Старец осенил его крестом, пропел что-то заунывное и со скорбным видом удалился. Раскольники последовали за ним будто привязанные.
Мы облегченно вздохнули: бывшие соотечественники, с которыми у нас было расхождение по некоторым аспектам веры, слишком усердствовали с «огненным очищением» сжигая и своих, и чужих за милую душу. Будь их воля, нас бы давно поджарили.
Кашевары известили, что еда готова. Поляки сели за завтрак, запуская по очереди ложки в чугунный котел, реквизированный в деревне. Раскольники иноверцев на постой не пустили, поэтому даже раненому Потоцкому пришлось ночевать под открытым небом. Для него на скорую руку соорудили что-то вроде шалаша, и он поселился вместе с Дроздом.
По соседству паслись расседланные кони, я разглядел среди них и свою кобылу. Верно, не пропадать же добру.
Нас оставили голодными, никому и в голову не пришло кормить врагов, от рук которых полегло немало товарищей. Трупы положили на подводы, которые тоже были изъяты у староверов. Одну приготовили для нас, даже рогожу подстелили. Охраняли пленников двое холопов в кунтушах, с ружьями. Они по очереди сбегали к кашеварам и теперь с видимым удовольствием посасывали трубочки и тихо переговаривались. Другие ляхи грелись возле костров, утро выдалось не по-летнему прохладным. Я подкатился к Карлу, спросил, как он себя чувствует.
— Не волнуйся, Дитрих. Дыркой в шкуре больше, дыркой меньше, — безалаберно произнес кузен.
— Все гораздо хуже, чем ты думаешь, — сказал я.
— Да? — удивился Карл. — Надеюсь, ты удовлетворишь мое любопытство.
— Без проблем. Пан Потоцкий в порыве откровения поделился планами. Они с Чарторыжским решили устроить небольшую мировую войну, и, кажется, у них может получиться. Нас доставят в столицу, покажут королю Августу, живописно обрисуют все детали — как мы с тобой напали на несчастных хлебопашцев, сожгли дома, убили ни в чем не повинных «крестьян», вроде того голландского мастера и его помощников, перестреляли кучу шляхтичей и их холопов. Свидетели, я думаю найдутся… Потом докажут, что мы находимся на службе у русской императрицы — «спасибо» пану Сердецкому! Если Август не проникнется, на сцену выйдет Лещинский, того хлебом не корми, сразу вцепится. Накрутить шляхту — пара пустяков! Шведы, скорее всего, предупреждены заранее. Если поляки пойдут воевать, подключатся. Такие вот, брат, дела.
— Брось, Дитрих. Ты сгущаешь краски. Не будет никакой войны, — с сомнением сказал Карл.
— Да в том-то и дело, что не сгущаю. Потоцкий говорил на полном серьезе. Какой смысл ему обманывать? Война сейчас выгодна всем, кроме России. Повод нашелся, осталось поднести огня, и так полыхнет!
— Получается, что единственный способ избежать войны это…
— Побег, — закончил я за него. — Не знаю как ты, а я в гостях у пана Потоцкого долго задерживаться не намерен.
— Можно подумать я в восторге от нынешнего положение, — фыркнул кузен. — Вот только удрать будет непросто.
Он устремил тоскливый взгляд на поляков.
— Что-нибудь придумаем, — пообещал я. — Обязательно надо придумать.
— Думай, — любезно разрешил Карл. — А у меня что-то голова разболелась.
Я кое-как сел, прислонившись спиной к колесу телеги, рядом пристроился Карл, сбоку от него расположились остальные. Видок у всех был еще тот: синяки под глазами, разбитые губы, размазанная по лицу кровь. Да, крепко досталось ребятам. Хорошо хоть, никто не погиб, но тому есть вполне правдоподобное объяснение: Потоцкий на мизантропа не похож. Приказали взять живыми, вот он и старался.
Карл был более-менее в порядке, я решил выяснить, как чувствуют себя гренадеры.
— Рассказывай, Чижиков.
— Да что рассказывать-то? — удивился он.
— Сильно тебя приложили?
— Руки-ноги целы, — ответил дядька. — Помяли разве чуток.
— Взяли тебя как?
— Обыкновенно: петлю набросили, собакины дети. У татарвы научились, теперича и православных энтаким манером ловят.
— А тебя, Михайлов?
— Дык как и вас конем сшибло, ажно несколько шагов пролетел. Хорошо, в дерево не врезался, а то бы костей не собрали. Михай дольше всех сопротивлялся, но ему тоже веревку на шею накинули, чуть не придушили.
Я разглядел на шее поляка красный след от аркана, Михай грустно пожал плечами — дескать, чего тут скажешь. М-да, попали как куры в ощип.
