"Я помню, как поехала впервые", говорила она. "Какое чертовски прекрасное ощущение! Я прыгнула в местный из Туксона с двумя типами, что встретила в Альбукерке. Мы нашли платформу, груженую трубами. Прямо в центре было маленькое свободное местечко, вроде гнезда. Мы приземлились там и развлекались всю дорогу до Денвера."
Рассказ захватил меня врасплох, потому что я впервые услышал, как кто-то За-Чертой вспоминал о своей прошлой жизни в большом мире. Мы сидели в келье Энни, которая была в половину моей. Потолок составляли переплетенные листья, лианы и толстая, в торс человека, ветка, пересекавшая потолок по диагонали, стены были завесами из сшитых тряпочек, распоротых старых юбок, спальных мешков, полотенец и всего такого прочего. Набив травой сшитые руками покрывала, она соорудила матрац - он выглядел чертовски более привлекательным, чем мой древний дырявый рюкзак, покоящийся на голом деревянном полу. Свечи оживляли своим мерцанием расцветку занавесей. Это было милое уютное местечко.
"Мой первый раз вовсе не был таким хорошим", сказал я. "Но я понимаю, о чем ты толкуешь."
"Расскажи", попросила она, и это тоже удивило меня. Я уже привык к людям, которым не интересны подробности обо мне.
Я уселся, скрестив ноги и глядя вниз на собственные ладони. "Я был тогда жалким сопляком. Но мог удержаться ни на одном месте. Не то, чтобы я не работал совсем. Но я вечно срывался на ком-то из начальства, и меня выкидывали, вот и все. Но потом я встретил женщину. Боже, это было что-то! Она понимала, в какие хлопоты входит, связываясь со мной, но все равно меня любила. По сей день не понимаю почему. Она не пыталась меня исправлять, она стремилась сделать так, чтобы я сам захотел исправиться. Но я просто не был приспособлен для счастья. По крайней мере, так мне видится сейчас. Я сходил к психоаналитику, и он сказал, что я вечно пытаюсь покарать себя из-за всякого дерьма, сквозь которое провел меня папочка. Я ответил: "Черт побери, я и так это знаю! И что же мне делать?" А он говорит: "А вы что хотите?" Я подумал, что он издевается, поэтому рассвирепел и выкатился из его кабинета." Я помолчал, вырывая заусенец на большом пальце. "Теперь мне ясно, что он видел меня насквозь. Я просто ничего не хотел менять. Было легче продолжать жалкую жизнь, чем пойти на работу и стать счастливым. Вот почему я был тогда в бешенстве. Он понял во мне это. Я был так расстроен тем, что он сказал, что пошел в банк и снял все деньги с моего счета. С нашего счета. Я ведь жил с нею и мы объединили наши финансы, какие они ни были. Я забрал семь сотен долларов, в основном ее. Потом направился в винный магазин и купил бутылку дорогого виски. "Джентльмен Джек." И побрел на товарную станцию Орегон-сити, чтобы там ее выпить. Я не планировал никуда уезжать, но начался дождь, и я заполз в открытый товарный вагон, чтобы докончить свою бутылку. Следующее, что я помню, это как поезд въезжает в депо в Росвилле. Я наткнулся на парочку хобо, сидевших в кустах возле депо. Они были блаженно пьяны по дороге на съезд хобо в Брилле. Поехали с нами, сказали они. Они-то хотели лишь сивухи да крэка, что можно было купить за мои семь сотен. Но я подумал, что нашел свою истинную компанию. В каком-то смысле, наверное, и нашел."
Выговаривание всего этого вслух наполовину облегчило меня, а мысль, что я смог избавиться о всего наболевшего так легко, заставила пожелать, чтобы я ничего не говорил, чтобы снова все собрал и спрятал в себе. Мне не хотелось быть от всего этого полностью свободным, даже на несколько секунд.
"Как ее звали?", спросила Энни.
"Айлин", ответил я.
Имя, словно лужа, разделило нас, но стоило Энни заговорить, как она, похоже, испарилась.
