— Ты считаешь, что Сатана моногамен.
— Э-э, да? Потому что я его знаю. И полностью ему доверяю. Он мне не изменит, и я никогда не изменю ему. Он… — Джимми на мгновение задумался. — Он такой… постоянный, и такого у меня никогда не было. — Он пожал плечами. — И кроме того, он знает, что если бы даже подумал о ком-то другом, то я бы выпустил ему кишки. Мы так сильно любим друг друга. Это, вероятно, нездоровые отношения, но нас устраивает.
Иисус тяжело вздохнул:
— Прекрасно. Неважно. — Он стиснул зубы, скрестил руки на груди и смотрел на всё, кроме Джимми.
— Эй, — сказал Джимми, протягивая руку и касаясь тыльной стороны ладони Иисуса. — Всё в порядке. Я на тебя не сержусь. Мы дурачились. Просто ты удивил меня, вот и всё. — Он убрал руку, когда Иисус напрягся, затем опустил взгляд на тело Иисуса и увидел довольно знакомую проблемку. Если бы тем утром кто-то сказал ему, что он возбудит Иисуса, он бы не поверил. — Так вот что происходит.
— Что? — спросил Иисус, опасно сверкнув глазами.
— Когда ты в последний раз трахался?
Иисус сердито покраснел:
— Ты не можешь просто так о таком спрашивать.
— Почему нет?
— Это личное.
— Но мы же друзья. А друзья не хранят друг от друга секретов. — Очередная наглая ложь. У Джимми были миллиарды секретов, но Иисусу не нужно этого знать.
— Мы не друзья, — возразил Иисус.
— Уже близко, — сказал Джимми. Он сел рядом с Иисусом, опершись на руки. — Ну же, расскажи. Когда ты в последний раз с кем-то спал? Может, поэтому ты… ну, понимаешь. Злой. Ты весь такой зажатый.
Иисус перекатился на бок подальше от Джимми и сказал что-то, чего Джимми не расслышал.
— Чего-чего?
Плечи Иисуса были подняты к ушам, бедра прижаты к животу.
— Я сказал, что никогда не занимался сексом. Вот. Теперь счастлив?
— Ого, — выдохнул Джимми. — Как, чёрт возьми, такое возможно? Чувак, ты существуешь уже тысячи лет!
Иисус посмотрел на Джимми через плечо и ухмыльнулся:
— Ты забыл, кто мой отец?
— Какое это имеет отношение к делу?
— Он буквально Бог.
— Ну и что? Когда я знал его как Терренса, Бог, казалось, был в восторге от идеи, что я и Сатана будем вместе. И не то чтобы он думал, что мы будем хранить целибат. Он видел, что мы не храним целибат. Вчера во время его звонка я давился членом Сатаны.
— Мерзость! — воскликнул Иисус. — Что с тобой не так?
Джимми пожал плечами:
— Полагаю, много чего. Почему ты думаешь, что у него были бы проблемы с тем, чтобы ты нашел кого-то, когда он так стремился помочь мне?
— В этом-то всё и дело, — отрезал Иисус. — Он заботится обо всех, кроме меня.
Джимми рассмеялся:
— Что? Нет, всё не так. Ты его ребёнок. Конечно он о тебе заботится. Он тебя любит.
— Бред сивой кобылы. С тех пор как он создал людей, он любит их больше, чем когда-либо любил меня. Он постоянно говорит о них, даже когда они его бесят.
— Я в это не верю. Разве весь смысл Бога не в том, что он полон любви со здоровой дозой мстительности?
— Так можно подумать, — пробормотал Иисус. — Но он заискивает перед всеми на Земле, всегда присматривает за ними, — он хмуро уставился в потолок. — Он не обращает на меня внимания.
— Ты пробовал поговорить с ним об этом? — Спросил Джимми. — Если у кого и есть прямая связь с Богом, так это у тебя.
Иисус закатил глаза:
— О, конечно. Да, мы всё время говорим о своих чувствах.
— Видишь? Тогда в чём проблема?
— Это был сарказм!
— Оу. Не знал, что ты можешь быть саркастичным. Эту информацию не включили в Библию. Не то чтобы я её читал, — быстро добавил он, — но я слышал, что ты немного стервозный. Кажется, это было в новостях или что-то в этом роде.
— Ты не понимаешь, — сказал Иисус, скрестив руки на груди. — Ты пытаешься быть единственным Сыном Божьим, которого он послал умирать из-за глупых людей. Он знал, что произойдет, и всё же отослал меня.
