Чудесное все-таки занятие — рыбная ловля! Да, в тот день наш улов превзошел все ожидания! Мы вернулись совсем затемно. Форели трепетали и бились у наших ног. Мы насчитали их около сотни. Самых лучших приготовили на ужин и вдоволь наелись их нежного мяса, а остальные папаша Матье аккуратно уложил на кухне в маленькие корзиночки из березовой коры, выстланные душистым ельником.
Громадное полено полыхало в камине: ночью в горах становится холодно. Ноги в дымящихся сапогах на каминной решетке, стакан виски в руках — мы целиком отдались во власть сладкой физической истомы. Через открытое окно видно было, как мягко поблескивает в лунном свете озеро.
— Жаль, что у этого прелестного озера такое вульгарное название, — заметил я вполголоса.
— А по-моему, название как раз подходит, — возразил доктор Плурд и, видя мое изумление, пояснил: —Конечно, я говорю о его прежнем названии. Ведь раньше его звали Хрустальным за необыкновенную прозрачность воды. Это потом его переименовали в озеро Красного червяка в память о приключении Атаназа Пуаре, и все местные жители от Сент-Панкраса до Вальмона так и зовут его до сих пор. Это, пожалуй, к лучшему: пока люди помнят историю Атаназа, Хрустальному озеру не грозит дух разрушения, который — ты сегодня сам убедился — овладел кое-кем из наших сельских спортсменов.
Доктор Плурд взял кочергу и стукнул ею по полену. Полено хрустнуло, брызнули искры, а доктор Плурд, воодушевленный моим искренним любопытством, а также действием горячительного напитка, снова налил себе полный стакан виски и приступил к рассказу.
— Лет так двести назад Хрустальное озеро совершенно случайно перешло в собственность к Уильяму Грейнсхилду, бостонскому финансисту. Этому денежному воротиле, Грейнсхилду, его миллионное состояние досталось дорогой ценой. И вот как-то раз, на одном из заседаний правления, он вдруг потерял сознание. Доктор, которого, не поскупившись на расходы, выписали откуда то издалека, поставил диагноз «нервное истощение» и предписал пациенту длительный отдых. «Иначе, — заявил он, — я ни за что не ручаюсь». Такая перспектива вызвала у Грейнсхилда ожесточенный протест: ведь не проходило и получаса, чтобы он не задумывал какое-нибудь грандиозное предприятие, а тут, когда он уже чувствовал себя намного лучше, его обрекали на абсолютную праздность. Он расшумелся, раскричался, но доктор был неумолим, и американцу пришлось подчиниться.
На следующий день он принял решение, рассчитал служащих, закрыл все свои конторы, жену отправил в Европу, а детей поместил в самые дорогие летние лагеря Соединенных Штатов — десять тысяч долларов в месяц. Для себя Грейнсхилд приобрел полное туристское снаряжение — от сверхпрочной алюминиевой сковороды до непромокаемой палатки, которая раскрывалась точно по волшебству при помощи некоего таинственного механизма. Один из друзей Грейнсхилда, опытный спортсмен, очень советовал ему отправиться в далекую область Лорентидов, и теперь, покончив с делами, Грейнсхилд последовал этому совету. Он нанял лучшего местного проводника Теодюля Пуаре и целый месяц бродил с ним по здешним местам. Они взбирались на горы, ночевали под открытым небом, охотились, ловили рыбу. После месяца такой жизни американец стал другим человеком.
Красота Лорентидов сразу же покорила его. Спокойная гармония наших пейзажей показалась ему раем после оглушительного шума больших городов. Но особенно приглянулось ему Хрустальное озеро. Он решил купить его, чтобы каждый год приезжать сюда на отдых. Вот тут-то и начались затруднения: озеро, как и близлежащие земли, принадлежало крупной промышленной компании, которая занималась рубкой леса на прибрежных участках. Но и потерпев неудачу, Грейнсхилд не смирился. Он хитрил и придумывал разные махинации до тех пор, пока наконец не купил за бешеные деньги и озеро, и горы, и право на рубку леса. На берегу озера он построил комфортабельный домик со службами и нанял в сторожа Теодюля Пуаре. Каждое лето сюда приезжала его семья: высокая обходительная дама, молодой человек с широченными плечами и три рыжеволосые девушки, которые ловко прыгали в воду с самой верхушки трамплина. Время от времени появлялись и гости. Тогда с утра до вечера эхо разносило по горам веселые крики. С наступлением охотничьего сезона приезжал со своим приятелем спортсменом сам Грейнсхилд. Они охотились на лосей и ловили форелей. Потом для сторожа Теодюля Пуаре и его жены Флорестины начинались долгие месяцы отдыха. Когда выпадал первый снег, Флорестина мыла во всем доме полы, а Теодюль скатывал матрасы, прятал в кедровые сундуки красивые одеяла из великолепной белой шерсти, прилаживал к окнам тяжелые дубовые ставни и вешал на двери прочные замки. Накануне праздника Всех Святых Теодюль и Флорестина спускались с гор в деревню.