"Черт, почти у каждого из здесь живущих есть прошлое, которое надо изжить", сказала она. "Можно только постараться выжать из ситуации все лучшее."
"Этого едва ли достаточно."
Некоторое время мы сидели молча. Начался дождь - я слышал, как он тяжело стучит за занавесками, но мы находились так глубоко в дереве, что ни одна капля не пробила крону. Казалось, мы сидели в пузырьке света, погруженного в мчащуюся реку.
"Я расскажу тебе кое-что получше", сказал я. "Я подумываю, не поехать ли на поезде снова."
Лицо ее заострилось, но она продолжала молчать.
"Может, направлюсь на восток", сказал я, "поеду через горы."
"Это безумие", сказал она. "Оттуда никто не возвращался."
"Хочешь сказать, ты об этом никогда не задумывалась? Я не поверю. Я понимаю, почему ты крутишься вокруг поездов."
"Конечно, я об этом думала." Энни говорила напряженным голосом, таким, когда подавляют эмоции. "Жизнь здесь... это не жизнь, а всего лишь существование. Иногда я подумывала, не сесть ли на поезд. Но мне кажется, этому есть другое название."
"Какое?", спросил я.
"Самоубийство", ответила она.
"Может, там что-то есть."
"Да уж!"
"Серьезно", сказал я. "В чем тогда смысл всего, если там ничего нет?"
Энни саркастически засмеялась. "Ну, я понимаю, в этом-то все и дело. Самое худшее здесь, это слушать, как кодла бродяг усаживается философствовать!" Она передразнила скрипучим голосом: "За-Чертой - это пограничная зона между жизнью и смертью. Это компьютерная игра, нет, это новый мир в его становлении. Это мелкая чешуйка реальности, выброшенная после творения, как ненужная картофельная шелуха."
"На последний вариант я ни разу не натыкался", сказал я.
Энни с отвращением фыркнула. "Походи-ка вокруг! Услышишь и еще безумнее. Я понимаю, что у большинства здесь просто вернулось назад сознание, однако никто из них не гений. Им бы лучше попытаться сообразить, что делать с фриттерами, или придумать что-то практическое, чем изучать, что происходит и почему."
"Расскажи мне о фриттерах", сказал я. "Никто не хочет о них говорить. Твердят только, что они опасны."
"Я не знаю по-настоящему, что они такое. Выглядят, как крошилки для яблок и плавают в воздухе. Они ядовиты и убивают быстро."
Я хохотнул. "Должно быть, все копят жирок, чтобы защититься от ужасов."
"Думаешь, это смешно?", резким голосом спросила Энни. "Теперь, когда дожди кончились, осталось недолго ждать, когда ты сам узнаешь, насколько они опасны."
x x x
Надо признать, что Энни была права - слушать кодлу хобо-философов, большинство из которых не закончило даже среднюю школу, совсем не было большим развлечением. Однако, философствование было естественным порождением жизни За-Чертой. Большинство проводили по шесть-семь часов в день за работой, и у большинства была какая-нибудь связь, помогавшая проводить оставшееся время, но, обычно, оставалось еще и свободное время, поэтому, хотя любопытство у каждого, включая меня, казалось, уменьшилось, вопрос о том, где-же-мы-черт-побери-находимся, выскакивал наружу всякий раз, когда кто-то позволял своим мыслям блуждать. Поговори с человеком больше одного раза, и он расскажет тебе все свои воззрения на любой предмет. Мой неформальный опрос показал, что около трети жителей верили, что мы перешли в некую пограничную к смерти зону и нас тестируют, определяя, что с нами делать. Наверное, с четверть верили, что железнодорожные депо в прошлом мире являются зонами, где расплываются границы между измерениями, и что мы, как говориться, перевели стрелку, я никаких тестов не существует. Около двадцати процентов придерживались теории компьютерной игры Бобби, но я думаю, что число это раздуто, потому что Бобби страстно проповедовал свою теорию и под его влиянием заметная часть хобо-панков купилась на нее. У остальных имелись индивидуальные теории, хотя в основном это были просто варианты трех главных идей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
