Мужчина почти силой всунул в мои одеревеневшие пальцы клочок бумаги, лихорадочно подошел к двери и рванул ее на себя. Когда я обернулась, чтобы посмотреть ему вслед, никого уже не было.
Выезжая на переполненную трассу, я подумала, что к концу рабочего дня гораздо больше шансов встретиться с кем-нибудь из Тополевых, чем застать Исаева в поликлинике. Однако уже через полчаса глубоко разочаровалась в своих ожиданиях: на долгий настойчивый звонок никто не ответил, за дверью квартиры Тополевых царила абсолютная тишина. От отчаяния я даже затопала ногами, но и это не помогло. Тогда я присела на перила и принялась сверлить взглядом кожаную обивку двери. Я так увлеклась этим занятием, что даже не заметила, как на лестничный пролет поднялась бабуля и остановилась у противоположной двери.
— Вы к Тополевым? — спросила она на удивление звонким голосом.
Это было так неожиданно, что я даже вздрогнула.
— Да, я к Тополевым.
— Вы, должно быть, Ниночкина подруга? — предположила старушка, и я не стала ее в этом разубеждать.
— Наверное, воспитывались вместе в детском доме?
И снова я согласилась.
— Так Ниночка умерла, — вздохнула старушка.
— Да что вы говорите?..
— Совсем недавно случилось это. Такая молоденькая. Такая хорошенькая.
— А вы хорошо знали Нину?
— Да, несмотря на разницу в возрасте. Ниночка доверяла мне, у нее ведь совсем подруг не было. Она о вас ничего не говорила, вообще не любила вспоминать о годах, проведенных в детском доме.
— Может быть, расскажете, как она жила последние годы? Мы ведь так давно с ней не виделись.
— Ну конечно же, — улыбнулась старушка. — Идем ко мне.
Мы вошли в небольшую двухкомнатную квартиру, на которой лежал неизгладимый отпечаток советских времен. Я села в низкое жесткое кресло, а моя собеседница, представившаяся Анисьей Потаповной, присела на краешек стула, отодвинутого от круглого стола на невообразимо толстых ножках. Старушка так доверчиво поверила, что я Нинина подруга, и так безбоязненно пустила меня в квартиру, что было неловко за обман. Ведь я абсолютно не знала Нину, даже того, как она выглядит. Но Анисья Потаповна принадлежала к числу не только очень доверчивых, но и очень болтливых старушек. Без лишних вопросов она принялась за свой рассказ:
— Танечка, вы росли вместе с Ниной. Наверное, вам легко понять ее стремление к домашнему очагу. Пожалуй, именно поэтому она очень рано вышла замуж за Геннадия. Сразу после свадьбы они и переехали в этот дом. Я поначалу не обращала на них никакого внимания — обычная семейная пара. И только потом заметила, что Ниночка почти не выходит из дома, разве только в магазин. А ведь она была очень привлекательная и молодая. Такие девушки всегда любят покрасоваться, а однажды я встретила Ниночку на лестничной клетке…
* * *
Девушка сидела на холодных каменных ступеньках и горько плакала. Она беззащитно прижималась к стене.
— Ниночка! — охнула Анисья Потаповна, которая как раз возвращалась с вечерней прогулки. — Что случилось?
Ниночка подняла голову, и старушка схватилась за сердце, увидев фиолетовый синяк, расплывшийся на правой щеке девушки.
— На тебя напали! Бедняжка, тебя избили… Нужно немедленно вызвать милицию.
— Нет! — Ниночка отчаянно замотала головой.
— Хорошо, успокойся. Если не хочешь, не будем вызывать милицию. Идем, я отведу тебя домой.
— Нет!!! — безумный крик эхом разнесся по этажам и затих где-то высоко-высоко, под самой крышей.
Анисья Потаповна замерла на месте, но ни возражать, ни расспрашивать ни о чем не стала, а лишь, мягко обняв девушку за плечи, произнесла:
— Пойдем ко мне, я напою тебя чаем, и ты успокоишься. Не бойся, тебя никто не обидит, — уговаривала она несчастную, с усилием поднимая ее на ноги.
Добродушная старушка отвела соседку к себе, усадила на диван, долго отпаивала горячим чаем с молоком и прикладывала холодный компресс к опухшей щеке. Наконец девушка пришла в себя и успокоилась.
— Мне нужно идти, — Нина поднялась с дивана. — Мне обязательно нужно идти. Иначе он меня убьет…
Договорив последнюю фразу, она опять горько заплакала. Анисья Потаповна усадила ее обратно и как маленького ребенка погладила по голове.
— Не говори так. Никто не посмеет тронуть тебя и пальцем.
— Вы его не знаете…
— Кого?
