— Я? Нет. Я не дарил вам ничего — откликаюсь я короткой репликой.
— Нет, принц мой, вы дарили… и слова, дышавшие так сладко, что вдвойне был ценен дар, — их аромат исчез. Возьмите же; подарок нам немил, когда разлюбит тот, кто подарил. Вот, принц… — она приседает в почтительном книксене, наконец убрав портфель от своей груди, опустив его вниз. Да, я недооценивал ее — она и вправду знает произведения Билли наизусть! И она — уже не она, она живет в этой реальности! Черт, вот оно! Как сказал доктор философии Скрим, когда в палате Т стали исчезать пациенты и сам генерал Карпентер был бессилен перед Феноменом Исчезновения — Пошлите в палату-Т поэта. Он изучит, как они это делают. Только поэту это под силу. Поэт уже наполовину живет в мечте. А уж от него научатся и ваши психологи и анатомы. Они смогут научить нас. Они могут жить там. Господи, вот она ваша Американская Мечта, Карпентер. Это чудо, бессмертие, почти божественный акт творения… Этим непременно нужно овладеть. Это необходимо изучить. Об этом надо сказать всему миру.
И да, Америка не нашла тогда поэта. А у меня она есть. Она уже живет в нереальном мире, просто надо расширить эти рамки, надо чуть-чуть подтолкнуть ее…
— Ха-ха! — я упираю руки в бока и задираю голову, чувствуя себя шутом на средневековой ярмарке: — Вы добродетельны?
— Мой принц? — хмурится Ядвига-Офелия, хмурится именно так, как и должна была хмурится Офелия.
— Вы… красивы? — наклоняю я голову набок.
— Что ваше высочество хочет сказать? — задает вопрос Ядвига. Как я и думал — она следует написанному тексту.
— То, что если вы добродетельны и красивы, ваша добродетель не должна допускать собеседований с вашей красотой. — поясняю я.
— Разве у красоты, мой принц, может быть лучшее общество, чем добродетель? — продолжает следовать сценарию Ядвига, показывая не только абсолютное знание пьесы, но и незаурядное актерское мастерство. Именно на это я возлагаю свои надежды.
— Да, это правда; потому что власть красоты скорее преобразит добродетель из того, что она есть, в сводню, нежели сила добродетели превратит красоту в свое подобие; некогда это было парадоксом, но наш век это доказывает. Я вас любил когда-то. — краем глаза я вижу, что Натсуми складывает руки на груди и фыркает.
— Д-да, мой принц, и я была вправе этому верить. — спотыкается об текст она, но продолжает, лишь слегка покраснев.
— Напрасно вы мне верили; потому что, сколько ни прививать добродетель к нашему старому стволу, он все-таки в нас будет сказываться; я не любил вас. — небрежно бросаю я и она сжимается.
— Тем больше была я обманута. — опускает голову она.
— Если ты выйдешь замуж, то вот какое проклятие я тебе дам в приданое: будь ты целомудренна, как лед, чиста, как снег, ты не избегнешь клеветы. Уходи в монастырь; прощай. Или, если уж ты непременно хочешь замуж, выходи замуж за дурака; потому что умные люди хорошо знают, каких чудовищ вы из них делаете. В монастырь — и поскорее. Прощай. — говорю я ей. Вот и кульминация. Насколько она уже растворилась в Офелии, станет ли она следовать скрипту, когда-то написанному одним гениальным англичанином для своего небольшого театра? Услышу ли я сейчас монолог Офелии?
— О, что за гордый ум сражен! Вельможи, воина, ученого — взор, меч, язык; Цвет и надежда радостной державы, чекан изящества, зерцало вкуса, Пример примерных — пал, пал до конца! — заламывает она руки, позабыв про свой портфель: — А я, всех женщин жалче и злосчастней, Вкусившая от меда лирных клятв, Смотрю, как этот мощный ум скрежещет, Подобно треснувшим колоколам, Как этот облик юности цветущей Растерзан бредом; о, как сердцу снесть: Видав былое, видеть то, что есть! — она застывает прижав одну руку к сердцу и глядя вдаль. Я замираю. Сейчас, на эти несколько секунд она преображается. Вот и ключик. Вот и отгадка квеста.
