В. Б. Вы, Александр Алексеевич, считаете свою жизнь удавшейся? Все ли задуманное написали? Или что-то так и не реализовали? Окиньте взглядом свою жизнь с высоты восьмидесяти лет.
Ал. М. Сказать, что я счастливый человек, я, наверное, должен. Жизнь долгую дал Господь, из войны вышел живым. Но довольным собой я не могу быть, хотя то, что было в моих силах, я сделал. Сознание своего поколенческого долга - оно преследует меня, когда я задумываюсь о своей жизни.
В. Б. Вы из далекой поморской деревни. Что привело вас в литературу? Откуда увлеченность литературой? Почему не море? Не рыба? Не лес? С чего это филологи, литературоведы, критики, специалисты по литературному авангарду завелись где-то в тридевятых поморских водах, в тридесятых куйских лесах?
Ал. М. Володя, ты даже не должен удивляться тому, что у многих коренных северян живет это, назовем его - гуманитарное чувство жизни. Ты ведь и сам с нашего Севера. В песне, в сказке, в остром словце. Мама у меня была малограмотный человек, но в старости все за книжкой сидела. А моя бабушка по маме Клавдия Тимофеевна - сказочницей была. Мы собирались, на полати залезем, и она нам сказки страшные сказывает. Даже никто иной раз домой не шел. Так на полатях и ночевали гуртом, страшно было на улицу выйти. Мама моя - острый на словцо человек была. Дед-священник - большой книгочей. И песенницы в роду были, петь любили. Нет, есть, наверное, у поморов тяга к гуманитарному постижению мира. Потому в ХХ веке наш русский Север и представлен славными литературными именами. Конечно, Борис Шергин, Федор Абрамов, Ольга Фокина. Давненько покинули родной край Владимир Личутин и Арсений Ларионов, Юрий Галкин и Александр Лысков, Мария Аввакумова и Дмитрий Ушаков. Но и сейчас живет в Архангельске Михаил Попов. Это писатель, прочно укорененный в истоках русской словесности, обладающий смелым воображением, позволяющим ему творить свои мифы. А поэт Александр Логинов?! Он живет на своей родине, в древнем Каргополе. Недавно вышедшая книга его стихов - подтверждение того, что Логинов обладает многими достоинствами русского поэта, никак не меньшими, чем пасущиеся на столичных хлебах и мелькающие на тусовках в злачных местах столицы его раскрученные коллеги. Но вот вопрос вопросов: кто нынче заметит и отметит поэта из глухой провинции? А ведь есть еще и Людмила Жукова, Андрей Чуклин... За всем этим наше северное краснословье. Это наша общая поморская родословная.
В. Б. Мы, как можем, следим в "Дне литературы" за русской провинцией. Печатали и Людмилу Жукову, и молодого Александра Тутова. Тем более и мне, по долгу северянина, положено следить за талантливыми земляками. Так же, как следили в свое время вы, Александр Алексеевич, в ту пору, когда возглавляли журнал "Литературная учеба". Вы и меня, совсем молодого критика, сделали тогда постоянным обозревателем по прозе, одновременно обозревать поэзию поручили еще одному уроженцу Поморья Сергею Чупринину. Не знаю, следит ли он сегодня за северными поэтами. Ну а вы, Александр Алексеевич, в свои 80 лет успеваете отсматривать литературные новинки? Не отошли еще от литературных дел?
Ал. М. В современной литературе я недостаточно начитан. По привычке, но вразброс, читаю толстые журналы, иногда присылают журналы из провинции. Читаю современную прозу, представляемую на премию "Москва-Пенне", это до полусотни книг в год. Быть современным критиком, соответствовать возрасту литературы - для этого я стар... Могу лишь сказать, что новая критика выдвинула несколько умных, тонких, наблюдательных профессионалов. Что у меня вызывает скуку, так это наукообразие некоторых литературно-критических штудий, нашпигованных специальной терминологией. Шокирует и размашистость некоторых суждений и оценок, где есть крайности, пренебрежение к этическим нормам в спорах, неуважение к русскому языку. Я не могу принять за образец стиля, например, такую фразу: "Это была точка бифуркации, и мы, мозг нации (читай: критики.- Ал. М.) ее бездарно просрали". Критик Лев Пирогов хлопочет о том, чтобы литературная мысль перешла от литературоведческой и социально-нравственной тематики к социологической, то есть дистанцироваться от собственно литературы и стать актуальной фигурой реального литпроцесса. Это парадоксальное на сегодня заявление возвращает нас к тем временам, когда критику принуждали средствами цензуры, редакторским давлением быть социологической и влиять на литературный процесс. Я не уверен, что этот опыт надо повторять с какой бы то ни было переменой ветров.
В. Б. Ну, а до газет литературных руки доходят? Что удается почитывать?
