Его чемпионы стали толстыми и ленивыми — за Исключением единиц. Теперь же те, которые уцелели, были стройны и жаждали показать себя. Они бросались в огонь, невзирая на опасности. Это все, чего требовал Кхорн от большинства своих последователей: проявить отвагу, оставляя за собой реки крови.
— Но от тех из нас, у кого хватает ума услышать, он требует большего, — пробормотал Волундр. Вся кровь уже растеклась по наковальне. Она испарялась, и в этой дымке кузнец увидел Ахазиана Кела, скачущего во весь опор по пыльным долинам Шаиша. Его преследовали темные фигуры — слуги мертвой царицы. Волундр тихо, гортанно зарычал.
Никуда не годится. Но тут ничего не поделаешь, остается только надеяться, что он не ошибся в выборе. Ахазиан знает, куда идти, так что придется ему добираться самому. Железная клятва не позволяла помогать чемпиону.
Впрочем, Ахазиан Кел не особо нуждался в помощи. Икран потерпел поражение только от собственной свирепости. Они отражали натиск каждой посланной против них армии, пока наконец Кхорн не поймал на крючок келов, князей-воинов, правящих Икраном. Медленно, но верно, работая с редко проявляемой им тонкостью, Кхорн перекроил их воинскую честь в нечто дикое. Империю захлестнули волны насилия, и она рухнула — остались только руины.
Ахазиан, что бы он ни твердил, был не единственным выжившим келом. Но все прочие походили на него — не воспринимающие приказов, жаждущие только боя. Они никогда не поведут за собой великие армий именем Кхорна, но их услуги весьма полезны тем, кто все же встал во главе войска. Как бойцам им почти нет равных. Но достаточно ли одной воинской сноровки для той задачи, что предстоит выполнить Ахазиану?
Пробуждение Восьми Плачей — знамение, на которое стоит обратить внимание. Оружие чует войну, как гончая — добычу. Хотя битва за Повсеместье временно приостановилась, Владения все равно сотрясали крики убиваемых. Трехглазый Король возился в своем замке, подготавливаясь, и боги Хаоса наблюдали за ним, строя планы.
Строили планы и его собратья, хозяева кузен. Все они шли своими путями, ища преимущества. Железная клятва вот-вот исчерпает себя, и вскоре все они вновь вцепятся друг другу в глотки. Кто бы из них ни добился успеха, он окажется лицом к лицу с другими, объединившимися против него. Недопустимо, чтобы один из них оказался выше прочих. Лучше смерть, чем подчинение. Поэтому Кровавый Бог следит за сердцами и умами своих слуг. Даже тех, кому он явно благоволит.
Волундр нахмурился. Кхорн говорил с ним в его сне. Его громоподобный шепот извлек кузнеца из пелены боли, ставшей его постоянным спутником после Клакса и уничтожения Черного Разлома. Тогда Кхорн тоже говорил с ним.
Во сне бог показал ему невозможные вещи. Нургл, ослепленный и раненый, скорчившийся в своем доме, брошенный слугами. Тзинч, раскинувший крылья, готовый взлететь, когда спустится Разрушитель, — как взлетел Кхорн, когда исчез его соперник Слаанеш. Древние соглашения расторгнуты, старое равновесие нарушено. Там, где были Четверо, теперь, возможно, остались лишь Двое — если Нургл погиб.
А скоро, вполне вероятно, будет только Один.
И этим одним станет Кхорн. Ибо разве Кхорн не сильнейший — и старейший — из Четверки? В самом начале все принадлежало ему — и будет принадлежать снова. И разве не следует из этого, что сильнейшим его чемпионам должно достаться оружие, выкованное по приказу самого могущественного из Четверых — во имя достижения цели?
Таким образом, Кхорн приказал хозяевам своих кузниц отыскать утерянное оружие и возложить к подножию его трона черепов. Даже сейчас где-то в черных морях бесконечности собирались именем Кхорна те, кто был достоин владеть Восьмью Плачами. Значит, Волундр должен найти все восемь оружий и стать Хозяином всех Кузниц — а не одним из многих.
Раздалось карканье.
Волундр вскинул настороженный взгляд. Высоко над ним сидел ворон, поглядывая на кузнеца сверху вниз блестящими черными глазками. Птица наклонила голову и каркнула еще раз — будто рассмеялась.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Шпионишь, значит? — Волундр покачал цепью с боевой наковальней. Птица отпрыгнула в сторону, захлопала крыльями, теряя перья, и улетела в глубину пещеры-кузницы. Снедаемый тревогой, Волундр долго смотрел вслед ворону.