Мне нравится Ядвига, мне охота помочь ей. Мне нужна Ядвига и клуб неудачников. Но пытаться идти путем опытных психологов, выслушивая и выправляя, подталкивая и направляя — у меня нет времени. Я вообще сторонник экстремальных методов и всего этого «просветления от удара палкой». И я знаю способ, как сделать ее сильнее. Как сделать ее бесстрашной. Как сделать ее уверенной в себе. Ларчик открывается просто — надо всего лишь дать ей понять, что и в жизни она может использовать силу литературных персонажей. Играть. Что она может надеть маску любого героя или злодея и отыграть его, пусть она не верит в себя, в свои собственные силы, но она верит в Принца Датского с его продуманной черной ненавистью, в Ромео с его отчаянной любовью, в Отелло с его звериной беспощадностью… выбор есть. Она — такая же как Бьянка, она тоже наполовину живет в своей выдуманной реальности, только Бьянка читала комиксы, а Ядвига — классическую литературу. Но даже в классической литературе можно найти своих героев. Ахиллес, Беовульф, король Артур, княгиня Ольга… в мировой литературе полно настоящих героев, которыми можно вдохновится. Всего лишь надеть маску и… вуаля — ты сильный, бесстрашный, уверенный в себе, идущий до самого конца. А в уличной драке побеждает тот, кто готов зайти дальше. К сожалению, это не сработает на ком попало. Это не сработает с теми, кто не живет одной ногой в Эльсиноре, кто не сражал дракона, сжимая Экскалибур в руке, кто не качал головой, сожалея о том, что Боливар не вынесет двоих, кто не поднимался к виселице улыбаясь и приветствуя толпу, кто не плыл восемьдесят тысяч лье под водой, кто не бросал красавице в лицо перчатку со словами «не требую награды». С теми, кто не знает, каково это — когда вас триста, а их — пятьдесят тысяч и когда вы знаете, что никто из вас не встретит рассвет. Только те, кто одной ногой уже в другой вселенной, только те, кто уже привык быть в шкуре героя — пусть только в своем воображении, но!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Занимательный факт — как сказала бы Натсуми — наш мозг не отличает воображаемое от реального. Так что если хочешь изменить свое поведение, если хочешь стать уверенным в себе и бесстрашным — надо всего лишь придумать что ты такой и есть. Вопрос в одном — насколько реальны для тебя твои любимые персонажи и герои? И если ты не любишь реальность, если ты живешь уже наполовину в книгах — добро пожаловать в клуб. Перед тобой — вся мудрость, вся смелость и дерзость человечества, уложенная в бумажные переплеты… так что всего лишь — выбери кто ты сегодня.
— О! А вы чего тут делаете? — раздается голос и мы возвращаемся в реальность. У ворот школы стоит Марика. Портфель небрежно закинут на плечо, она жует свою вечную жвачку и громко лопает розовый пузырь: — а эта дылда что тут творит?
Ядвига вздрагивает и сразу как будто скукоживается. Мне нельзя этого допустить. Но теперь я знаю — как. Теперь я знаю — что делать. И… надеюсь она меня поймет. Единственно… а кого же мне выбрать? Гамлет, Принц Датский тут не годится, он скорее для интриг и яда ненависти, Отелло — слишком прямолинеен… О! Она же знает Бернса. Точно. Макферсон. Горец.
— Так весело, отчаянно, шел к виселице он — негромко произношу я и плечи Ядвиги — вздрагивают.
— В последний путь, в последний пляс — пустился Макферсон… — продолжаю я. Плечи девушки — расправляются. Правильно, умница, ты сжимаешься, едва увидев школьную хулиганку, но сейчас ты вспоминаешь Макферсона, слова отдаются у тебя в голове, ты знаешь их, не так ли? В полях войны, среди мечей — видал я смерть не раз… но не дрожал я перед ней, не дрогну и сейчас!
— Ты чего, дылда? — недоуменно смотрит на нее Марика. Да, язык тела жертвы и язык тела Макферсона, горца и борца за независимость — очень отличаются, она сразу замечает разницу и воспринимает как угрозу… разбейте сталь моих оков, верните мой доспех, пусть выйдут десять смельчаков — я одолею всех!
— Шлеп! — раздается в утреннем воздухе и Марика — хватается за щеку, на которой мгновенно появляется красное пятно в форме девичьей ладошки. Она моргает, ее глаза округляются. Ядвига же — делает шаг назад, испугавшись своей смелости.
— Что⁈ Да я тебя сейчас… — взрывается Марика и Натсуми — тут же хватает ее поперек тела, удерживая: — Не, ты видела⁈ Я тебя сейчас покоцаю, сучка!
