– Черт! – Илона обессиленно прислонилась спиной к стене. Выражение ее лица из свирепого превратилось в жалобное. – Ну вот! Голова разболелась. – Морщась, она массировала пальцами виски. – Мне нужно прилечь. Помоги мне.
Ник только вздохнул. Все правильно. Так она обычно и выходит из положения. «Помоги мне… посиди со мной… положи руку мне на голову… ложись ко мне…» и так далее. Спустя полчаса голова уже не болит.
Он отвел ее в спальню и уложил в постель. Утопая в пуховых подушках (шелковые наволочки кораллового цвета с ручной вышивкой и соответствующий пододеяльник), Илона слабо постанывала с видом прихворнувшей императрицы.
– Лежи. Сейчас принесу тебе таблетку аспирина.
– Лучше валокордин.
– Нет, моя дорогая, валокордин нельзя после алкоголя.
– Как ты меня назвал? – пролепетала Илона.
При этом, он готов был поклясться, на глаза ее навернулись слезы.
– Когда? – осторожно переспросил Ник.
– Вот только что. – Илона заискивающе улыбнулась, пытаясь поймать его взгляд. – Дорогая. Ты сказал: моя дорогая. Значит, я тебе не слишком противна?
– Ну что ты несешь? – поморщился Ник. – Конечно, нет.
Проглотив таблетку, она попросила чашечку крепкого чая, желательно с лимоном и сахаром (да, и еще какую-нибудь конфетку из хрустальной вазочки), и Ник опять отправился на кухню, чтобы приготовить для нее все это и принести на маленьком серебряном подносе.
– Спасибо, милый. Мне уже намного лучше. Теперь поцелуй меня…
Склонившись над ней, он выполнил и эту просьбу тоже, а заодно поправил сползшее одеяло. Илона вцепилась в его руку.
– Ложись ко мне.
– Сейчас, сейчас… Должен же я по крайней мере принять душ.
– Давай, только поскорее.
– Пять минут!
Пять минут удалось растянуть на тридцать пять, в результате чего, возвратившись в спальню государыни императрицы, он обнаружил ее уже спящей. Вот это подарок! Не веря своему счастью, Ник бесшумно затворил дверь и на цыпочках удалился. Завтра, конечно, она будет дуться и называть его предателем, но на этот раз у него есть отмазка. Не привык он насиловать спящих женщин, это нехорошо, и тревожить больного человека ради такого ничтожного дела тоже считает недопустимым. Словом, как-нибудь отболтаемся. Теперь бы глоточек чего-нибудь успокоительного… чисто снять стресс.
Он обследовал содержимое бара и в конце концов остановился на коньяке. «Hine Extra». Не так плохо, правда? Давай, давай, продолжай себя утешать. Самый лучший коньяк, самый крутой мобильник, самый модный парикмахер-стилист… Стоит привыкнуть ко всему этому, и ты пропал. Выставочный экземпляр. Щегол в золоченой клетке.
С протяжным вздохом он опустился на диван, вытянул ноги, сделал глоток из стакана и обвел взглядом гостиную. Разбросанные по полу диванные подушки; переполненная пепельница (часть пепла просыпалась на ковер); на журнальном столике – мандариновые шкурки, смятые обертки от конфет, опустевшая на треть бутылка мартини и стакан со следами губной помады, из которого Илона заливала свою тоску.
Думаешь, я не найду на тебя управу?.. Найдешь, ясное дело, в этом можно не сомневаться. Найти управу на избалованного городского мальчика из семьи потомственных интеллигентов – что может быть проще? Вот только потом-то что мы будем делать? Об этом ты подумала, свет мой Илона Борисовна? Боюсь, после этого я уже не смогу быть таким покладистым.
Я звонила! Звонила туда! Эта женщина сказала… Вопреки обыкновению она позвонила ему домой, в Хамовники, и Каталина сказала ей, что он уже уехал. Уже уехал… А ведь он даже не заезжал! Ник потянулся за бутылкой, и большое овальное зеркало в бронзовой раме с беспристрастной жестокостью скопировало каждое его движение, дав возможность полюбоваться на устало опущенные плечи и хмурое, осунувшееся лицо. Смотри, смотри… Нравишься самому себе? Ты это заслужил. Смотри.
А ведь начиналось все не так уж плохо. И первое время ты наивно полагал, что между вами возможно что-то вроде… ну если не любви, то взаимной привязанности. Те две недели в Праге были просто сказочными. Илона открыла в себе способность наслаждаться сексом с мужчиной и не скрывала своего восторга и своей благодарности, которые проливались на тебя золотым дождем. Рестораны, музеи, театры… подарки, от которых ломились шкафы в гостиничном номере… От тебя же требовалось только одно: исправно функционировать ночью в постели, а днем украшать собой место подле своей госпожи. Жалкий идиот!.. Она наряжала тебя, как любимую куклу, и осыпала милостями до тех пор, пока ты был мил и послушен, но стоило ей обнаружить, что у тебя есть свои интересы, заметно отличающиеся от ее интересов, и собственное мнение, которое не всегда совпадает с ее мнением, как этой идиллии моментально пришел конец.
Прогулки по Пражскому Граду, по узким, как во времена мрачного Средневековья, улочкам Градчан… Собор Святого Витта с потрясающими витражами Альфонса Мухи, Картинная галерея с полотнами из коллекции Фердинанда II, базилика Святого Георгия с фресками XII–XIX веков (боже, я видел это собственными глазами!), дворец легендарного Валленштейна, отражающийся в зеркале одного из озер садово-паркового ансамбля, Карлов мост над быстрой, полноводной Влтавой… и прочее великолепие, о котором невозможно рассказать. Которое нужно видеть.
По вечерам, растянувшись на широкой кровати, Ник зачитывал вслух фрагменты из путеводителя:
– Тройский замок… находится в районе Троя, раскинувшемся вдоль реки Влтавы на северной окраине Праги… – Щекотал Илону, лежащую тут же, под боком. – Может, махнем туда завтра с утра? Не думаю, что далеко. Сейчас посмотрим по карте. Здесь все близко, дорогая… Граф Штернберг, один из выдающихся аристократов своего времени, поручил строительство архитектору Матэ. Матэ отстроил дворец в 1679–1865 годах. Образцом ему послужили классические итальянские виллы…
Дворцы привлекали Илону гораздо меньше, чем торговые центры, однако она соглашалась. Тогда еще соглашалась время от времени исполнять его прихоти.
– Или вот: Анежский монастырь… нет-нет, совсем рядом… здесь размещены коллекции Национальной галереи и Музея прикладного искусства… монастырь строился по указанию принцессы Анежки, сестры короля Вацлава Первого, для ордена кларисок. Позднее она сама постриглась в монахини и стала первой аббатисой нового монастыря.
Они бродили до глубокой ночи по Золотой улочке в непосредственной близости от башни Мигулка, и Ник рассказывал страшным голосом о темных делах астрологов и алхимиков, рожденных гением Кафки, который, кстати говоря, в 1912–1914 годах проживал в домике под номером 22. Именно домике, а не доме, поскольку под крышами малюсеньких, выкрашенных в разные цвета домишек было так тесно, что сам собой возникал вопрос: их построили для людей или для гномов? Их построили в конце XVI столетия для стрельцов Рудольфа II, а позже здесь поселились чеканщики по золоту, «златники».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