— Скачи быстрее, Ахазиан Кел. Ради нас обоих.
Волькер шагал сквозь слои соленого тумана, пропитавшего Жилы, держа руку на рукояти пистолета за поясом; винтовка висела у него за плечом. Туман прокрадывался сюда с моря каждый вечер, обвивая теснящиеся шаткие здания, заползая во все углы и щели.
Дома, выстроившиеся вдоль мощеных улиц, делались тем хуже, чем дальше уходил он от центра города. Да и сложно назвать домами эти тесные деревянные клетки, громоздящиеся друг на друга. В узких скрюченных проулках колыхались тени, тусклые газовые фонари безуспешно пытались потеснить туман. В выбоинах скользких от грязи, жира и копоти улиц поблескивали лужи с застоявшейся водой. Отбросы скапливались по краям сточных канав — где сидели нищие, валялись пьянчуги, да и мало ли кто еще…
Волькер шел по переулку, когда рядом кто-то сдержанно кашлянул. Заметив уголком глаза блеск стали, стрелок остановился. Он решил, что за ним следили уже довольно давно. Что ж, неудивительно. Хорошее оружие в доках ценилось высоко. В Жилах никто не мог чувствовать себя в безопасности — «крышники» и уличные грабители безнаказанно обрабатывали своих жертв. Волькер скинул с плеча винтовку, примостил ее на сгибе локтя, палец привычно нашел курок.
— Трижды подумайте, друзья, — сказал он. — Сколько вы готовы заплатить, чтобы получить то, что есть у меня?
Шли секунды. Волькер прикидывал, не сделать ли предупредительный выстрел, но отказался от этой идеи. Пуля еще может понадобиться. Он хотел заговорить снова, но тут услышал шелест удаляющихся шагов. Грабители решили поискать другую, не столь хорошо вооруженную жертву. Вздохнув, он закинул винтовку за плечо и двинулся дальше.
Кроме всепроникающей вони, спутанные улицы наполняли звуки и краски, приглушенные пластами соленого тумана. Хотя скавены и скреблись у ворот, жизнь продолжалась. Такова людская природа, и город, выросший из грязи, жадно поглощал все крохи существования с любой, даже самой острой приправой.
На этих улицах потомки бедных рыбаков, сделавших Берег Бивней своим домом, соседствовали с отставными стражниками вольной гильдии и враждебными дуардинами. Большинство населения города жило и работало в Жилах, хотели они этого или нет.
На каждом углу и перекрестке стояли лотки, с которых купцы — даже из далекого Виндикарума — торговали своими товарами. Метеоры и их крупицы с готовностью меняли хозяев: монеты из метеоритного Железа считались едва ли не самой распространенной валютой. Имелись и другие, более диковинные, но законные платежные средства: ртутные слитки, грубо отштампованные монеты из ур-золота, радужные чешуйки только что вылупившихся дракончиков. Но превыше всего ценились мерцали хрустальные склянки с туманными секретами и вещим шепотом, собранными у осколка Копья Малла, высящегося в заливе. Некоторые припасали их, чтобы продать позже, другие потребляли сами, пытаясь истолковать.
Волькер задержался, наблюдая, как смуглый человек в лазурной мантии вытащил пробку и вдохнул содержимое такого пузырька. Цветной пар просочился в его легкие, и мужчина, закашлявшись, согнулся пополам. Выпрямился он с искаженным ужасом лицом, закричал, пошатнулся, стиснул руками голову. Его товарищи бросились на помощь, а мужчина, рыдая, тяжело осел на дорогу. Не каждый секрет стоило узнавать. Волькер поспешно зашагал дальше.
Послание Грунгни пульсировало в голове барабанным боем. Потрясение почти выветрилось, сменившись грызущей тревогой. Не каждый день встречаешься с богом. Особенно не своим.
Светильник у чьих-то входных дверей затрещал, и стрелок насторожился. Звук слишком напоминал смех. Над головой каркнул ворон. Волькер посмотрел наверх, но птицы не увидел. Только сейчас он понял, что свернул в тупик, — и остановился. Фонари тут едва брезжили. Но впереди они почему-то ослепительно сияли, словно нарочно освещая путь.
