, арабов и т. д. Вышла там тувинская женщина, у которой ноги крепче телеграфного столба; она чёрт знает сколько лет на этих ногах простоит. Она рассказала о том, что у них шесть лет назад совершенно не было письменности, а грамотности было одна десятая, а сейчас у них 26 процентов грамотности. Она — политически организованный человек, который распоряжается русским языком довольно свободно, умеет даже этакие колкие словечки вдвинуть в свою речь. Потом говорил самоед о том, что они у себя ликвидировали кулаков-оленеводов. И так это тихо, просто было сказано, ну так просто, что я внутренне поблагодарил природу за то, что я не кулак.
Для того чтобы написать большой роман с основательным изучением эпохи, нужно знать многое, нужно побывать во всех концах СССР. Ведь эту эпоху делают сто шестьдесят миллионов людей в одном только Союзе Советов. Изучать её надо основательно и долго.
Товарищ Малиновский совершенно правильно себе отвечает на вопрос, чего ему не хватает для того, чтобы осуществить свои замыслы: не хватает глубокого знания марксизма и ленинизма. Я думаю, что это дело наживное и если человек хочет что-то знать, то он обыкновенно узнаёт. На вопрос о технике сюжетного построения художественной вещи у меня ответа нельзя получить по той простой причине, что сюжетно свои книги я строить не умею. Все мои книжки построены в высшей степени шаблонно. Этому надо учиться у других — у классиков и у наших попутчиков. Я думаю, что до Леонида Леонова интересных писателей в смысле архитектоники, расположения материала в русской литературе не было. У него есть ещё много недоговорённостей, но это человек, который может.
Товарищ Болховитинов хотел бы от описания отдельных участников нашего сплошного наступления перейти к художественно обобщенному описанию этого наступления. Это правильный подход — описывать постепенно, ступень за ступенью, причём каждая следующая ступень шире предыдущей. Он хочет писать в стихах. У него очень много стихов; может быть, это внутренняя потребность, но я бы предпочёл прозу — эпическую, простую, ясную, суровую даже прозу. По-моему, в наших стихах прежде всего не хватает вдохновения, пафоса. Увы, большинство наших стихов страдает этим недостатком: они пишутся с невероятной быстротой, и хотя в них заметно стремление отозваться на будни, но героизма наших будней они не отражают. Это только более или менее интересные куплеты, однако не поэзия в том смысле, в каком она должна быть у класса-победителя, у класса, создающего огромные ценности духовного и материального значения, у класса, который взял на себя огромнейшие задачи — идти впереди всего мирового пролетариата.
Товарищ Чурсин хочет написать о Донбассе, где ему пришлось год работать, и о колхозном движении, так как ему пришлось организовывать колхозы в 1929—30 году. Это очень хорошая задача. Но мне кажется, что это чересчур много для того, чтобы сразу сделать, и это не то, о чём здесь говорилось; к тому же это делается очень многими и носит характер отрывков из автобиографий. Мне думается, что вам нужно учиться делать что-то иное, вам надо искать новых тем. Книжки о ходе социалистического соревнования, о том, как был организован цех, бригада, пишутся, но это нельзя делать так, как это сейчас делается. Эти темы заслуживают более глубокого изучения и, конечно, более значительного по силе, по форме изображения.
Мне поставили вопрос о том, можно ли начинающему писателю, очень мало печатающемуся, писать большие вещи. Здесь я должен сказать, что, если человек печатается, это ещё не значит, что он должен печататься. У нас очень многие люди печатаются по недоразумению или по слабости редакторов и т. д. Можно, конечно, начинающему писать большие вещи, я уже говорил, что даже следует, но прежде нужно поучиться, и хорошо поучиться.
Товарищ Пластинин хочет изобразить новое студенчество. Очень любопытная задача, тем более любопытная, что недавно вышла книга Воскресенского, в которой он изобразил новое студенчество в форме не очень лестной, чего, по моему мнению, оно не заслуживает.
