Я присмотрелся и действительно сумел разглядеть у реки высокий сруб, к которому было приделано колесо наподобие мельничного. Под действием воды оно вращалось, приводя в действие хитроумный станок. Можно сказать, научная организация труда, неплохо придумано.
Подпольная фабрика не простаивала, принимала сырье. Высокий лобастый мужчина разгружал с телеги мешки, второй — ростом пониже, складировал их внутри «мельницы». Раза два оттуда слышалась недовольная гортанная речь, похожая на искаженный немецкий. Кто-то сильно негодовал по поводу некачественного сырья, грозился бросить все и податься на родину.
— Похоже, это не раскольники, — сказал я.
— Все верно, раскольников среди них нет. Там работает мастер-голландец и с ним двое подручных, кажется из Литвы, — объяснил пан Дрозд.
— Голландец?! — хмыкнул я. — Откуда он взялся?
— Потоцкий где-то разыскал. Голландцу на родине смертная казнь грозила, он и подался в бега, а тут ему навстречу пан Потоцкий с деловым предложением.
— А как староверы на чужаков смотрят? Неужели терпят?
— У них договоренность с Потоцким. Тот их к себе на землю пустил, русским войскам не выдал, а они за то голландца с его помощниками охраняют.
— И что — никаких ссор, конфликтов?
— Вот уж чего не знаю, того не знаю, — покачал головой шляхтич. — Живут как-то, значит, ладят. Соответственно и подобраться к этой «мельнице» будет трудно. Вы не смотрите, что народу мало, стоит только всполошить деревню и будет уже не протолкнуться. А мужики тут суровые, горячие, им терять нечего. Возьмут нас в оборот, только перья полетят. Пан Дрозд с улыбкой потрогал перо на рысьей шапке.
— Верно, — согласился я. — Задачка непростая. А что если мы нападем с другой стороны — переберемся через речку и возьмем на шпагу?
— Не советую, там очень топко. Болотина, — пояснил шляхтич.
— Откуда вы это знаете?
— Я здесь бывал еще в те времена, когда никакими русскими и не пахло, охотился. Чуть егеря не потерял, его в трясину угораздило свалиться, едва вытащили.
— Понятно, — кивнул я. — Возвращаемся, будем мозговать.
Гренадеры смогли найти безопасное укрытие вдали от дороги. Мы едва не прошли мимо, и только тихий, адресованный нам, окрик Чижикова помог найти убежище. По пути у меня наклюнулись кое-какие идейки.
Брать фальшивомонетчиков решили к вечеру, когда начнет темнеть. Михайлов осторожно подкрадется к амбару и запалит его. Дерево сухое (специально проверили), на крыше солома, должно заняться моментально, полыхнет так, что мало не покажется. Деревенские отвлекутся на пожар, прибегут, начнут тушить, а мы тем временем на рысях подскачем к «мельнице», разберемся с голландцем и его командой, взорвем предусмотрительно взятым в дорогу бочонком с порохом оборудование и быстро назад, пока не увязалась погоня.
Я перед отъездом получил небольшую консультацию у чиновника Монетного двора Тимофея Пазухина. Он советовал в первую очередь изъять и доставить в Петербург как доказательство нашего успеха маточники — болванки из закаленной стали, с помощью которых наносились изображения и надписи на специальные цилиндры — чеканы, а уж с последних непосредственно и чеканились монеты. Такой удар будет непоправимым. Для нового маточника потребуется опытный мастер, набивший руки на изготовлении клише, а их не так уж и много. К примеру — Потоцкому пришлось прибегнуть к услугам голландца. К тому же количество желающих резко убавится, когда потенциальные фальшивомонетчики узнают о судьбе предшественников.
Карл предложил взять с собой голландского мастера и доставить в Петербург, где тот мог бы дать показания, но я, скрепя сердце, объяснил, что злоумышленников придется перебить. Михай дал понять, что эту часть операции он возьмет на себя.
— Хоть граница недалеко, везти с собой пленного слишком опасно, — сказал я. — Я вашими жизнями рисковать не хочу.
— А может… — заговорил Карл, но я прервал его решительным:
— Нет! Даже не думай!
Кузен обиженно поджал губы. Ему не нравилось, что я не взял его с собой на разведку, и он до сих пор дулся на меня как ребенок. Мне же хотелось, чтобы Карл добрался до Петербурга живым и здоровым, как, впрочем, и все из моего отряда.
Перекусив вяленым мясом и сухарями из запасов, принялись дожидаться вечера. Чтобы скоротать время, легли спать, оставив на часах Михайлова. Ему предстояла самая легкая часть операции: устроив поджог, он должен был вернуться и ждать нас на этом месте.