— Моего мужа. Он и так никуда не выпускает меня, запрещает общаться с подругами. Он безумно ревнив. А сегодня я случайно встретила своего старого знакомого — мы вместе воспитывались в детском доме, и он проводил меня до дома. Гена увидел это в окно и, когда я пришла, накричал на меня и ударил.
— Неужели Геннадий мог так поступить? — не верила своим ушам старушка.
— Мог. Он прекрасно знает, что мне некуда идти, поэтому и позволяет себе так обращаться со мной. А я… что я могу?..
— Ну, не плачь, не плачь.
* * *
— После этого случая девушка приходила ко мне каждый раз, когда этот изверг ее избивал. Я залечивала ссадины и прикладывала компрессы к синякам, а она снова возвращалась к мужу. Однажды он избил ее до такой степени, что целую неделю Ниночка пролежала в больнице. После этого ее здоровье заметно ухудшилось, у нее часто кружилась голова, и она даже теряла сознание. Ослепленный ревностью, Геннадий просто искалечил свою жену, а она продолжала жить с ним. Это он виноват в ее смерти! Я долго молчала, но больше не могу ничего скрывать. Вы же не знаете, как умерла Нина: она в очередной раз потеряла сознание и, падая, ударилась виском об угол камина. Может быть, ее бы спасли, но она упала слишком близко к огню. Когда Нину нашли, то тело уже наполовину обгорело…
На глазах старушки навернулись слезы, и мне пришлось бежать на кухню за стаканом воды и валерьянкой.
— Танечка, понимаете, бедняжка умерла из-за него. Он должен за это ответить. Должен!
Я молчала потому, что была уверена, если Геннадию и придется перед кем-то отвечать, то только перед собственной совестью.
— Тем более… — Анисья Потаповна вдруг остановилась, не закончив фразу.
— Что? Вам известно что-то еще?
Старушка в нерешительности теребила бахрому скатерти.
— Танечка, я не знаю, поймете ли вы меня правильно или посчитаете выжившей из ума старухой…
— Ну что вы такое говорите!
— Как вы уже видели, двери моей и их квартиры располагаются друг напротив друга. Акустика у нас такая, что я прекрасно слышу, кто приходит или уходит от них. В тот день, сразу после ухода Геннадия, Ниночка заглянула ко мне. Она очень нервничала и просила деньги. Я дала сколько могла, а когда она стала их складывать в сумочку, я увидела, что там еще много купюр. Я спросила, куда она собралась и зачем ей столько денег, но, сказав, что все объяснит потом, она убежала. Я ждала ее целый день, но Ниночка так и не вернулась… Не знаю, как могло случиться, что, придя с работы, Геннадий обнаружил труп жены.
— Может быть, вы отлучались из дома, а Нина как раз вернулась в это время? — предположила я.
— Я весь день была дома, — покачала головой Анисья Потаповна.
— Но ведь вы могли не услышать, как хлопнула дверь, — выдвинула я очередную версию. Во всей этой истории и так было слишком много загадок, прибавлять к ним еще одну не очень-то хотелось.
— Танечка, я уверена в том, что говорю. Единственными, кто в тот день приходил, были какие-то рабочие, но это было в отсутствие Геннадия, а Нина была дома.
— Что за рабочие? — насторожилась я.
— Не знаю. Они что-то принесли, кажется, ковер.
Я зажмурилась. От всех этих загадок голова шла кругом. Казалось, все вокруг, словно сговорившись, сошли с ума, а теперь и меня желали лишить рассудка. Все это не поддается никакому логическому объяснению. Сначала из заколоченного гроба исчезает тело Людмилы, затем выясняется, что один и тот же труп дважды привозили в морг, только сначала под фамилией Самойловой, а затем Тополевой. Кроме того, Нина ушла из дома и не возвращалась, а ее тело, неизвестно как материализовавшееся в квартире, придя с работы, обнаружил муж.
— Анисья Потаповна, а Нина ничего не рассказывала вам о девушке по имени Людмила Самойлова?
— Нет. Я же говорила, Геннадий запрещал Ниночке общаться с подругами. К ней даже никто не приходил.
— Но, может быть, она в разговоре упоминала о такой?
— Нет. Это точно.
Чувствуя, что мозги вот-вот закипят от такого количества абсурдных, несовместимых фактов, я поспешно попрощалась с Анисьей Потаповной. Правда, напоследок попросила еще об одном одолжении — дать несколько фотографий Нины. Старушка понимающе кивнула и, достав из серванта три фотокарточки, вручила их мне.
Когда я наконец-то оказалась на улице, жара уже спала и в воздухе начинала чувствоваться вечерняя прохлада. Во дворе слышались звонкие голоса детей, старушки заняли свои места на скамейках. Я с улыбкой взирала на эту умилительную картину, и мысль о данном Марине обещании пожить немного у нее застала меня внезапно.
