Но не стоит считать, что стремление к удовольствиям в массе греков воспринималось как что-то низменное. Наоборот, многие из них полагали, что это и есть счастье, подобие богам, которые также обладают абсолютной властью.
Греческие философы и моралисты прилагали немало усилий для того, чтобы развенчать мнение о совершенном счастье тирана. В их сочинениях узурпаторы выступают загнанными одинокими волками, которые пожирают собственных родственников и насилуют подвластный им город из страха, что кто-либо отнимет у них власть, а вместе с ней и безнаказанность. На самом деле тиран – несчастнейший из смертных: вот что они хотят втолковать читателям.
Нет сомнений, что в этом взгляде на тиранов было много правильного. Однако вот еще один парадокс, встречающийся во всех культурах и во все времена: именно при дворах Периандра, Писистрата, Гиерона, Дионисия Старшего эллинские художники, поэты, философы находили и приют, и условия для творчества, и, как ни парадоксально, возможность «говорить свободно»! Присутствие рядом неограниченного властителя только и могло сделать колкости Платона или киника Диогена проявлениями свободомыслия. В иных ситуациях они просто «не звучали».
Может быть, поэтому у большинства греческих авторов в их рассуждениях встречается неожиданный на первый взгляд поворот: тиран, конечно, неправедным путем и с неправедной целью приходит к власти, но если он мудр, а еще лучше, если рядом с ним находится мудрец, которому этот тиран доверяет, то его правление совсем не будет злом для подданных.
Теоретические рассуждения о политической сфере, которые появляются в Греции в эпоху расцвета философской мысли, выводят власть из сущности человека. Люди, чья душа, в отличие от душ животных, разумна, могут построить свою жизнь на рациональных основаниях. Таким образом, власть – это естественная для человека организация жизни, которая достигается благодаря закону (nomos) и разумной речи (logos). Речь – вообще определяющая черта человеческого сообщества: она позволяет продемонстрировать степень справедливости, здравомыслия и благоразумия человека, благодаря ей можно договориться об образе жизни, который устроил бы всех граждан полиса. Речь, в идеале, приводит к власти самых достойных.
Именно поэтому античный человек – публичное существо. Он живет в ауре речей, бесед, судебных споров. Один из самых крайних примеров особого отношения даже к звуку человеческого голоса – голосование в Спарте, которое происходило путем оценки того, за какое предложение собрание кричало громче.
Поскольку власть есть организация жизни и распределение прав, осуществляемая ради блага либо всех (к чему призывали философы), либо тирана, она опирается на искусство, которому можно научиться. Особенностью греческого подхода к технике власти является подчеркивание необходимости знать, кем правишь. Речь идет не столько об обычаях или языке подданных, сколько о состоянии их души. Человек, живущий в олигархическом обществе, отличается от человека, привыкшего к демократическому режиму, и потому методы управления во втором случае должны быть иными, чем в первом. Различные виды правления связаны с различными состояниями души подданных и, в сущности, рождены ими. «Аристократичность» или «тоталитарность» – это не случайные умонастроения, а глубинные состояния души, которые невозможно сменить простым благопожеланием правителя.
Платон, первым связавший метафизическую психологию и политическую теорию, служит несомненным уроком для современных отечественных реформаторов: невозможно совершать скачок через склад души, который когда-то привел к тоталитарной власти. Необходимо постепенное и поступенное освобождение от стереотипов, которые не просто были навязаны извне российским гражданам, но соответствовали состоянию их «внутреннего человека». В ином случае любая идея и идеология «нагружаются» чуждым им содержанием и становятся орудием в руках все того же глубинного желания земного и посюстороннего царства Божия – в отдельно взятой стране или в отдельно взятой судьбе. Что мы и наблюдали в течение десяти лет, когда идеология демократизма или либерализма служила прикрытием для совсем других жизненных целей, выражаемых простой формулой: «кто смел – тот и съел».
После походов Александра Македонского и складывания эллинистических государств в античной культуре начинают бороться две идеологии. С одной стороны, в условиях войны всех против всех сильная царская власть казалась гарантией по крайней мере жизни, если уж не свобод. Греческое преклонение перед выдающимся человеком здесь соединилось с восточным культом царя как человекобога, результатом чего стало отношение ко всевозможным Птолемеям, Антиохам, Деметриям как к мессиям.
