Луна вставала в час ночи. Решено было, что за два часа до ее восхода гарнизон блокгауза, уже сильно пострадавший во время четырехдневной осады, спустит фейерверк, полученный мною в подарок в Монтерэ, и сделает вылазку, воспользовавшись изумлением неприятеля при виде такого необычайного зрелища. Все произошло, как мы предполагали. При первой ракете среди боннаксов, каллапу и омбиквов поднялась суматоха. Ракеты лопались, выбрасывая снопы разноцветных искр, и дикари смотрели в немом изумлении. Но их изумление сменилось суеверным страхом; смятение распространилось между ними. И вдруг боевой клич сотен голосов нарушил тишину. Момент наступил, оба отряда шошонов кинулись на свои перепуганные жертвы, и когда час спустя взошла луна, ее мягкий свет озарил четыреста трупов, устилавших прерию. Боннаксы и омбиквы были истреблены все до единого. Каллапу мало пострадали, так как бежали к морскому берегу в самом начале дела.
Так кончился великий союз против шошонов, предания о котором переживут века. Но за этими событиями последовала тяжелая для меня потеря. Мой отец, несмотря на свой преклонный возраст, проявлял чрезвычайную деятельность во время последней осады и подвергался большим лишениям и усталости; энергия не изменяла ему, пока длилась борьба; но когда все кончилось и пули перестали свистать мимо его ушей, силы оставили его, и, прохворав десять дней, он скончался, печальный и утомленный жизнью. Я похоронил его на берегу Тихого океана. Дикие цветы на его могиле питаются чистыми водами Ну-Элейе-Шавако. Племя шошонов долго будет беречь могилу бледнолицего из отдаленной страны, бывшего когда-то их учителем и другом.
Двое моих друзей, Габриэль и Рох, получили серьезные раны, и прошло много времени, пока они оправились.
Мы провели остаток лета, строя воздушные замки и собираясь отправиться на зиму в Монтерэ, но судьба, как увидит читатель, распорядилась иначе.
Глава IX
В начале осени, спустя несколько месяцев после смерти моего отца, я и двое моих товарищей, Габриэль и Рох, охотились в южных степях на восточном берегу Буонавентуры. Однажды вечером, после удачной охоты, мы были в очень веселом настроении духа. Мои друзья рассказывали — один о чудесах Парижа, другой о красоте своей родины Ирландии: две темы, которых они никогда не могли исчерпать.
Внезапно мы были окружены партией аррапагов в шестьдесят человек; разумеется, нечего было и думать о сопротивлении или бегстве. Впрочем, они обращались с нами хорошо и только следили за тем, чтобы мы не убежали. Они знали, кто мы такие, и хотя моя лошадь, седло и ружье были завидной добычей для любого вождя, они ничего не взяли у нас. Я обратился к вождю, которого знал раньше:
— Что я сделал Утренней Звезде аррапагов, что он захватил меня и стережет, точно овцу вашинангов?
Вождь улыбнулся и положил руку на мое плечо.
— Аррапаги, — сказал он, — любят молодого Овато Ваниша и его бледнолицых братьев, потому что они великие воины и могут поражать своих врагов прекрасным голубым огнем с неба. Аррапагам все известно: они мудрый народ. Они возьмут Овато Ваниша к своему племени, чтобы он мог показать им свое искусство и сделать их воинами. Они будут кормить его самыми нежными и жирными собаками. Он сделается великим воином среди аррапагов. Так желают наши пророки. Я исполняю волю пророков и народа.
— Но, — отвечал я, — мой Маниту не станет слушать меня, если я буду рабом. Уши бледнолицего Маниту открыты только для свободных воинов. Он посылает мне свои огни, только когда я волен в своих действиях.
Вождь перебил меня:
— Овато Ваниша не раб и не может быть рабом. Он находится среди своих добрых друзей, которые будут беречь его, разводить ему огонь, расстилать свои лучшие одеяла в его палатке и доставлять ему лучшую дичь прерий. Его друзья любят молодого вождя, но он не должен уходить от них, иначе злой дух овладеет молодыми аррапагами и заставит их убить бледнолицых.
Так как мы ничего не могли предпринять при данных обстоятельствах, то покорились судьбе и были отведены через бесплодную пустыню к берегам Рио-Колорадо. Тут мы очутились в богатой и населенной деревне аррапагов. В ней мы провели зиму в почетном плену. Всякая попытка к бегству повела бы за собою нашу гибель или, по меньшей мере, тяжелые условия плена. Мы были окружены обширными песчаными пустынями, населенными клубами, жестоким племенем, не гнушающимся людоедства. Однажды мы наткнулись на оставленную стоянку клубов, в которой оказались остатки двадцати трупов, кости которых были обглоданы так чисто, как только может обглодать крылышко фазана какой-нибудь европейский гастроном.
Зиму провели мы довольно скучно, что, конечно, вполне естественно. За исключением немногих прекрасных оазисов, разбросанных там и сям, вся эта страна удручающе суха, бесплодна и как будто исковеркана страшным вулканическим извержением.
Зима, наконец, миновала, а вместе с весной возродились наши надежды на бегство. Бдительность аррапагов ослабела до такой степени, что они предложили нам принять участие в одной экспедиции на восток. Мы, разумеется, согласились и были очень довольны, очутившись в прекрасных прериях Северной Соноры. Судьба благоприятствовала нам. Однажды аррапаги, преследуя партию апачей и мексиканцев с намерением напасть на них врасплох и ограбить, наткнулись вместо этого на сильный отряд и были разбиты, причем многие из них погибли.
Мы не постеснялись покинуть наших хозяев и, пришпорив коней, вскоре очутились среди наших нечаянных избавителей, оказавшихся партией офицеров, направлявшихся из Монтерэ в Санта-Фе в сопровождении двадцати двух апачей и двенадцати или пятнадцати сиболеров (так называются мексиканские охотники за буйволами). Офицеры оказались моими знакомыми, и мне было очень приятно получить от них известия о наших общих друзьях в Монтерэ. Изабелла была так же хороша, как прежде, но не так беспечна. Падре Марини, миссионер, уехал в Перу; и весь городок Монтерэ по-прежнему смеялся, плясал, пел и влюблялся, совершенно так же, как в то время, когда я покинул его.
Офицеры убедили меня сопровождать их в Санта-Фе, откуда я мог вернуться в Монтерэ с первым караваном.
Это было приятное путешествие, хотя нам случалось иногда терпеть голод. Во всяком случае Габриэль, Рох и я были слишком счастливы, чтобы жаловаться. Мы только что избавились от горького и продолжительного плена, а кроме того, нам до смерти надоели тощие и жесткие собаки аррапагов, составляющие единственную пищу этого племени в течение зимы. Апачи, слыхавшие о наших подвигах, относились к нам с большим почтением; но особенно пленила их искусная игра ирландца на скрипке. Один мексиканский офицер, вызванный в прошлом году из Монтерэ в Санта-Фе, оставил там свою скрипку. Он просил товарищей захватить ее с собою, когда они отправятся в Санта-Фе, и она оказалась в чемодане одного из офицеров. Мы случайно узнали об этом обстоятельстве, и когда нам нечего было есть, музыка служила для нас утешением.
