— Тряпки, цветы, стекляшки! — гремел голос Павла Федотовича. — Да пусть оно все провалится! Наплевать на это, понимаешь? Начхать, да и все!
Что-то проговорила Калерия Дмитриевна.
— Да понимаю я, что не в этом одном твои интересы! Все-все знаю… Если бы не эта внезапная командировка! А так все одно к одному… Но не выдумывай, что она плохо воспитана. Привела детей, так это как раз не доказывает… Ох, нескладица!
Все затихло. Немного погодя раздались шаги под дверью Галиной комнаты. Заботливо приглушенный голос спросил:
— Спишь, девочка?
Щелкнул выключатель. Галя зажмурила глаза от яркого света.
— Ты за столом? — изумленно воскликнул дядя Паша. — А тетя Каля сказала: ты спишь. А бледная! Галя, ты сегодня обедала?
Галя слабо мотнула головой.
— Боже мой! — пробормотал он. — Идем, покушаем! Я с голоду пропадаю.
Придерживая за плечи, он отвел ее в кухню, посадил за стол.
— Может, тут в виду чрезвычайных событий и есть нечего? Ага! Суп и котлеты в духовке…
— Я не хочу есть, — чуть слышно промолвила Галя. — Я… позвала ребят… Витька разбил вазу с лилиями.
— Ну и шут с ними — и с лилиями, и с вазой!
— Тете Кале не шут с ними, — так же тихо, безжизненным голосом сказала Галя.
Он крякнул:
— Чуть не обжегся! Тут с вами, пожалуй, спички зажигать разучишься!
— Юрка маленький поранил щеку о Витькин конек, поэтому я и позвала их… — Галя закрыла лицо руками и горько заплакала.
На пустой сковородке шипело, пригорая, масло. Павел Федотович сидел у стола, держа Галю на коленях.
— Не плачь, маленькая моя дурочка! Не рви мне сердце! — Он помолчал. — Галя!.. Ведь я уезжаю.
— Уезжаешь? Ты? — она еще не понимала вполне, но внутри у нее стало как-то пусто.
— В командировку посылают, Галенька! — Он привстал, шагнул к плитке, держа Галю под мышкой, повернул рукоятку газовой горелки под сковородкой и снова сел. — Далеко посылают. Да и надолго. Может, на год, может, на два.
— А тетя Каля едет с тобой?
— Нет, не едет. Никто со мной не едет. Один еду. Так-то.
Галя молчала. Зачем, куда он едет, она не спрашивала — она уже знала от него, что военным таких вопросов не задают.
— Я буду тебе писать, — сказал Павел Федотович. — И ты мне обязана отвечать, слышишь?
— Я не умею писать письма. Я никогда не писала!
— Да ну? Так-таки ни одного письма? — Он по-детски удивился.
— Конечно, — серьезно ответила Галя. — Кому же мне писать? У меня ведь никого-никого нет.
— А вот мне и будешь писать! — он прокашлялся. — Галенька! Еще хочу тебе сказать… Понимаешь, я когда ехал домой с вестью о командировке, думал: вот уеду, — Кале будет не так одиноко с тобой. И вы вдвоем даже крепче сживетесь. А тетя Каля… говорит, что ей… это самое… трудно будет без меня… И что…
Прямо глядя ему в лицо, Галя перебила:
— А меня примут обратно в детский дом?
Он был удивлен и тронут ее догадливостью и благодарен ей за то, что уже не надо было говорить того, что сказать было так тяжело и трудно.
— А примут меня обратно? — повторила Галя. — Ты попроси Марию Лукьяновну. А то куда же я денусь?
И тут Павел Федотович сделал такое, за что ему от любой воспитательницы попало бы: он вдруг заморгал и высморкался в подол Галиного платья.
— Пусть попробует тебя кто-нибудь не принять! — проворчал он глухо.
Возвращение
Ни о разбитой вазе, ни о погубленных лилиях, ни о других бесчинствах Галиных гостей между Калерией Дмитриевной и Галей не было сказано ни слова.
Вечером накормленная дядей Пашей Галя сразу легла спать, а когда наутро она вышла в столовую, там и следа не осталось от вчерашнего разгрома: пол блестел, на диван была наброшена свежая декоративная ткань.
Тетя Каля поздоровалась с Галей спокойно, с приветливой и прохладной вежливостью. Слова извинения застряли у Гали в горле. Калерия Дмитриевна озабоченно заговорила о том, что надо съездить в магазины, купить всякие дорожные мелочи для Павла Федотовича, и момент для извинения был окончательно упущен.
Через открытую дверь Галя увидела в спальне два открытых чемодана, большой и поменьше.
«Для дяди Паши, — подумала Галя. — Уже собирают его».
Красивая квартира показалась ей совсем чужой.
Пока Павел Федотович ездил на службу — в этот день ненадолго — и еще по каким-то делам, Галя читала в своей комнате. После обеда, необычно раннего, приготовленного наспех, тетя Каля сейчас же уехала, сказав «до свидания» мужу и Гале.