Взгляд мой привлекла покачнувшаяся ветка, кусты бесшумно раздвинулись, и я увидел какого-то человека, который подал мне знак молчать, приставив указательный палец к своим губам. Стража, увлеченная беседой, не обращала на нас большого внимания, они даже перешли по другую сторону телеги, изредка проверяя все ли на месте. Гренадеры тоже не заметили появления новой фигуры. Я легонько толкнул плечом Карла, он перехватил мой взгляд, увидел незнакомца, но ничем не выдал удивления.
Тем временем человек ловким движением бросил ко мне небольшой предмет. Это был нож, он беззвучно вошел в мягкую землю. Я извернулся, ухватился за рукоятку и перерезал путы, связывавшие Карла. Освободившийся кузен проделал то же самое со мной, и постепенно все гренадеры были избавлены от веревок. Несколько минут пришлось потратить на то, чтобы размять затекшие конечности. Наконец я решил, что нахожусь в сносной форме и способен на кое-какие физические упражнения.
Часовые продолжали беспечно трепаться, доносились обрывки фраз, короткие смешки. Хоть польский и русский языки считаются схожими, я в лучшем случае мог понять, что сторожа хвастаются успехами на любовном фронте. Ладно, братья славяне, загостились мы у вас, пора и честь знать.
— Воды! — жалобно попросил я.
Никто из охранников и ухом не пошевелил. То ли не слышат, то ли не считают нужным реагировать на просьбы мелкого дворянчика, взятого в полон.
— Воды, — повторил я.
На этот раз громко и настойчиво. Наверное, и на другом конце леса услышали. Во всяком случае, совсем близко застучали сапоги, кто-то склонился, опираясь на дуло мушкета, и дыхнул смесью водочного перегара и табака, да такой сильной, что у меня чуть слезы на глазах не выступили.
— Воды, горло пересохло, — сказал я и тут же всадил в него нож.
Забавно, в этот миг угрызения совести отступили на второй план. Убивая этого поляка, я не чувствовал ничего, кроме упоения фактом хорошо проделанной работы. Интересно все же устроена наша психика: когда резали голландского мастера, я места себе не находил, а тут преспокойно ткнул ножичком и хоть бы хны. Будто так и должно быть.
Зарезанный поляк и пикнуть не успеть. Он аккуратненько сложился пополам. Я быстро уложил его в травку, отобрал ружье, с удовлетворением отметив, что оно заряжено. Сабля убитого досталась Карлу.
Мы действовали бесшумно, не привлекая внимания. В глазах кузена зажглось радостное предвкушение.
Мы бросились на второго охранника. Он так ничего и не понял. Карл рубанул с такой силой, что отделенная от туловища голова запрыгала в траву будто мячик. Его оружие поделили между собой Чижиков и Михайлов.
Еще один бросок и короткая ожесточенная схватка. Застигнутые в врасплох поляки, ничего не могли поделать. Я не хотел переполошить весь лагерь, поэтому не стрелял и орудовал только прикладом мушкета. Мощным ударом опрокинул здоровенного шляхтича, похожего на разбойника. Он упал на спину и больше не вставал. Навстречу выскочил высокий бородач с пистолетом. Я с ужасом понял, что он успевает выстрелить. Черное дуло уставилось мне в лицо, щелкнул взведенный курок. Томительный миг ожидания и… ничего. Осечка. То ли поляк не подсыпал на полку пороху, то ли заряд отсырел, но пистолет не выстрелил. Я перехватил мушкет за самый конец, размахнулся и хорошенько врезал деревянным прикладом как дубиной. Клацнули зубы, брызнула кровь. Противника снесло будто ветром.
Мы крушили поляков, били, топтали, увечили. Пускали в ход все. Карл отчаянно рубился с двумя шляхтичами, умудряясь не получить при этом ни одной раны. Писатели ради красного словца любят сравнивать фехтование с танцем. Ничего подобного, сабельная рубка похожа только на себя и ничего более. Нет никаких па де де, есть только отчаянная воля к победе, дикая ненависть к врагу и трезвая холодная голова, помогающая опередить исход сражения. Всем этим Карл обладал в полной мере. Он решительно теснил врагов, выводя их из строя короткими стремительными движениями, практически неуловимыми для глаз.
Где-то поблизости бились другие гренадеры. Я только слышал предсмертные возгласы и хрипы гибнувших шляхтичей. Кто-то бросил мне в лицо слова проклятия. Я опустил на голову кричавшего мушкет, с хрустом проломивший основание черепа.
Откуда-то справа вынырнул Чижиков, он парировал удар сабли, предназначавшийся для меня, и нанес ответный укол, нанизав на острие клинка полноватого шляхтича с обезумевшим лицом.