Джимми тихо присвистнул:
— Чувак, это отстой. Я не думал об этом в таком ключе. Но я всё понимаю. Мой отец однажды сказал, что я должен извиниться перед деревьями за то, что трачу их кислород для разговоров. Если подумать, это почти так же плохо, как быть распятым. По крайней мере, в тот момент мне так казалось.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Глаза Иисуса расширились:
— Твой отец и правда тебе такое сказал?
Джимми неловко пожал плечами:
— Наверное, да. Я не… Я был не таким, каким он хотел меня видеть, понимаешь? Он хотел, чтобы я возглавил мастерскую по ремонту пылесосов и мет-лабораторию, когда стану старше, но пылесосы — это скучно, а метамфетамин — плохо. Когда я сказал ему, что хочу заняться чем-то другим, он заявил, что сожалеет обо всём, связанным со мной, включая то, что он вовремя не вытащил из моей матери и не позволил мне стечь по её ногам.
— Срань господня, — выдохнул Иисус.
— Что есть, то есть, — тихо произнёс Джимми. — Но дело вот в чём. Это не я, а он виноват. Да, я оказался не таким, как он хотел, но он не имел права решать, кем я буду и что буду делать со своей жизнью. Я сам себе хозяин. Я вырос таким, какой я есть, не из-за него. Я вырос таким, какой я есть, вопреки него, — он похлопал Иисуса по колену. — Я не стану притворяться, что понимаю, какие у тебя отношения с Богом. Должно быть, жить в его тени полный отстой. Но разве ты не должен самому себе быть тем, кем ты хочешь быть?
— Это не так-то просто.
— А почему это не может быть просто? — спросил Джимми. — Бог — это… ну. Бог. Но ты же Иисус, мать вашу, Христос. Ты знаешь, как это круто? Типа, миллиарды людей знают, кто ты. Ты знаменит.
— Это не так уж круто, — пробормотал Иисус.
— Круто, — настаивал Джимми. — Они продают свечи с твоим лицом, а потом зачем-то ставят их на обочине. Вот откуда ты знаешь, что у тебя получилось. — Он покачал головой. — Слушай, чувак. Родители — отстой. Большую часть времени они не знают, что делают, и именно нам приходится страдать из-за этого. И в то же время они ожидают, что мы будем лучше, чем они, и всё это в рамках установленных ими границ. У некоторых это получается, и они молодцы, но остальные из-за этого облажались. Не ты один чувствуешь себя так. Родители — самое худшее, что может случиться с детьми.
Иисус закрыл глаза:
— Я пытаюсь говорить с ним. Я даже пытаюсь молиться ему, но он меня не слышит.
— Ты хочешь продолжать пытаться?
Иисус открыл глаза:
— О чём ты?
— Он того стоит?
Иисус отвернулся:
— Я не знаю.
— Тебе не обязательно выяснять это прямо сейчас, — сказал ему Джимми. — И, может, ты никогда этого не поймешь. Но чувак, ты не можешь позволить дерьмовому родителю помешать тебе жить так, как ты хочешь. Ты лучше этого, — Джимми прикусил нижнюю губу, размышляя. — Если бы ты мог сделать что-то в мире… нет, во вселенной, что бы это было?
Не задумываясь, Иисус Христос ответил:
— Я хочу потрахаться.
Джимми моргнул:
— Хм. Хорошо. Во-первых. Слышать, как из всех людей именно ты произносишь слово трахаться, — это хардкор. Одобряю. Во-вторых, я могу тебе с этим помочь.
Иисус резко повернул к нему голову.:
— Но ты же сказал, что ты с Сатаной.
— Не сам. Не обижайся, но ты не совсем в моём вкусе. Я предпочитаю папочку-медведя с рогами, большим красным членом и склонностью к пыткам.
— Это очень точно, — сказал Иисус.
Джимми мечтательно вздохнул:
— Да, он очень хорош. — Он покачал головой. — Но мы говорим не обо мне и Сатане. Сейчас речь о тебе, Иисус. — Его глаза расширились. — О, чувак, у меня есть офигенная идея.
— От твоих слов у меня мурашки по коже, — сказал Иисус.
Но Джимми не слушал. Он вскочил и подбежал к панели на стене. Он замолчал на мгновение, высунув язык между зубами, затем начал печатать, и его пальцы запорхали по экрану. Джимми оглянулся через плечо и ухмыльнулся.
— Готов?
