И всё же, пренебрегая опасностью лишиться бумажника, часов, драгоценностей, горожане часто навещали эту самую дальнюю окраину города.
И не только они – люди приезжали сюда из самых отдалённых мест Андалузии. Дело в том, что трианские гадалки прославились на всю южную Испанию. Одним хотелось узнать о судьбе мужа или сына, отправившегося в Америку в поисках счастья и бесследно исчезнувшего, другим – убедиться в верности любимого или любимой. Больные приезжали к знаменитым трианским знахаркам, каждая из которых, не колеблясь, бралась за лечение самых тяжёлых болезней, будь то распространённая на юге Испании трахома или чахотка…
Цыгане, привыкшие к появлению чужих, равнодушно глядели на сеньору и двух её кавалеров. Только среди женской части населения появление незнакомцев вызвало некоторое оживление. Но, убедившись, что сеньора, смеясь, отказывается от гадания и лекарств, молодые гадалки и старые знахарки принялись за прерванные дела. Детвора тоже скоро поотстала, получив пригоршню песет, заранее приготовленных доном Эмилио. Можно было спокойно бродить по улицам, присматриваться и прислушиваться.
– Мне как-то неловко, – пожаловалась Берта, вроде я в щёлку подглядываю чужую жизнь. Как они могут жить так открыто?
– Примитивны, как животные, – равнодушно бросил Нунке.
– Не сказал бы, – возразил доктор. – Непривыкшие к условностям нашего цивилизованного мира, они просто пренебрегают ими. Цыгане слишком жизнерадостны и свободолюбивы, чтобы ограничивать себя рамками каких-либо принятых у нас правил. Их предки кочевали по степям, долинам, чащам. Кто мог их там видеть и слышать? Что им было скрывать? Ведь жили они одним большим родом…
– А вот и подтверждение ваших слов, дон Эмилио! – прервала его Берта. – Взгляните на эту девушку, которая так спокойно, на виду у всех расчёсывает волосы. Даже не повернётся в нашу сторону. Мы для неё просто не существуем. Любопытно, что будет, если подойти к ней.
– У тебя длинные красивые косы, – сказал доктор, подходя к девочке. – Хочешь, я дам тебе денег на шёлковые ленты? Только ты нам спляшешь…
– Мне не хочется сейчас плясать…
– Может, ты не умеешь?
– Не хочу.
– Ты не разговорчива. Как тебя зовут?
– Мария, – неохотно ответила девушка-подросток и, сердито блеснув чёрными глазами, отошла в сторону.
– Видите, как независимо держит себя эта девчушка? Ни капельки подобострастия. А какая походка, вы обратили внимание? Кажется, ножки её не касаются земли.
– Надо сказать, достаточно грязные ножки, – насмешливо заметил Нунке.
– Ты, Зефи, невыносим со своим скепсисом. Девочка прехорошенькая. Жаль, что мы не узнали, как её фамилия! Я бы что-нибудь оставила её родителям.
– А у женщин-цыганок нет фамилий, – пояснил дон Эмилио. – С тех пор, как правительство Испании обязало цыган отбывать воинскую повинность, у мужчин появились фамилии. Но какие! В личных карточках призывников-цыган, например, бывают такие записи: «Педро, сын Паласио Кривого» или «Басилио, приёмыш гадалки Консуэлы, родной сестры кузнеца Хуана»…
– Какая нелепость! – фыркнул Нунке.
Мог ли он в эту минуту даже подумать, что судьба ещё раз сведёт его с чернокосой и черноглазой Марией, не имеющей даже собственной фамилии?
Прогулка по Триане закончилась к вечеру и очень невесело: уже в машине Нунке заметил, что у него исчез бумажник.
– Логово воров, которое надо смести с лица земли! – бесновался он. – Что за безумная идея возникла у вас, дон Эмилио, потащить нас к этому сброду? Не совсем справедливо, что расплачиваюсь за это я!
Доктор побледнел:
– Сколько было у вас у бумажнике, герр Нунке? Я считаю делом чести вернуть всё, – проговорил он с холодной сдержанностью.
– Оставьте своё при себе! – грубо отрубил Нунке.
Берта глотала слезы. Когда возле гавани Таблада муж вышел из автомобиля, она не выдержала и разрыдалась.
– Простите, дон Эмилио, о, простите! Иозеф по временам бывает так груб! Мне стыдно перед вами…
– Не придавайте этому значения, фрау Берта! Мы, мужчины, часто бываем несдержанны в выражениях… то ли из-за перегруженности делами, то ли из-за служебных неприятностей…
– Не поверю, что и вы можете себя так вести!
– Иногда я тоже теряю власть над собой, – произнёс дон Эмилио странно изменившимся голосом. Если вы будете плакать, это может случиться. Да, да, может случиться, ибо… – он оборвал фразу и остановил машину. – Давайте пройдёмся по набережной! Нам обоим надо успокоиться.
Заходящее солнце зажгло на небе настоящий пожар. Воды Гвадалквивира расплавленным золотом текли между берегов. Золотыми были и шпили многочисленных церквей, возвышавшихся над городом, а статуя Веры на колокольне собора словно плыла в воздухе, оттолкнувшись ногой от шпиля, на котором была установлена.
Берте всё казалось нереально-сказочным, как и те чувства, что переполняли её сердце.
– Вы не договорили, – напомнила она вдруг, прикоснувшись к руке своего спутника.
– Есть вещи, о которых лучше молчать. Пусть мечта остаётся мечтой… Поверьте, от столкновения с действительностью она блекнет.
– По-вашему, человек должен порвать с действительностью и жить в мире сказок.
– В зависимости от его характера. Слабые натуры уходят в царство мечты. Я из таких…
«А я?» – подумала Берта. И вдруг представила свою жизнь в Берлине, размеренную, упорядоченную, быть может несколько скучную, но раз и навсегда установившуюся. Нет, такая жизнь крепко её держит. Это физическое состояние виной тому, что она утратила равновесие, поддалась соблазну. На миг Берте показалось, что она вырвалась из обыденности и, словно статуя, сорвавшаяся с пьедестала, взлетела ввысь. Глупости, иллюзии! Надо положить всему конец…
Через неделю молодая жена Нунке, сославшись на своё состояние, требующее постоянного врачебного наблюдения и забот домашних, выехала в Берлин.
По странному стечению обстоятельств в тот же майский день 1930 года из цыганского селения исчезла маленькая Мария.
Девочку в цыганском таборе прозвали «Приблудная». Её отца и мать арестовали за кражу, и они бесследно исчезли в таинственных застенках испанской полиции, когда Мария была совсем маленькой. Род не оставил девочку, а принял в общину и содержал, именно содержал, а не воспитывал, ибо о воспитании её никто не заботился. Мария с детства делала всё, что хотела, ходила, куда хотела, а кормилась там, где в этот день готовили самую вкусную еду.
Исчезновение Марии заметили не сразу. Это и понятно: оседлые цыгане в эти дни были охвачены волнением и тревогой.
