— Ну да, в этом-то вы правы, что в том? И следа нет! Адвокат развивает свою точку зрения также и по поводу этого вопроса: во всяком случае она жена министра, он даже поместил в газетах: «принцесса». Они должны использовать пребывание миледи в Торахусе, — оно несомненно оплатится. «Принцесса такая-то с прислугою». Газеты были очень предупредительны. Если бы только можно было что-нибудь еще сделать для нее, такое особенное. Нельзя ли было раздобыть для нее крестьянскую свадьбу с поваром, скрипачом и национальными костюмами?
Доктор сомневается, чтобы это могло прельстить миледи. Она совсем не интересовалась здешними людьми, из нашей страны.
— Разве она никогда ни с кем не разговаривает?
— Да, с фру Рубен иногда. Удивительно, но именно с фру Рубен. Она даже навещала фру Рубен в ее комнате.
— Ну, — замечает адвокат, — это не так уж, положим, удивительно. Ее тянет туда, где и ее язык и ее саму легко поймут. Фру Рубен ведь космополитка.
— Но ведь здесь есть же и другие. Почему бы ней не разговаривать, например, с господином Флемингом?
— А бог ее знает! Кстати, мы забыли о господине Флеминге. Ну, что он, поправляется?
— Он, собственно говоря, не поправляется, — ответил доктор. — Он, можно сказать, лишь вспыхивает по временам и затем начинает угасать вновь — это не есть прочное улучшение. Не хорошо было бы, если бы этот видный гость продолжал бы жить здесь, а между тем ему делалось бы все хуже и хуже. Здешний воздух слишком резок для него, он ведь, почем знать, может и умереть.
— Не посоветовать ли ему уехать? Но под каким предлогом? Что место ему не подходит? Да ведь ни одна санатория в мире не выпроводит дорогого гостя под таким предлогом. Что ж, он не жилец на белом свете, этот господин Флеминг, что ли?
Доктор пояснил, что за последние дни господин Флеминг поправляется, настроение духа его улучшилось — он сообщил сам, что спит теперь лучше. Чудак тоже этот господин Флеминг, в своем роде. Он ежедневно ходит на соседний сэтер и пьет кислое молоко. Он даже высыпается там иногда. Короче говоря, последние дни принесли ему пользу. Заведующая упоминала как-то, что он все же немножко приударяет за девицами. Ну да это, собственно, только за фрекен д'Эспар.
— О, черт возьми, — говорит адвокат. — Значит, вот как он не жилец на белом свете!
Они соглашаются на том, чтобы задержать его в санатории возможно дольше.
Несколько времени спустя адвокат улучает однако, минуту побеседовать с ним лично и выносит прекрасное впечатление от его состояния духа. Так, господин Флеминг оказывается способным острить по поводу того, что он сделался постоянным абонентом на простоквашу в соседнем сэтере. Она приносила ему пользу, по его словам, он здоровел от нее. Единственно, чего ему не хватало там, у Даниэля, — это молоденькой и хорошенькой экономки.
Одним словом, прямо-таки воплощенные остроумие и жизнерадостность.
После этой беседы адвокат так воодушевился, что устроил дела и Сельмера Эйде, пианиста. Это далось ему легко, ему пришлось пустить в ход свой обычный способ действий.
Бертельсен попался ему навстречу вне себя, побледневшим даже от обиды или ярости, кто его разберет. Он не ответил на приветствия, был груб даже.
— Попрошу вас не навязывать мне на шею просителей, — оборвал он.
Оба они были хорошо знакомы друг с другом по Христиании и адвокат решил, что можно будет еще попытаться. Он спросил:
— Вы что? Не получили вашей утренней кружки пива?
— А вам-то что? — откликнулся Бертельсен. — Вы науськиваете на меня этого изголодавшегося пианиста, который желает получить с меня стипендию на поездку за границу.
— А, Эйде! — восклицает адвокат. — Я не мог понять, на что вы намекаете. Вы говорите, он был у вас?
— Да. И он пришел от вас, по его словам. Но я прямо-таки не желаю иметь таких посланцев от вас, так и знайте.
Адвокат согласился с ним:
— Ну, понятно. Этот молодой человек немного навязчив, горячий такой артист, ни минуты подождать не может. Я совсем не посылал его к вам, конечно. Он сам упомянул о вас.
— Молодчик заявился ни с того ни с сего ко мне и спрашивает, как обстоит дело со стипендией и когда он может получить ее.
— Ха-ха-ха, — смеется адвокат, — он немного помешан на этом пункте. Впрочем, я уважаю этот обуревающий его благородный пыл, побуждающий его стремиться уехать. И я уверен, что и вы также это уважаете.
