Понятно. Я вообще очень понятливый парень. Убедившись, что дремучий человек из средневековья уже достаточно разбирается в современных сантехнических приспособлениях, Мастер ушел в свою комнату.
Душ освежал и придавал бодрости. Спать мне расхотелось, но я все же разделся и лег в постель. Так, значит, подведем некоторые итоги. Все стало еще более запутанным и неочевидным.
Если наставник был прав, то два достаточно больших и известных магических семейства были практически полностью уничтожены. Это только те, о которых говорил Мастер, а что, если таких семейств гораздо больше? Что может двигать в подобных случаях человеком или группой людей, решившихся на такое? Вообще, существует два варианта: либо личная выгода, либо месть. Личную выгоду отметаем сразу: маги — это все-таки маги, и завладеть чьим-либо имуществом не получится ни у кого. Слишком много различных чар защищает чужое добро от посягательств извне. Даже правительство не может наложить арест на имущество мага, себе дороже. Я готов биться об заклад, что все те, кто сидит сейчас в Азкабане, остаются весьма состоятельными людьми. Значит, остается месть. Есть, конечно, еще политические амбиции, но к ним не получается даже близко притянуть сложившуюся ситуацию. Политические мотивы включают в себя публичность, а здесь ее нет. Пресвятая Дева, я хотел избавиться хотя бы от части вопросов, а в итоге получил еще больше.
Почему Дамблдор так неумело давит на профессора Снейпа, используя изжившие себя аргументы? Неужели он думает, что наставник действительно переживает из-за того, что произошло когда-то в детстве? Это маразм или все же у него есть основания так себя вести? И причем здесь Лили Поттер?
Волдеморт повелся на какое-то пророчество и начал охоту за Поттерами. Есть вероятность того, что это непонятное пророчество ему просто подсунули? Есть, еще какая. Ему, похоже, не просто подсунули пророчество, но и как-то повлияли, чтобы он принял этот бред всерьез. Вопрос — зачем? И причем здесь Лили? «Мы не будем говорить о Лили», — а придется, профессор, потому, что как бы я не пытался рассуждать, всякий раз я спотыкаюсь о Лили.
Вернемся к наставнику. Он считает себя предателем и нехорошим человеком, но не потому, что когда-то принял метку, а потому, что когда-то от нее отказался. Но Дамблдор верит, что все наоборот. Я запутался. Мне не хватает исходных данных.
Попробую еще раз поразмыслить. Уизли. Мне они показались немного недалекими, слегка завистливыми и увлекающимися. Хотя я видел только Перси, близнецов, Рона и Джинни. Наставник говорит, что их больше, и что с ними все не так однозначно, как кажется. Хотя, даже он может предположить, что ошибается, и что Уизли — это всего лишь Уизли. Ладно, в Норе посмотрим, что к чему.
О каких-то более глобальных выводах вообще не стоит даже задумываться.
А спать так и не хочется. Мысли все крутятся и крутятся в голове. Гермиона — она славная, немного категоричная, но с возрастом это у нее пройдет. Интересно, как она меня завтра встретит? А ее родители? В мое время, если бы я заявился «погостить» в дом, где живет незамужняя девушка, уже вошедшая в брачный возраст, ее родители с чистой совестью могли ждать объявление помолвки. Здесь все по-другому. Здесь никто не воспринимает такие вещи всерьез.
Я почувствовал, что глаза начали, наконец-то, закрываться. Гермиона — не наставник, с ней можно вести себя гораздо более вольно, поэтому, надеюсь, на какие-нибудь вопросы она мне ответит, хотя я сильно бы не рассчитывал на это. Все-таки профессор прав. Девушка магглорожденная и несколько далека от волшебного мира, вот завтра и увидим, насколько она «не подвержена стереотипам».
И все-таки, причем здесь Лили?
Глава 10. Рапира.
Ну, что я могу сказать? Маггловские целители живут очень даже ничего. Дом гораздо больше, чем у Дурслей, с лачугой наставника вообще не сравнить. Утром профессор аппарировал нас к дому Гермионы и бросил меня на пороге. Затем он просто исчез, кивнув на прощанье. Причем Гермиону никто не предупредил о том, что я к ней прибуду именно сегодня. Когда я постучал в дверь, то очень долго ждал, когда мне ее откроют.
Я уже привык видеть девушек, очень откровенно одетых, но все же не был подготовлен к такому.
Я не знаю, какой был час, но, вероятно, очень рано, так как я, похоже, разбудил девушку. Она открыла дверь и застыла на пороге, восхитительно растрепанная и немного заспанная. Но, разглядев, что на ней было надето, я залился краской. Какая-то шелковая полупрозрачная майка на тонких бретельках, очень короткие шорты, и небрежно накинутый на плечи халатик из того же материала, и длиннее, чем шорты, меньше, чем на дюйм.