Пан Дрозд и гренадеры дрыхли без задних ног, я поворочался и тоже заснул. И снилась почему-то всякая ерунда — объятый пламенем дом, трое погорельцев, среди которых девочка, отправившая меня прямиком в пекло за щенком по кличке Митяй. Я увидел ее благодарные глаза, девушка набрала полную грудь воздуха и голосом Михайлова сказала:
— Просыпайтесь, господин сержант. Пора вставать.
Одевайся, умывайся и на дачу собирайся… Хотя какая там дача! Или я брежу спросонья? Нет, не зря говорят, что накопленная усталость хуже СПИДа. Устал я, ничего не попишешь.
— Встаю, спасибо, — я потянулся и спросил:
— Остальных хоть разбудил?
— Как не разбудить, разбудил. Я ить их самыми первыми на ноги поднял, вам чуток доспать выпало. Кто знает, удастся ль еще седни глаза сом — Главное не навсегда их закрыть.
— Скажите тоже, господин сержант! — испуганно охнул гренадер.
— Шучу, Михайла, шучу. Самому жить охота.
И это мягко сказано. Нет, смерти я не боюсь, в конце концов, ее не минуешь и глупо бояться того, через что рано или поздно (лучше поздно) пройдут все. Но надышаться хочется.
Я плеснул на лицо водицы, сгоняя остатки сна, размял затекшие конечности и с удовольствием зевнул. Вечерело, еще немного и станет темным-темно, будто кто-то в небесных сферах в целях экономии выключит свет. Михайлов, который из всей нашей компании выглядевший наиболее свежим, изготовил факел, с помощью которого мы собирались запалить амбар. Для этого он связал вместе пучок сухих берестяных лучин, обмотал верхнюю часть паклей и облил лампадным маслом. Нашарив в кармане огниво, выкресал мертвенно-синий колыхающийся на ветру огонь, полюбовался, будто на красну девицу и, затушив, произнес:
— Господин сержант, я пошел.
— Давай, не подведи, — напутствовал я его.
— Храни нас Господь, — перекрестился Михайлов и, ступая легко, по-кошачьи, исчез в кустах.
Мы сели на лошадей и стали дожидаться сигнала. Лошадь подо мной дрожала, я похлопал ее по крупу и ласково сказал:
— Потерпи, милая, немного осталось. Она благодарно фыркнула и затрясла большой головой.
Полыхнуло здорово, огненное зарево взлетело до облаков. Послышались крики — мужские и женские, сначала изумленные и близкие к панике, но почти сразу прекратились. Кто-то, оценив обстановку, уже начинал отдавать короткие, но дельные распоряжения.
— Молодец Мишка, справился, — удовлетворенно отметил Чижиков.
Его ноздри раздувались в предвкушении хорошей драчки. Он хлопнул по щеке, оставив на небритой коже кровавый след, выругался:
— Разлеталось, комарье. Живьем сожрут, не подавятся.
— Ничего удивительного: болото рядом, — снизошел до ответа пан Дрозд и посмотрел на меня. В его глазах ясно читался немой вопрос — пора?
— Поехали, — сказал я и ударил по бокам кобылицы коленками.
Сильное тело лошади устремилось вперед, землю тряхнуло под ударами копыт, порыв ветра перехватил дыхание. Эх, хорошо! Надо родиться поэтом, чтобы описать восторг и упоение, охватившее нас в этот миг.
Дорога уходила за спину. Лошади мчались быстрее пули. Я пригнулся к холке, чтобы не угодить под хлещущие ветки, прищурился, вцепился в поводья со всей силы, пытаясь не вылететь из седла, слиться с могучим животным в одно целое. Стоит брякнуться на землю — пиши пропало: разгоряченные скакуны вмиг растопчут копытами.
Все было как во сне. Лес наполнился шумом, скрипом, треском, ревом. Ветер свистел в ушах. Шуршала сминаемая трава. Мимо, будто картинки в калейдоскопе, проносились деревья, некорчеванные пни, непонятные, похожие на каких-то монстров из фильмов ужасов образы. Фантазия, подстегиваемая бешеным темпом, выдавала одну чудовищную фантасмагорию за другой. Гренадеры вскриками поощряли лошадей, и те послушно неслись в озаренную всполохами горящего амбара деревню.
Жители были слишком заняты пожаром, мы вылетели на опустевшую улочку, под радостный лай деревенских собак, которым и без нас хватало развлечений. Встречных почти никого, только молодуха, спешившая с коромыслом на огонь, с криками заскочила в избу и больше не показывалась.
Я прискакал первым, спрыгнул с коня и с обнаженной шпагой бросился к дверям, чувствуя за спиной взбудораженное дыхание Карла и Чижикова. Гренадеры отставали от меня на считанные секунды.