С другой стороны, начинаются поиски такой системы управления, которая в наибольшей степени уравновешивала бы разнообразные склады души, присутствующие среди жителей полиса. Самый известный «проект» принадлежит историку Полибию (II в. н. э.), который считал, что такого рода систему смог создать Рим. Консулы являются выражением царской власти, сенат – аристократической, а голосование по трибам – демократии. Таким образом римское «дело народа» (республика) было истолковано Полибием как достижение того идеала, к которому безуспешно стремилась Греция.
Римское государство в действительности шло по тому же пути, что и греческие полисы. И здесь публичность и честолюбие были двигателями развития общества. Правда, со времен республиканского переворота, сбросившего последнего римского царя, честолюбие оказалось направлено в определенное русло: служения Риму и идеалам республиканского строя. В III–II веках до н. э. римляне, одолевшие и вооруженной силой, и экономически всех соперников в Средиземноморье, узнали (от греков, подобных Полибию), что их строй – действительно наилучший. В I веке до н. э. это стало основным положением их идеологов, подобных Цицерону, отстаивавшему исключительность римского гения и римской системы ценностей с не меньшим пылом, чем современные американские политики ставят всем в пример США.
Республиканская идея оказалась настолько сильна, что даже после установления монархической власти императоров-принцепсов римское государство официально именовалось республикой, а его граждане, все более начинавшие походить на подданных восточных монархий, именовали себя римлянами с той же гордостью, что и поколение победителей Ганнибала и Филиппа Македонского.
Впрочем, античное отношение к власти позволило найти в идее республики лазейку, благодаря которой в римской идеологии смогли утвердиться начала авторитаризма. Речь идет об убеждении, что политическая сфера рациональна и здрава. А если так, то разве не здраво будет передать власть в руки человека, который зарекомендовал себя с наилучшей стороны – и как администратор, и как воин, и как харизматическая фигура?
Такого рода «наилучшими» и стали принцепсы, «первые среди равных». Вначале Юлий Цезарь, а затем Октавиан Август идеологически подкрепляли свой режим тем, что экстраординарность сосредоточенной в одних руках власти базировалась на экстраординарности личности правителя. Тем более что апологет республики Цицерон, действуя в духе эпохи, проповедовал, что спасители государства, подобные победителю Ганнибала Сципиону Африканскому, являются божественными посланниками, занимающими после смерти место среди богов[40]. И Цезарь, и Август, и их преемники с удовольствием восприняли эту концепцию, а большинство римлян действительно поверило по крайней мере в богоизбранность этих республиканских монархов.
Так мессианство восточное слилось с западным (римским и греческим) представлением о богоизбранности монарха. Отсюда вырос римский универсализм, который стал мостиком к средневековому представлению о власти и о государе.
Для публикации отобрано два древнегреческих текста, в которых речь идет о фигуре государя, о природе политического управления, а также о соответствии склада души и формы власти:
1. Небольшое сочинение Ксенофонта «Гиерон», посвященное вымышленной беседе между сиракузским тираном Гиероном (ок. 530–466 до н. э.; правил Сиракузами с 478 г.) и поэтом Симонидом, который некоторое время жил при его дворе.
КСЕНОФОНТ АФИНСКИЙ (ок. 430–355 до н. э.), ученик Сократа, один из выдающихся античных писателей и военных деятелей, оставил после себя значительное литературное наследие. Ему принадлежит знаменитая «Греческая история», являющаяся продолжением труда Фукидида, «Анабасис» – описание возвращения десяти тысяч греческих наемников, участвовавших в неудачном походе на Вавилон Кира Младшего, из Месопотамии в метрополию, воспоминания о Сократе, небольшие трактаты, посвященные обучению конницы и охоте… Особое место в его творчестве занимают сочинения, посвященные фигуре государя: известная воспитательная утопия «Киропедия», жизнеописание спартанского царя Агесилая, вместе с которым Ксенофонт совершил несколько военных кампаний в Малой Азии и в Греции, а также публикуемый ниже «Гиерон».
