Когда настал воскресный день, отец мой Тарасмунд с матерью моей Гизелой велел мне и моему брату Гизульфу омыть с себя грязь и идти в храм Бога Единого, а работать в этот день не велел. Сказал, что грех. За это я еще больше полюбил Бога Единого.
Дедушка Рагнарис с отцом долго ругался, но отец, как всегда, стоял на своем и нас с братом от работы отстоял.
Дядя Агигульф с отцом не разговаривал. Он стоял в стороне, поглядывал на отца моего Тарасмунда и на дедушку Рагнариса и прутик обстругивал злился. Поговорив еще немного с отцом моим, дедушка Рагнарис плюнул себе под ноги, прикрикнул на дядю Агигульфа и погнал его на покос. И сам пошел.
Отец сказал Багмсу, чтобы тот тоже шел косить.
Я подумал о том, что Багмс, хоть и гепид, хоть и раб, а люб мне стал за эти дни. Хорошо было бы обратить его к вере в Бога Единого, чтобы и Багмс мог по воскресеньям не работать, как мы. И сказал об этом отцу моему Тарасмунду.
Отец мой Тарасмунд на это сказал, что не для того обращаются к Богу Единому, чтобы по воскресеньям не работать, и дал мне затрещину.
Но я видел, что заронил в него семя мысли.
Годья в этот раз много говорил, так что я всего не запомнил. Похвалил нас за то, что в страду не побоялись оставить свои луга и прийти в храм Бога Единого. То есть, сказал годья, сменить повседневную суету Марфы на служение Марии. И нечего бояться нам, сказал годья, что останемся без сена. Ибо трудящийся достоин пропитания, так говорил Сын земной Бога Единого, и это настоящие Его слова, их годья видел в книге.
Годья взял эту книгу и некоторое время пел по ней, а Одвульф ему подпевал. Одвульф читать по-писаному не умеет, но знает все слова на память.
Одвульф, как обычно, протолкался в первый ряд, поближе к алтарю и годье. Так и ел его глазами.
Потом годья отложил книгу и заговорил о том, как благочестие даже посреди трудов не покидает мужей. Великий рекс готов Аларих, который взял столицу ромеев и разграбил ее, велел своим воинам не трогать святыни Бога Единого. И даже святыни язычников трогать не велел. И через это благочестие, проявленное среди ратного труда, был Аларих многократно умножен во славе. Такой пример привел годья.
Мы стояли в храме и уже переминались с ноги на ногу. Только отец мой Тарасмунд слушал очень внимательно, как всегда. Но хмур был.
Про Алариха дедушка Рагнарис куда интереснее рассказывает. Дедушку послушать - Аларих великий воитель, а годью послушать - был этот Аларих скучный.
Потом годья велел нам запомнить заповедь, оставленную Сыном земным Бога Единого. Он сказал, что эта заповедь должна вечно гореть в наших сердцах. И помолчав, возвысил голос и впечатал ее в наши сердца: "Armahairti a wiljau jah ni hunsl", то есть: "Милости хочу, а не жертвы".
Я почувствовал, как отец мой Тарасмунд вздрогнул, потому что стоял рядом с ним.
По выходе из храма отец мой был очень задумчив.
А вечером, после ужина, вышел во двор, кликнул Багмса и вместе с ним отправился к дому годьи.
Я догадался, что у отца на уме, и хотел идти с ними - послушать, как годья будет с гепидом разговаривать. Но отец велел мне оставаться дома.
Вернулись они поздно. Утром я не стал есть свой хлеб - сберег для Багмса. Я изнывал от любопытства, хотел узнать, что произошло вчера у годьи. Багмс сжевал мой хлеб, но ничего толком не рассказал. Отговорился работой и ушел.
Все-таки не зря дядя Агигульф гепидов не любит.
Вечером к нам неожиданно пришел Одвульф. Мы подумали было, что он к дяде Агигульфу пришел. Ан нет. Одвульф надел свой лучший пояс и новый плащ с ромейской золотой фалерой. Вид такой, будто свататься решил. Мои сестры, Сванхильда и Галесвинта, стали толкать друг друга локтями и хихикать.
Когда же Одвульф вместо сватовства, обратясь к Тарасмунду, попросил Багмса призвать, Галесвинта в голос захохотала, а Сванхильда покраснела и надулась.
Явился Багмс - сонный. Что-то жевал на ходу.
Тут дедушка Рагнарис спросил презрительно, какое дело у Бешеного Волка (ибо таков смысл имени "Одвульф") чистейших готских кровей к какому-то рабу-гепиду? И поинтересовался, ядовитый, как гриб мухомор: не захватил ли Тарасмунд часом знаменитого гепидского вождя?
Тарасмунд невозмутимо ответствовал, что захватил он Багмса в битве и вопросов не задавал - недосуг было.
Одвульф же усы свои вислые встопорщив, проговорил заносчиво, что в Царстве Божием, мол, нет ни гота, ни гепида, ни кочевника, ни земледельца, ни свободного, ни раба, а все сплошь рабы Божьи.
Дедушка Рагнарис сказал, что лучше удавиться, чем в такое царство попасть.
И дедушка Рагнарис, который до того на Багмса и глядеть не хотел, спросил у гепида: неужто тот и впрямь хочет в такое место попасть, где его посадят за один стол с болтливым и хвастливым вандалом?
Багмс подумал и головой помотал.
Дедушка не отступался: может, Багмсу милее с высокомерным герулом рядом сидеть?
Тут Багмс совсем растерялся и уставился на Тарасмунда.
Я подумал о том, что Багмс, может быть, не очень хорошо понимает по-готски.
И сказал об этом.
Тут Одвульф закричал, что Багмс все понимает не хуже гота, хоть и гепид.
А дедушка напустился на меня за то, что встреваю в разговор, и прочь из дома выгнал. А заодно и сестер моих, Галесвинту и Сванхильду.
Я сел на колоду посреди двора. Из дома нашего доносились яростные крики. Медведем зычно ревел дедушка Рагнарис; матерым волком вторил ему Одвульф. А Тарасмунд и Багмс молчали.
Потом откинулась дверь, во двор выскочил Одвульф. Чуть не налетел на меня и скрылся в темноте. В спину ему полетел из раскрытой двери кувшин. Дедушка Рагнарис продолжал выкрикивать угрозы.
Я понял, что Одвульфу снова не удалось достичь святости.
А сестрам моим, Сванхильде и Галесвинте, все хиханьки да хаханьки.
КАК ТАРАСМУНД К ТЕОДОБАДУ ОТПРАВИЛСЯ
Вскоре после покоса это было. Я услышал, как Хродомер говорит дедушке Рагнарису: "Нет ничего доброго в том, чтобы готы из-за какого-то гепида между собой ссорились". Дедушка покраснел и набычился. Я понял, что Хродомер это про нашу семью говорит.
Потому что дядя Агигульф затаил злобу на Багмса-гепида и говорил Тарасмунду, что в доме полно молодых девок и нечего всяких скамаров в дом пускать.
Тарасмунд на это возражал, что взял Багмса как военную добычу и что от Багмса в хозяйстве польза. А вот он, Агигульф, только и горазд в походах, что бабам юбки задирать, а об умножении богатств родовых ему, Агигульфу, думать и некогда.
На что Агигульф справедливо возражал, что не тащить же всех этих баб, которым он в походах юбки задирает, в родовое гнездо.
И добавил, что вот, в стойле конь стоит - а кем, интересно, упряжь богатая коню добыта?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