Посидев немного, Павел Федотович поднялся, сказал бодро:
— Ну, девочка, позвоню на автостанцию. Поедем и мы!
Галя поняла, что больше не увидит тетю Калю, и заволновалась:
— Ты скажи ей от меня «до свиданья»! Скажешь, дядя Паша? И что я прошу прощения за лилии. И за вазу.
— Будет исполнено! — Он сам обмотал ей шею шарфом, поправил шапочку, вытащил зажатую воротничком косичку.
Опять Галя ехала в такси. И совершила тот же путь, только в обратном направлении.
Но на этот раз дядя Паша не объяснял, где они едут. Молча, о чем-то сосредоточенно думая, он посматривал на Галю с растерянной нежностью, и чем дальше они ехали, тем все больше мрачнело его доброе широкое лицо с седыми бровями. Галя сидела рядом, крепко вцепившись пальцами в рукав его шинели.
Когда такси остановилось у ворот детского дома, дядя Паша сказал:
— Постой! Погоди! — Он притянул к себе Галю и крепко расцеловал ее в обе щеки. — Слушай, Галка! Ты все равно моя родная племянница, поняла? Я пришлю свой адрес, по какому мне писать. И если не станешь отвечать, пощады не жди! А вернусь — нагряну к тебе в гости! Ну, будь здорова, маленькая!
— Ты сразу напиши! — прижимаясь лицом к немножко колючему подбородку, сказала Галя.
Она проворно пошла к воротам.
— Фитюлька, подожди! А чемодан?
Шофер достал чемодан из багажника и поставил его на тротуар.
Галя обернулась.
— А зачем он мне?
— Как? Там твои платья, белье…
— Ведь у нас в детском доме все есть!
— Еще книги твои.
— А, книги — это хорошо!
В вестибюль к ним сразу вышла Мария Лукьяновна.
— Здравствуй, Галочка!
Она ни о чем не спрашивала, и Галя поняла: неизвестно когда дядя Паша обо всем ей рассказал.
Еще раз Павел Федотович поцеловал Галю, и застекленная тяжелая дверь захлопнулась за ним.
На момент ей показалось, что жизнь у Поликеевых, та, другая школа, Тоня Серпуховская — ой! Она с ней не простилась, какой ужас! — все было сном. Будто никуда она из детского дома не уезжала. Такое все вокруг привычное, свое: по обе стороны вестибюля — коридор, открытая дверь в кабинет директора, лестница, тишина в обоих этажах: сейчас время приготовления уроков. А ей, Гале, и уроки не заданы… Странно!
Какой-то мальчуган лет девяти, стуча каблуками, сбежал вниз по лестнице. Кто это, Галя не успела сообразить: спотыкаясь от торопливости, мальчик ринулся обратно наверх.
Как он успел так быстро сообщить о Галином появлении, непонятно. Но Мария Лукьяновна и Галя поднялись всего на несколько ступенек, а им навстречу со всех ног бежали девочки из Галиной группы:
— Галя! Наконец-то!
— Галочка, здравствуй! Как ты живешь?
— И не стыдно было так долго не приходить?
Ее стремительно обнимало сразу много рук. Кто-то целовал в щеку, кто-то прижался к плечу. Вон Света Корнева — значит, еще не вернулись с зимовки ее родители, вон Люба Попова, и Жанна, и Таня… Все говорят разом:
— Не толкайтесь, девочки! Я тоже хочу к Гале!
— Да не отпихивай ты меня, Ленка! Вечно тебе больше всех надо!
— Давайте посадим ее куда-нибудь, и пусть рассказывает!
Гурьбой девочки отвели Галю на диван в верхнем коридоре. Уселись вплотную, держа Галю за руки, обступили со всех сторон.
— За то, что ты так совсем не приходила, мы тебя до самого спанья не отпустим! — весело пригрозила Света.
— А я и не уйду никуда! — нахмурив брови, сказала Галя. — Я совсем приехала.
Сразу стало очень тихо. Но неловкое изумленное молчание длилось не больше полминуты.
— Почему совсем? Как так совсем?
— Он уезжает, дядя Паша! Далеко и надолго…
— На войну, да? — у Саши Прохорова загорелись глаза. — Он ведь военный, этот твой, который тебя усыновлял.
— И не усыновлял, во-первых, а на опеку, — терпеливо объяснила Галя. — Он мой дядя. И не на войну, а просто в военную командировку.
— Да сейчас и нет войны! Скажешь тоже! — Жанна толкнула Сашу, тот свалился с валика дивана. Ребята засмеялись.
— А у него ведь жена есть. Она тоже в командировку уезжает? — спросила Таня Верхова.
— Нет… А Валерка где?
— Да, наверно, голубей побежал кормить. Он же теперь голубятник!
— Как любит их, знаешь!
— А нам комсомольцы с завода подарили три пары новых голубей!
