В Сан-Антонио Сухой Лог приобрел кабриолет с желтыми колесами и первоклассного рысака. Каждый день он возил Панчиту кататься. Но никто не видел, чтобы на прогулках – хоть пеших, хоть кабриолетных – он хотя бы словом перекинулся со своей спутницей. Его ум был слишком озабочен костюмом, осознание, что он не может поведать ничего интересного, сковывало его уста, а ощущение близости Панчиты наполняло его блаженством.
Он водил ее на празднества, танцы и в церковь. Да, он старался – о, да ни один мужчина не старался так, как он! – Сухой Лог молодился изо всех сил. Танцевать он не умел, но изобрел себе улыбку и надевал ее на лицо всякий раз, когда полагалось веселиться, и это было для него неким проявлением резвости, как для другого – пройтись колесом. Он стал искать общества молодых людей города – даже мальчиков – и действовал на них как ушат воды, его потуги быть резвым и игривым воспринимались не лучше, чем предложение поиграть в чехарду в соборе. И ни он, ни кто-либо другой не мог понять, удалось ли ему пленить сердце Панчиты.
Конец наступил внезапно – как разом меркнет призрачный отблеск вечерней зари при малейшем дыхании ноябрьского ветра, несущего дождь и холод.
Сухой Лог должен был зайти за Панчитой в шесть вечера – они договаривались о прогулке. Вечерняя прогулка по Санта-Розе – это такое общественно значимое событие, что являться на нее надо при полном параде. Поэтому Сухой Лог решил облачиться в свой ослепительный костюм, и собираться он начал загодя, потому готов был рано и, не теряя времени, не спеша отправился к дому О’Браян. Дорожка шла к крыльцу не прямо, а делала поворот, и, пока Сухой Лог огибал куст жимолости, он услышал звуки бурного веселья. Приостановившись, сквозь листву он заглянул в открытую дверь дома.
Панчита потешала своих младших братьев и сестер. Она была в мужском костюме – вероятно, остался от покойного О’Браяна. На голове торчком сидела соломенная шляпа самого маленького из братьев, с привязанной бумажной лентой в чернильных полосках. На руках болтались желтые коленкоровые перчатки, специально скроенные и сшитые для этого случая. Туфли были обернуты той же материей, так что вполне могли сойти за ботинки из желтой кожи. Высокий воротничок и развевающийся галстук тоже не были забыты.
Панчита была прирожденной актрисой. Сухой Лог узнал свою нарочито молодецкую походку с прихрамыванием на правую ногу, натертую тесным башмаком, свою натянутую улыбку, свои неуклюжие попытки играть роль галантного кавалера – все было передано с поразительной достоверностью. Впервые ему поднесли зеркало, и теперь он взирал на себя. Ему не требовалось подтверждение младшего: «Мама, мам, иди глянь, как Пача изображает мистера Джонсона!», которое не замедлило последовать.
Тихо, насколько только позволяли осмеянные желтые ботинки, Сухой Лог прокрался назад к калитке и скрылся в своем доме.
Через двадцать минут после назначенного для прогулки часа из калитки показалась Панчита в батистовом белом платье и плоской соломенной шляпке и чинно проследовала далее по тротуару. У соседнего дома она замедлила шаг, всем своим видом выражая удивление по поводу столь необычной неаккуратности своего кавалера.
Тогда дверь в доме Сухого Лога распахнулась, и он сам сошел с крыльца – не разукрашенный во все цвета спектра ловец упорхнувшего лета, а восстановленный в правах овцевод. На нем была серая шерстяная рубашка, раскрытая у ворота, штаны из коричневой парусины, заправленные в высокие сапоги, и сдвинутое на затылок белое сомбреро. На сколько лет он выглядел – двадцать ли, пятьдесят, – Сухого Лога это не заботило. Он взглянул своими спокойными синими глазами в темные жгучие Панчиты – и наткнулся в них на ледяной блеск. Дойдя до калитки, он остановился и указал своей длинной рукой на дом Панчиты.
– Ступай домой, – проговорил Сухой Лог. – Ступай домой к мамочке. Это ж надо быть таким дураком! Ступай домой играться в песочнице. Нечего тебе вертеться около взрослых мужчин. И чего ради я корчил попугая на потеху такой девчонке, как ты?! Иди домой и не показывайся мне больше на глаза. Чего ради я все это делал, ну скажите мне на милость?! Иди домой, а я постараюсь забыть все это.
Панчита повиновалась и медленно побрела к дому, не обронив ни слова. Она шла обернувшись и не спуская глаз с Сухого Лога. На мгновение она задержалась у калитки, все так же глядя на Сухого Лога, а затем резко повернулась и побежала в дом.
В кухне старуха Антония разводила огонь. Сухой Лог остановился в дверях и жестко рассмеялся.
– Вот уж идиотство; старому носорогу втюриться в девчонку, скажи, Антония? – проговорил он.
– Не есть хорошо, – глубокомысленно согласилась Антония, – когда слишком старый влюбится в muchacha.
