Однажды утром мы залежались допоздна, ощущая довольство друг другом, когда хором разлаялись собаки, как делали иногда, но только на сей раз громче и продолжительней. Энни уселась в постели и прислушалась. Простыня свалилась с ее груди. Я потянулся к ней, но она оттолкнула руку и сказала: "Тише!" Через несколько секунд лай стих, но не прекратился полностью. Вскоре одинокий лай раздался поблизости, а потом клацанье когтей, когда собака промчалась мимо нашей комнаты.
"Они здесь", мертвым голосом сказала Энни.
"Кто?" Я сел рядом и взглянул на ее отчаянное лицо.
Она не ответила, и я спросил: "Фриттеры?"
Она кивнула.
Я выпрыгнул из постели: "Пошли! Выбираемся отсюда!"
"Ничего не выйдет", сказала она, повесив голову.
"Что ты болтаешь, черт побери!"
"Ничего не выйдет", сказала она твердо, почти гневно. "Некуда идти. Самое безопасное место - здесь."
Какой-то пес, черная помесь лабрадора, вроде Глупыша, только поболее размером, просунул голову в занавески двери, оглушительно гавкнул и отступил.
"Здесь собаки могут защитить нас", сказала Энни. "Больше нам нечего делать, как только оставаться там, где мы есть."
"Это сумасшествие! Мы должны драться с ними!"
"С ними нельзя драться. Пробуешь ударить из палкой, мачете - они просто ускользают. Похоже, они знают, что их лупишь. А если прикоснутся к тебе - ты покойник."
Я не мог такое принять. "Должно же быть что-то, что мы можем сделать."
"Вернись в постель, Билли", сказала она, ровно глядя на меня. "Если б можно было что-то делать, разве я не делала бы?"
Я снова нырнул под покрывала и мы пролежали там большую часть дня, прислушиваясь к рычанию и лаю собак, к далеким воплям, и к некоторым не таким далеким, заставившим меня так сильно стискивать Энни, что я потом тревожился, не было ли ей больно. Мы успокаивали друг друга, говоря, что все закончится хорошо, но видно было, что Энни в это не верила, как и я сам в это не верил тоже. Быть напуганным - страшная штука, но быть напуганным и беспомощным = это словно быть похороненным заживо. Я чувствовал, что задыхаюсь, каждая секунда растягивалась и сжимала меня в ледяном кулаке, стук сердца звучал в ушах тяжкими ударами громадного молота. Даже когда наступила тьма и Энни сказала, что по ночам фриттеры не нападают, я не смог освободиться полностью от этого чувства. Мне надо было что-то сделать, и когда Энни заснула, я выскользнул из комнаты и пошел посмотреть, что произошло. Собаки носились по дереву, их глаза в полумраке горели желтым светом, другие люди тоже выходили посмотреть, подымая фонари, переговариваясь тихими испуганными голосами. Я наткнулся на Писцинского. Морщины его знакомого лица, казалось, запали глубже, и ничего хорошего он мне не рассказал.
"Почти тридцать мертвых", сказал он. "Джозайа Тобин и Бо Майерс. Ненси Саварес. Так страшно они на нас никогда еще не нападали. В этом году их была почти тысяча."
"Ты видел их?", спросил я.
"Нет, ни одного." Он потер подбородок. "Я видел нашествие пару лет спустя, как я переселился. Мне не хочется видеть их заново."
Но мне-то как раз надо было их увидеть. Я следовал вверх по дереву по переплетению веток, пока не пришлось уже карабкаться, а не идти, и нашел местечко, где уселся верхом на одну из веток ближе к краю кроны, дождавшись здесь наступления первого света. Я наклонился вперед, чтобы смотреть меж листьями. Фриттеры действительно напоминали крошилки. Бледно-коричневые, круглые и пухлые, что-то вроде неправильной формы обеденных тарелок, толстые в центре с тонкими трепещущими краями. Все парили над рекой между стенами растительности. Писцинский был прав в своей оценке. Их, должно быть, были тысячи. По отдельности они не выглядели большой угрозой, лишь мелькали, бесцельно перемещаясь, множеством острых силуэтов на фоне серого неба - у них был вид неправдоподобной армады, вторжения бледно-коричневых медуз, в высшей степени злобных и чуждых. Я сказал, что они перемещались бесцельно, но пока я смотрел, они начали общее движение в сторону дерева, словно их сносило ветром, я, однако, не чувствовал никакого ветра, и понял, что они предпринимают ленивую атаку, постепенно сокращая дистанцию между стаей и краем кроны. Я попятился на своей ветке и торопливо начал спускаться, меньше боясь оступиться, чем видеть волну фриттеров, прокладывающих путь через листву. Достигнув нижних ветвей, я побежал, в каком-то месте заблудился, и мне пришлось возвратиться. Во рту пересохло, пульс бил бешено. Я воображал себя осаждаемым жалящими, обжигающими, тонкими блинами смерти. Наконец, я добрался до населенных уровней, увидел занавески на дверях, и поверил, что спасен. На секунду я остановился, успокаивая биение сердца. Собаки лаяли внизу, но поблизости я ничего не слышал. Я снова пошел, направляясь по ветви, тесно окруженный стенами листвы такой густой, что не проникал никакой свет. Когда я дошел до поворота, впереди зарычала собака, яростный источник звука, от которого у меня перехватило дыхание.
Осторожно ступая, я повернул за поворот. Наверное, мне надо было отшатнуться, но дела, несомненно, были точно такими же, если бы я это сделал. Между мной и двумя фриттерами, плывущими по проходу на уровне головы, трепеща, словно в ответ на присутствие какого-то течения, стоял Глупыш. Я позвал его по имени. Он махнул хвостом, но уши оставались прижаты, и прежде чем я снова заговорил, он прыгнул, вращаясь в воздухе, цапнул одного фриттера за край, стащил вниз и начал трепать, прижимая лапами и раздирая. Эта тварь испустила легкий визг, словно воздух, вытекающий из воздушного шарика, и пока Глупыш продолжал убивать его, второй фриттер скользнул вниз краем вперед, словно падающий диск фрисби, и прилепился сбоку на его голову. Глупыш завизжал, перекатился на бок, пытаясь оторвать от себя эту тварь, и ему это удалось, но фриттер снова приземлился на него, на сей раз на бок. Пес с трудом поднялся на ноги, и схватил его зубами, перегнувшись почти пополам. Энни рассказывала, что собаки менее чувствительны к фриттерам, чем люди - они могут выдержать солидную дозу яда, хотя все лишь прикосновение убивает человека наповал. Но, очевидно, Глупыш впитал дозу, близкую к пределу. Когда фриттер оторвался от него, его шатнуло в сторону, морда растянулась в беззвучном рычании, он задрожал, потом свалился с ветви и без малейшего звука провалился сквозь листву. У меня не было времени горевать по нему, ибо я обнаружил себя лицо к лицу с фриттером, который убил его. Он не был, как мне ранее казалось, одноцветным, но усеян белесоватыми пятнами, и он казался не отдельным целым созданием, но какой-то частью, скользким органом, отсеченным от тела какого-нибудь больного монстра. Края его трепетали, как трепещут края легкой креповой занавеси от жара стоящего внизу нагревателя, и я понял этот трепет как выражение возбуждения. Полный страха, я сделал шаг назад, а потом, поняв, что все, что я делаю, только привлечет его, и не желая, чтобы он ко мне прикоснулся, я прыгнул налево прямо в стену листьев и упал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