Ал. М. С литературной периодикой у нас количественно как будто все неплохо. Но вот качества не хватает. "Exlibris-НГ" не назовешь литературной газетой, у него задачи, схожие с "Книжным обозрением". Оба издания пестрят короткими отзывами на непрочитанные авторами этих отзывов книги. Появляются в них и серьезные статьи. Но господствует критика количественного, аннотационного типа. С приходом Юрия Полякова меняет лицо "Литературная газета", бывшая все последние годы газетой однопартийной. Про "Литературную Россию" сказать ничего не могу, последние годы ее не читал. В вашем "Дне литературы" в каждом номере можно найти содержательные, дискуссионные материалы, которые я с удовольствием читаю, но, на мой взгляд, газета излишне политизирована. Возможно, сказывается родство с газетой "Завтра". Словом, "День литературы" стал заметным явлением литературной жизни, но у меня есть ощущение, что, несмотря на широкий спектр авторов, идей, взглядов, в нем представленных, однопартийный уклон все же заметен. Однако - возможно ли иначе?
В. Б. В чем же вы видите нашу однопартийность? Наши патриоты нынче скорее критикуют "День литературы" за излишнюю широту, за всеохватность литературных направлений. Правда, это не мешает либералам с большевистским максимализмом относить нашу газету к черносотенным изданиям. Ибо само словосочетание "русский писатель" для них означает проявление фашизма. Они готовы принять любую национальную идею: чеченскую, якутскую, татарскую,любую, кроме русской. Почитайте статьи Никиты Елисеева, Марии Ремизовой, Карена Степаняна, Андрея Немзера и им подобных. Как бы я ни расширял платформу "Дня литературы", но если это будет платформа русской национальной литературы, она будет для них однобока. Но вас-то, по-моему, русскость как одно из неотъемлемых качеств нашей литературы не должно шокировать.
Ал. М. Нет, Володя. Я вижу однопартийность в другом. Я в свое время совершил ошибку, опубликовав в "Дне литературы" реплику на примитивный ругательский выпад обозревателя газеты против Виктора Астафьева. Этот обозреватель решил, что его приняли всерьез. И уже не упускал случая, чтобы каким-то образом не зацепить Виктора Петровича, то обвиняя его в недостаточной образованности, то в недостатке творческой энергии. Забавно, конечно, но прочитал он две переводные западные книги и сообщил читателю, что вот Астафьев так написать не сможет. Я как-то послал Астафьеву вырезку - для информации. Его реакция была спокойной: "Пущай вякает, я-то не слышу. И ты пропускай мимо ушей". Виктор Петрович - мой старый и верный друг, солдат-побратим, окопник. Но не по дружбе, а по своему знанию и пониманию художественной правды в его романе "Прокляты и убиты" я отстаиваю и защищаю от односторонней критики это произведение. Отодвинем в сторону политику, тут у нас с Виктором не все и не всегда было в согласии. Речь идет о романе, акцент в котором сделан на теневой стороне войны, на том, что все-таки недостаточно было показано - в силу цензурных возможностей! нашей замечательной и богатой талантами прозой о войне. В ней преобладало героическое начало, но критики романа меня удивляют тем, что они не замечают, не хотят заметить это героическое в романе Астафьева. Да, там никто не кидается на амбразуру, не водружает флаг над высоткой - там невидные на миру подвиги совершают солдаты и офицеры, и эти страницы прекрасны! Но этого не хотят видеть, а видят только грязь, кровь, трупы, бездарное командование - что тоже было на войне в обилии, но о чем не хотят вспоминать наши генералы и привыкшие к шаблонному восприятию войны критики. Словно и не было удручающих провалов в войне, миллионов трупов и миллионов пленных с нашей стороны, словно не давались нам многие победы наши не за счет искусства командиров всех рангов, а за счет количества трупов... Да что говорить, кто теперь скажет или доскажет всю правду о войне?! Ушло наше поколение. А обозники получили возможность плести о ней небылицы. Знаю, читал кое-что, от чего материться хочется...
В. Б. Думаю, что смерть Виктора Петровича сразу высветила все высшее в его творчестве и в его жизни, сам написал об этом в статье "Последний поклон Астафьеву". Меня ведь тоже связывали с ним очень личные мотивы, о чем не будешь пафосно писать в газетах, и не так легко было мне стать против Петровича. И все же, признавая за ним самую горькую правду солдата, не могу согласиться с его амбициозными чуть ли не пророческими видениями: мол, Ленинград надо было отдать немцу, Берлин не брать и так далее. Извините, Александр Алексеевич, но никакой окопный опыт не дает ни Виктору Петровичу, ни вам, ни другим самым что ни на есть героям войны дара полководческого видения. Да, с его солдатской правдой я согласен, но как брать города и сдавать столицы, все-таки виднее другим. Даже богомоловский масштаб войны уже иной, и, кстати, Георгий Владимов в своем описании образа генерала исходит из иной правды войны. За солдата никто не расскажет его правду, и честь и слава Астафьеву, вам и всем миллионам рядовых солдат на века, но и понять блеск и провал грандиозных военных операций, очевидно, способны люди, не лишенные полководческих прозрений. И дай нам Бог побольше на Руси таких...