— Гарри? Почему ты не предупредил, что сегодня приедешь? — голос звучал немного хрипло. Она посторонилась и пошире распахнула дверь. Я заметил, что в одной руке — в той, которая была скрыта дверью — Гермиона держала волшебную палочку. — Проходи, располагайся, я сейчас хотя бы из пижамы перелезу во что-нибудь более подходящее и спущусь.
А, так это пижама. Думаю, что если все женщины этого времени одеваются на ночь во что-то похожее, то мужчины предпочитают проводить ночи дома с женами. Похоже, падшие женщины не всегда могут выдержать подобную конкуренцию за мужское внимание. Пресвятая Дева, добропорядочная девушка не должна показывать всем подряд свои прелести, это же ненормально!
— Так почему ты меня не предупредил? — пышные волосы Гермиона забрала в хвост, и надела уже знакомые мне джинсы и длинную кофту до колен. Дальше прихожей я так и не продвинулся, и теперь мы стояли в довольно узком помещении очень близко друг к другу. Настолько близко, что я уловил еле слышный запах каких-то легких цветочных духов.
Я выдохнул. Почему я так остро реагирую на присутствие рядом с собой довольно привлекательной девушки? Вот дьявол, я совсем забыл, что Гарри Поттеру совсем скоро исполнится тринадцать лет. Глядя на это тщедушное тело, я не осознавал, что, не смотря ни на что, в нем уже начал просыпаться мужчина. Я помню, как трудно переживал период становления я сам, Пресвятая Дева, дай мне сил пережить это чудовищное время еще раз. Но я совсем потерял нить разговора, а Гермиона замолчала и, слегка наклонив голову, смотрела на меня.
— Что ты сказала?
— Ты почему меня не предупредил о своем приезде? — терпеливо спросила меня девушка.
— Я не подумал, а профессор Снейп, видимо, не счел нужным это сделать.
— Это так странно слышать, как Гарри называет профессора Снейпа профессором, — Гермиона продолжала внимательно рассматривать меня.
— В чем состоял конфликт между Гарри Поттером и профессором? — я присел на свой сундук.
— Так, иди за мной, я покажу тебе твою комнату, затем мы пройдем на кухню, я что-нибудь приготовлю на завтрак, и мы поговорим.
Моя комната располагалась на первом этаже двухэтажного, довольно большого дома и была весьма уютной. Я бросил сундук посреди комнаты и поспешил на кухню, где хозяйничала Гермиона. Прислонившись к косяку двери, я наблюдал за девушкой. Она обернулась и кивнула на стол.
— Иди в ванную и вымой руки, — а маленькая мисс любит командовать. Я усмехнулся и послушно отправился в ванную комнату, расположение которой по дороге к моей комнате показала Гермиона. Когда я шел обратно на кухню, я не удержался и заглянул в гостиную.
Сама комната мало чем отличалась от гостиной Дурслей. Я уже хотел уходить, как вдруг мой взгляд упал на стену над камином. Пресвятая Дева, настоящая рапира с полным эфесом, контр-гарда которого состояла из трех изящных полуколец, сделанных в виде змей. Рядом с рапирой на стене висел раскрытый мэнгош. Быстро подойдя к камину, я потянулся к древнему для этого времени оружию и провел по лезвию слегка дрожащей рукой. Честно говоря, в этот момент я забыл обо всем. О том, что я далек от своего дома, о том, что где-то ходит странный Волдеморт, одержимый идеей избавиться от приютившего мою сущность тела, о не менее странном директоре Хогвартса — я забыл обо всем. Сняв рапиру со стены, я снова провел рукой по лезвию, еле слышно произнося заклинание заточки. Затем, положив заблестевший клинок на журнальный столик, я взялся за мэнгош. Каждое лезвие было заточено, а механизм взведен. Все три лезвия даги соединились в одно и ждали того момента, когда, повинуясь нажатию фехтовальщика на скрытую пружину, они могут снова раскрыться веером, ломая оружие соперника, или нанося ему смертельную рану.
Вставив правую руку в эфес, приноравливаясь к немного более широкой гарде, чем та, что венчала лезвие моей рапиры, я взял в левую руку взведенный мэнгош и встал в высокую стойку.
Первые тренировочные движения были неуверенными, все-таки это тело не привыкло к такого рода упражнениям, но постепенно я поймал темп и начал двигаться быстрее. Это было необычное ощущение, ощущение восторга, которого я никогда не ощущал ни на тренировках, ни на парочке дуэлей «до первой крови», которые произошли в той моей жизни. Воистину говорят, что человек начинает ценить что-то очень обыденное для него только тогда, когда это потеряет. Я полностью отдался своему воображаемому бою и не заметил, как в комнату вошла Гермиона.