— Да, но он поедет не за мой счет, черт его возьми совсем! — шипит раздраженный Бертельсен. — Мне кажется, оба вы немножко рехнулись. Он сказал, что пришел от вас.
В этот момент адвокат замечает приближающуюся фрекен Эллингсен, а немного позади фрекен д'Эспар и господина Флеминга. Подкрепление.
Адвокат сказал:
— Он, конечно, явился к вам не от меня. Но когда этот человек сам упомянул о вас, сказав, что он попробует обратиться к вам, то я, вероятно, ответил ему что-нибудь в таком роде: «Да, сделайте это». Да ведь это притом и не в первый раз, что к господину Бертельсену обращаются таким образом. Что-нибудь в таком роде я ответил, вероятно.
Бертельсен слегка смягчается и говорит:
— Во всяком случае, это свинство заявляться так, без всяких церемоний, и навязываться мне.
— Добрый день, фрекен Эллингсен, — здоровается адвокат. — Мы стоим здесь и говорим о музыканте Эйде.
Бертельсен оборачивается, в свою очередь замечает ее, но не здоровается.
Спустя минуту, к компании присоединяются фрекен д'Эспар и господин Флеминг. Теперь уже пять человек вовлечено в обсуждение вопроса о музыканте.
Адвокат горячо принимает его сторону; какая бы побудительная причина ни была, он вновь расписывает пыл, воодушевляющий этого молодого человека, и свидетельствует свое уважение по адресу его. Как вам кажется, фрекен Эллингсен?
— Да я совсем не по поводу его пыла извелся, — перебивает Бертельсен, — а по поводу его образа действий. Что мне за дело до его стипендии?
— Ну, ну, не представляйтесь хуже, чем вы есть на самом деле, — нежно говорит адвокат и выжидает. — Вы ведь хорошо знаете, что не в первый раз люди обращаются к вам. И, насколько я знаю, вы не в первый раз приходите на помощь таланту. Прошу вашего извинения в том, что я разоблачаю эту особенность вашего характера перед этим обществом.
Бертельсен совершенно смягчен теперь; этот чертов адвокат объехал его совсем и сделал из него нечто большее, чем обыкновенного лесопромышленника. Он украдкой взглядывает на присутствующих и опускает затем глаза вниз.
— Он великолепно играет, — говорит фрекен д'Эспар о Сельмере Эйде. Она понимает, вероятно, меньше всех в этом и поэтому-то и болтает больше всех. — Не правда ли? — спрашивает она, обращаясь к фрекен Эллингсен.
— О, да!
— Но в чем же, собственно, дело? Адвокат отвечает:
— Дело идет о стипендии, о поездке в Париж для усовершенствования.
— Дело идет не о такой маленькой сумме, — говорит Бертельсен.
Господин Флеминг внезапно спрашивает:
— Как велика сумма?
Все молчат минуту, затем адвокат начинает вполголоса высчитывать: годовой пансион, дорога туда и обратно, плата за учение, мелкие расходы…
Но тут господин Бертельсен начинает словно чуять что-то неладное. Выходит так, словно господин Флеминг собирается вмешаться и похитить у него лавры. Он говорит поэтому твердым и решительным образом:
— Ладно, я дам ему стипендию.
Все устремляют свои взоры на него. Краска заливает лицо Бертельсена, и адвокат приходит ему на помощь, пробормотав:
— Я знал это. Да, я знал это наперед.
— Но на том условии, чтобы он ехал сейчас же, — говорит Бертельсен. — Чтобы он убрался отсюда немедленно.
— Это-то он, наверное, сделает более чем охотно, — отвечает адвокат. — Но почему это?
— Почему? Да потому, что я не желаю, чтобы этот молодчик бегал за мной по пятам. Я не хочу, чтобы он день за днем шпынял меня вопросами, когда же он может получить эту стипендию. Ведь это вышло бы то же самое, как будто бы я не мог выплатить ее. Он может получить эту стипендию тотчас же, я выпишу чек.
— Великолепный поступок, необыкновенный поступок! Позволю себе поблагодарить вас от его лица.
— Ну, не будем говорить об этом, — заключает Бертельсен. — Скажите, сколько ему понадобится на годовое пребывание в Париже?
Все смотрят один на другого и по-прежнему хранят молчание. Фрекен д'Эспар, бывавшая во Франции, собирается начат» говорить, но адвокат предлагает отправиться всем вместе в комнаты и обсудить этот вопрос.
Они так и делают и идут в комнату Бертельсена, самую большую и самую дорогую в этом здании, представляющую маленький салон с альковом. В ней имеются картины масляными красками в золоченых рамах по стенам, занавес, прикрывающий альков, позолоченная бронзовая лампа над столом, пышные занавеси, почти затемняющие комнату, ковер на полу, оттоманка, плюшевые стулья.