Зиму они проводили в Сент-Панкрасе, там у них был маленький коричневый домик, а возле него — два сиреневых куста. Теодюль с нетерпением ждал ледохода, чтобы снова вернуться на озеро, Флорестина же, напротив, только это время и чувствовала себя счастливой. Она никак не могла привыкнуть к тому, что каждый год им приходится, точно дикарям, по полгода жить в лесу. Там, в горах, Флорестина с грустью вспоминала о своих кустах сирени (теперь она уже не могла видеть, как они зацветают) и о клумбе с махровыми пионами: когда-то в доброе старое время она получила за них вторую премию на местной выставке домашнего хозяйства. Кроме того, хоть она и не признавалась себе в этом, ей очень не хватало болтовни соседки, мадам Лапорт. Но так как Флорестина была женщина добрая, преданная и богобоязненная, то ради любви к мужу она охотно мирилась с этими мелкими неудобствами. Лишь бы Теодюль был счастлив, ее славный Теодюль, честный, работящий, с душой, прямой как клинок меча. За ним не водилось почти никаких недостатков. Правда, иногда на него находили приступы внезапного гнева, которому бывают подвержены слишком терпеливые люди, но эти вспышки, хотя и очень бурные, продолжались недолго. Теодюль всегда мечтал об уединенной жизни в лесу, поэтому он просто не мог нарадоваться своей новой должности. О Хрустальном озере он говорил так, словно оно было его собственностью; он ревниво охранял его, и горе тому, кто захотел бы подобраться к озеру без официального разрешения.
Но верно говорят, что полного счастья на земле не бывает. Ведь и Теодюль таил в себе глубокую печаль. Жена родила ему четырех детей: трех девочек и мальчика Атаназа, или, как его называли, Таназа. Дочерями отец гордился. Скромные, набожные, они блистали всеми добродетелями и вскоре приняли постриг в монастыре Промысла божия. А Таназа судьба точно в насмешку наградила самыми дурными наклонностями: еще молоко на губах не обсохло, а он уже и воровал и обманывал — настоящий маленький разбойник. Теодюль пытался его образумить, но ни ласка, ни угрозы, ни наказания — ничто не помогало. Когда Таназ вырос, стало еще хуже: он пил, сквернословил и вечно впутывался в истории.
Из дома он сбежал, потому что хоть и прикидывался смельчаком, а отца все-таки боялся. Выучиться какому-нибудь ремеслу ему даже в голову не приходило, и жил он чем и как придется. Он свел компанию с Верзилой Рыжим и Бабишем Неженкой, самыми отпетыми из здешних мошенников. Каждую весну приятели забавы ради отправлялись в горы к озерам, которые хуже других охранялись. Там они бросали в воду динамит. Убитую или оглушенную рыбу взрывами швыряло в воздух. Они собирали ее прямо руками и продавали в окрестных деревнях, и на озерах ни о какой рыбной ловле и думать было нечего, по крайней мере до следующего сезона. Когда Теодюль прослышал о подвигах сына, его охватила дикая ярость. Теперь никто не осмеливался даже близко подходить к Хрустальному озеру: Теодюль бродил по его окрестностям с карабином в руках.
Но вот однажды утром уже в середине января с Теодюлем, который все рождественские и новогодние праздники пировал с утра до ночи, как это водится в деревне, вдруг приключилось что-то странное. Его всего так и корчило от страшных спазм, точно в желудке застрял железный прут. Флорестина уложила его в постель, положила ему на живот горячий компресс из фланели, наскребла сажи со стенок печки и стала давать ее мужу по три раза в день. Но как она ни старалась, Теодюлю не становилось лучше. Он все лежал в постели зеленый, худой — кожа да кости, ослабевший до того, что даже не мог стонать. Наконец, послали за доктором, но, увы, слишком поздно. Когда Теодюль узнал правду, он велел позвать кюре, исповедался, соборовался, а потом, отдав жене последние распоряжения, успокоенный и примирившийся со своими ближними и с собственной совестью, пожелал видеть Таназа. Тот вскоре явился, хмурый, с непокрытой головой. Но, вглядевшись в исхудалое, изжелта-бледное лицо отца, он впервые в жизни почувствовал себя героем.
Увидев сына, Теодюль тяжело вздохнул, потом обернулся к жене и едва слышно прошептал:
