— Милости прошу, господа, садитесь.
Бертельсен, владелец роскошнейшей комнаты в санатории, велит подать вина и пирожных. Он выказывает себя также щедрым по отношению к музыканту и выражает намерение дать ему приличную стипендию.
— Я это предугадывал, узнаю его в этом, — говорит адвокат, этот пройдоха.
После того, как на словах и при помощи чековой книжки все улажено, общество по-прежнему осталось сидеть вместе. Кажется, словно эти люди лишь сейчас впервые нашли друг друга. Беседа, конечно, коснулась и других гостей и пациентов, и по адресу их высказались далеко не пустяковые и не невинные вещи. Бертельсен проявил большую свободу в своих отзывах о миледи и о фру Рубен. Эти две дамы колют ему глаза: одна своим аристократизмом, другая — своим дородством. «Господи, ты Боже мой, — сказал он, — ну, что это за манеры? Мы-то, прочие, ведь тоже люди. Ну что нам во всей этой чванности и дородстве?» Фрекен д'Эспар, по-видимому, единственная, усматривающая логику в этом. Она рассмеялась и воскликнула: «Правда! Правда!» В общем, Бертельсен и фрекен д'Эспар все более сходятся во вкусах и симпатиях. Это распространилось на театр, язык, на самые принципы жизни. Между ними установилось полное единодушие.
Принесли еще вина и пирожных. Бертельсену приходится весьма по душе эта случайная пирушка, и хотя и адвокат, и господин Флеминг поглядывает на часы, их просят сидеть, потому что господину Бертельсену приятно видеть их у себя.
— Нам ведь так хорошо здесь, — говорит и фрекен д'Эспар, опять оказывающаяся одного мнения с ним.
Бедная фрекен Эллингсен чувствует себя несколько лишней среди всего этого единодушия. Бог знает, быть может, что-нибудь вышло сегодня между нею и Бертельсеном, иначе едва ли бы он мог так не замечать ее. Было заметно для всех, что он не давал себе труда вслушиваться в ее слова, перебивал ее и не давал другим слушать ее. Он даже не находил нужным противоречить ей. Правду сказать, фрекен Эллингсен ничего не потеряла от этого, господин Флеминг принял на себя обязанность занимать ее. Это выходило у него так изящно и естественно, он был мастером своего дела. Но фрекен Эллингсен не могла успокоиться и была рассеянна. Фрекен д'Эспар перешла на французский язык и начала беседу с лесопромышленником, и ведь тут уж, господь знает, что она могла сказать. Фрекен Эллингсен не улавливала смысла.
— О чем они говорят там? — спросила она с равнодушной улыбкой. — Что это у них за секреты?
Господин Флеминг ответил с такой же равнодушной улыбкой:
— Они просто упражняются.
Но, очевидно, черт вмешался во все это дело. Что-то, видимо, нашло и на господина Флеминга и его даму. То был, по-видимому, несчастливый день для влюбленных пар. В воздухе носились оскорбление и обида. Господин Флеминг сумел притвориться равнодушным, как ни в чем не бывало, но он не мог вполне скрыть, что поведение фрекен д'Эспар интересовало его. Шельма эта фрекен д'Эспар, и темпераментная штучка, девочка из тех, какие нравятся мужчинам. Она умела изгибать свой стан по направлению к собеседнику и заставить его почувствовать кое-что при этом. Она могла, как ни в чем не бывало, взять шляпу Бертельсена, висевшую на спинке стула, посмотреть на нее как бы в задумчивости и повесить ее обратно. Но ведь этим она кое-что сделала для Бертельсена, выказала нежность к Бертельсену. В этом была тайна ее очарования.
— Я умею немного читать по-французски, — сказала фрекен Эллингсен, чтобы не отставать. — Но, к сожалению, я не могу говорить на этом языке.
— Ну, конечно, вы знаете по-французски, — заметил адвокат. — Иначе как же вы сделались бы телеграфисткой?
Бертельсен и фрекен д'Эспар в этот момент обменялись улыбками и фрекен Эллингсен словно толкнул кто-то. Она задала им прямой вопрос, над чем они смеялись, чтобы и она могла посмеяться вместе с ними, но не получила никакого ответа. Тоща фрекен Эллингсен в отчаянии обратилась к господину Флемингу и намекнула ему, что уже она соскучилась по работе, по своему телеграфному столику. Он не должен думать, что это что-то неинтересное. Нет, нет она предпочитает это здешней праздной жизни. Телеграф — ведь это была сама жизнь в экстракте. Ей ежедневно приходилось быть соучастницей людского горя и радости. О, телеграфный столик — ведь это был настоящий кладезь тайн!
— Смею надеяться, что фрекен знает не слишком много плохого обо мне, — пошутил господин Флеминг. Но в то же время слабый румянец проступил на его лице.
— Надеюсь, и обо мне тоже, — сострил адвокат Робертсен.
Она отрицательно покачала головой.
Нет, ничего плохого о вас, господа. Но они должны были поверить, что она знала многое. Государственные тайны? Ну, конечно, не государственные тайны. Но, не правда ли, ведь это могут быть, во всяком случае, серьезные дела. Случалось, мороз подирал ее по коже, когда она сидела передатчицей, — служила таким маленьким ничтожным орудием между каким-нибудь из наших послов и министерством иностранных дел. Мужчины стали прислушиваться.
— Но, — продолжала фрекен Эллингсен, — самым интересным являлся, быть может, обмен депешами между полицией различных стран: выслеживание убийц, фальшивомонетчиков, мошенников, воровских шаек. Тут были замешаны и светские дамы, и знать, и французские политические деятели, и банки, и яд, и политика.
Мужчины прислушиваются уже с явно изумленным видом. Эта фрекен Эллингсен, которая до сих пор бродила только в санатории как рослая, красивая кукла, от которой слова не добьешься, которая почти внимания не стоила, она оказалась вдруг окруженной каким-то сиянием, каким-то ореолом. У ней сказывался налицо сценический талант: сдержанная жестикуляция ее рук усиливала эффект ее слов, глаза ее были опущены долу, словно она извлекала слова из какойто неведомой глубины.
— Да, — говорила она, — жизнь идет своим ходом, и Бог располагает ею. Некоторые люди совершают длинные путешествия с железнодорожным билетом, некоторые — еще более длинные при посредстве револьверной пули. — Она рассказывала любовные трагедии, воссоздавала целые повествования, где телеграф являлся участником и посредником. Такова была, например, история о двух иностранцах и охотничьем экипаже.
— Да, так вот однажды прибыли в Норвегию два иностранца, господин со своим слугою. Они выражали намерение поохотиться в нашей стране, у них был с собой собственный охотничий экипаж и они собирались разъезжать самостоятельно по нашим долинам и лесам. Через несколько дней телеграф бьет тревогу: наблюдать за господином и его слугой. Они находились в тот момент в той или другой долине. Иностранцы думают, что наши долины существуют для того, чтобы в них прятаться, вся страна наша какой-то потаенный закоулок, долины наши и не разыщешь никак. Прекрасно. Но господин, его слуга и охотничий экипаж находились в Халлингдале. Спустя неделю прибывает из-за границы еще один господин, посланец за теми двумя. Он получает с родины по телеграфу следующее приказание: не препятствуйте господину и слуге бежать, но арестуйте охотничий экипаж. Наша полиция сопутствует ему: указанных личностей находят, но экипаж исчез. Посланец телеграфирует домой: экипаж пропал, — предполагается, украден цыганами. Следует погоня за цыганами. Их находят на переходе в Вальдрес и при них действительно находится экипаж. Да, и это действительно, как раз тот самый экипаж и есть, но цыгане утверждают, что получили его от господина и его слуги. Посланец покупает у них экипаж и доносит на родину, что экипаж был отвезен в укромное место и там вскрыт, прямо-таки разобран на составные части, — но оказался пустым. Экипаж был обобран ранее того, чем его получили цыгане. Из рапорта вытекало, что экипаж содержал не золото, не драгоценные камни, а документы, да, только документы, подумайте, просто такие черные точечки на белой бумаге, но стоившие дороже всяких драгоценностей, необычайно важные. От них зависела судьба многих лиц, в них была жизнь или смерть. И вот документы эти пропали.
Здесь фрекен приостанавливается и спрашивает:
— Угодно ли вам услышать дальнейшее?
Что она хочет этим сказать? Им, конечно, хочется услышать продолжение. Напряжение как раз достигло наивысшей точки.
— Ну, ладно, хотя рассказывать-то остается немного. Посланец и полиция принуждены были вернуться в Халлингдаль, они обшарили все поля и леса — все было напрасно. В конце концов им пришлось обратиться к господину и его слуге, чтобы получить сведения о тайнике. И они купили у них эти документы.
Слушатели были слегка разочарованы:
— Так они, значит, купили документы?
— Да.
Какая-то перемена произошла с фрекен. Она словно потеряла нить, ее уже не было у нее в руках. Отчего бы это могло случиться?
Господин Флеминг спрашивает с деликатной сдержанностью:
— Но почему же они не арестовали немедленно господина и его слугу?