– Что уж хорошего, – мрачно отозвался Сухой Лог. – Дурость, и ничего больше. И кроме того, очень больно.
Он сгреб в охапку все атрибуты своего безумия – синий костюм, ботинки, перчатки, шляпу – и свалил их на пол у ног Антонии.
– Отдашь своему старику, – сказал он, – будет в них охотиться на антилопу.
Едва первая бледная звездочка прорезала сумерки, Сухой Лог с самой увесистой книжкой по разведению клубники под мышкой уселся на крыльце, чтобы еще немного почитать в угасающем свете дня. Вдруг ему привиделась какая-то фигура, замаячившая на клубничной грядке. Он отложил книгу, вооружился хлыстом и отправился на разведку.
Это была Панчита. Она просочилась сквозь прутья ограды и была на полпути к дому. Заметив его, она остановилась и устремила на него свой немигающий взгляд.
Внезапный приступ ярости овладел Сухим Логом. Ради этого ребенка он выставил себя на посмешище. Он вздумал повернуть время вспять – дурак, на что он надеялся. Наконец-то он осознал свою глупость. Между ним и юностью была пропасть, мост через которую не могут перекинуть даже руки, облаченные в желтые перчатки. И при виде этой мучительницы, явившейся донимать его новыми выходками, словно озорной мальчишка, злоба наполнила душу Сухого Лога.
– Сказано тебе – держись отсюда подальше! – крикнул Сухой Лог. – Марш домой!
Панчита подошла ближе.
Сухой Лог взмахнул хлыстом.
– Ступай домой, – повторил он свирепо, – и ломай свои комедии где-нибудь в другом месте. Из тебя вышел бы недурной мужчина. Из меня ты сотворила такого, что лучше не придумаешь!
Она подвинулась еще ближе – молча, с тем странным, дразнящим, таинственным мерцанием в глазах, которое всегда так смущало Сухого Лога. Теперь оно будило в нем бешенство.
Бич свистнул в воздухе. На белом платье Панчиты повыше колена проступила алая полоса.
Не дрогнув, все с тем же загадочным темным огнем в глазах, Панчита продолжала идти прямо к нему, ступая по клубничным грядкам. Бич выпал из его дрожащих пальцев. В шаге от Сухого Лога Панчита остановилась и протянула к нему руки.
– Господи, девочка!.. – пробормотал Сухой Лог. – Неужели ты…
Времена года сменяют одно другое, и, как знать, может, вместо бабьего лета для Сухого Лога настала самая настоящая весна.
Принцесса и пума
Как водится, не обошлось без короля и королевы. Король был страшным стариком, он носил шестизарядные револьверы и шпоры и кричал таким зычным голосом, что гремучие змеи прерий спешили спрятаться в свои норы под кактусами. До коронации его звали Бен Шептун. А когда он стал обладателем пятидесяти тысяч акров земли и несчетным количеством скота, его прозвали О’Доннел – король скота.
Королева была мексиканкой из Ларедо. Из нее вышла хорошая, кроткая жена, которой даже удалось приучить Бена немного умерять свой голос в стенах квартиры, во избежание массового крушения посуды. Когда Бен стал королем, она полюбила сидеть на галерее ранчо Эспиноза и плести тростниковые циновки. А когда богатство стало настолько непреодолимым и угнетающим, что из Сан-Антоне в фургонах привезли мягкие кресла и круглый стол, она склонила свою темноволосую главу и разделила судьбу Данаи.
Во избежание lese-majeste[4], вас прежде всего представили королю и королеве. Но на самом деле они не играют никакой роли в этой истории, которую можно назвать «О принцессе-разумнице и льве-растяпе».
Принцессой была здравствующая королевская дочь Жозефа О’Доннел. От матери ей достался кроткий нрав и смуглая субтропическая красота. От Бена О ‘Доннела – запас бесстрашия, здравый смысл и способность управлять людьми. Стоило ехать и за сто миль, чтобы посмотреть на такое сочетание. На всем скаку Жозефа могла всадить пять пуль из шести в жестянку из-под томатов, вертящуюся на конце веревки. Она могла часами играть со своим любимцем, белым котенком, наряжая его в самые нелепые и потешные костюмы. Презирая карандаш, она в уме могла вычислить, сколько барыша принесут тысяча пятьсот сорок пять двухлеток, если продать их по восемь долларов пятьдесят центов за голову. Грубо говоря, ранчо Эспиноза имеет около сорока миль в длину и тридцать в ширину – правда, большей частью арендованной земли. Жозефа, разъезжая верхом на пони, обследовала каждый ее клочок. Все ковбои на этом пространстве знали ее в лицо и были ее верными вассалами. Рипли Гивенс, старший одной из ковбойских партий Эспинозы, однажды увидел ее и немедленно решил породниться с королевской семьей. Самонадеянность? О нет. В те времена на землях Нуэсес все равно человек оставался человеком. Кроме того, титул «короля скота» вовсе не предполагает королевской крови. Часто он означает только, что его обладатель носит корону в знак своих блестящих способностей по части кражи скота.
