Согнав перепуганных дулебов, в основном плачущих баб и детишек, велели копать могилу, уложили погибших воинов вместе с их оружием, забили коней, сверху натаскали сухих бревен, зажгли, а в огонь побросали дулебских женщин — по три на каждого обрина, чтобы прислуживали на том свете, как служили на этом.
Затем Кацапаган спешно созвал уцелевших обров на воинский совет. Два ряда воинов отныне охраняли избу, а еще ряд с луками наготове расставил вокруг двора — они не должны были подпускать близко даже полевую мышь.
— Он не сгорел, — заявил Кацапаган. Лицо его было мрачно, под глазами висели темные мешки. — Еще знаем, что не напуган, иначе бы давно убрался. Он объявил нам войну. Сумасшедший, это ясно.
Десятник пристально всматривался в суровые жесткие лица, испещренные шрамами. Каждому молодому мужчине, который вступал в ряды воинов, жрецы наносят глубокие раны на щеках — это знак воинов-зверей, а у них были еще и кольца на левой руке — знак бесчестия, он же знак воинской доблести. В мирное время изгои, в военное — самые лютые бойцы, что сражаются, как звери, ярятся, как звери. Сейчас ни на одном лице не проступил страх, ни один взгляд не дрогнул. Чужой ли бог, демон ли, неведомый богатырь — они пойдут, как на лютого медведя, вепря или могучего тура, забросают стрелами, поднимут на копья!
— Я послал гонца к хану, — закончил Кацапаган. — Он назначит меня сотником, не осталось старых воинов. Мы бросим на этого пещерника-воина все силы. Гугугубун, ты умеешь водить летучие отряды. Бери десяток, бери два или три, но уничтожь его!
— Трех десятков хватит, — ответил Гугугубун.
Гульчачак отскочила от окна, ее глаза были широко распахнуты, брови выгнулись тонкими дугами:
— Ты слышал, что прокричал гонец?
Морш сидел за столом, светильник освещал смуглое лицо, горящие глаза. Он листал ветхую рукопись, сестре ответил не сразу:
— Он жив?.. Боюсь, мы повстречали необыкновенного человека.
— Они устраивают на него охоту!
— По зубам ли такая дичь?.. Обры — свирепые воины, бесстрашные, но слишком невежественные. Он умнее, может уйти. Надо сделать так, чтобы не ушел.
Она смотрела на него с недоверием:
— Надо ли нам вмешиваться?
— Он не нашей веры, сестра. Поэтому его надо уничтожить, ибо покорить такого человека невозможно. Он не обрин. Он намного умнее. Иди, седлай коней, а я договорюсь с вождями этих дикарей.
Поморщившись, он решительно развязал на голове повязку. Под коричневой коркой запекшейся крови виднелся вздутый багровый шрам, а опухоль постепенно теряла кровавый цвет. Морш криво усмехнулся, показал мелкие, как у хорька, белые зубы:
— Заодно рассчитаюсь!
Олег ехал на огромном белом жеребце, второго коня вел в поводу. Он был в безрукавке из волчьей шкуры мехом наружу, распахнутой на широкой груди. Обнаженные мускулистые руки блестели на солнце. Рукоять огромного двуручного меча торчала на перевязи из-за спины, на поясе в чехлах плотно сидели два швыряльных ножа, а лук и колчан со стрелами повесил с правой стороны седла. Слева висел щит — небольшой, круглый, такими скифы, а затем готы, пользовались в конных стычках. Олег щит не жаловал, пользовался редко, но сейчас взял — отвык от ударов меча.
Поднялось солнце, меч в тяжелых ножнах начал ерзать по вспотевшей спине — Олег дважды подтягивал широкую перевязь. Наконец снял меч, зацепил на крюки слева от седла, а щит повесил на спину: легче, заодно защитит от стрелы.
На шее болталось ожерелье с оберегами — он сам вырезал из дерева этих волков, рыбок, медведей, птиц, мечи, щиты и лики богов. Крохотные, не крупнее ореха, легкие, они всегда болтались на его шее. Он вспоминал о них только во время раздумий, но сейчас чаще обычного перебирал их, сидя в седле, прислушивался к голосу души.
Он сразу заметил, что среди отряда, посланного за ним, едут двое чужаков. Обры все в звериных шкурах, наброшенных на голое тело, вместо седла — тонкая попонка, а у этих двоих — одежда с капюшонами, закрывающими от пыли, седла высокие, удобные, стремена подогнаны по росту. Один был ширококостный мужчина, капюшон закрывал его глаза, другого Олег кое-как признал: девушка, что молила пощадить брата.
Обры скакали, держа в поводу запасных коней. Олег выехал из-за деревьев на дорогу, давая увидеть себя.
Завидев всадника, обры люто завизжали, начали хлестать коней. Передние второпях пустили стрелы — те упали в дорожную пыль. Олег погнал коня в галоп. Не хлестал, не оглядывался — по стуку копыт знал, кто едет и где.
Одна из стрел все же ударила в щит на спине Олега. Он толкнул коня в бока пятками, побуждая ускорить бег. Стрела на излете, не убойная, но лучше избегать даже царапин. Обры не скифы, отравленным оружием не пользуются, но ведь говорят же, что утопающий и за гадюку схватится.
Щеки Гульчачак раскраснелись, глаза не отрывались от спины скачущего далеко впереди всадника.
— Он не в панике! — вскрикнула она. — Не гонит лошадь изо всех сил!
— Коня, — сказал Морш.
— Что? — не поняла она.
— Лошадь они называют конем, реже — комоном. Я запоминаю славянские слова на случай, если старейшины решат направить сюда проповедников... Да, он словно нарочно выехал на дорогу.
— Ловушки? — спросила она, загораясь. — Заманивает?
— Какие могут быть ловушки в голой степи? Давай придержим коней, пусть впереди скачут самые глупые. Их не жалко.
Вновь показалась небольшая рощица. Всадник несся к ней. Морш напрягся, всей кожей чувствуя опасность. Одинокий всадник на полном скаку исчез за деревьями, среди обров вспыхнула ругань: пещерник перебьет стрелами многих, пока они, спешившись, будут искать среди деревьев и бурелома.
— Вперед! — заорал Гугугубун. — Это удача! Роща крохотная, окружим ее — муха не пролетит незамеченной!
Степь загремела под конскими копытами. Внезапно всадник на полном скаку выметнулся из-за деревьев: роща оказалась слишком мала или деревья стояли чересчур редко. Гульчачак показалось, что он должен был появиться из-за деревьев раньше, она взглянула на брата вопросительно. Тот кивнул, не скрывая угрюмой усмешки:
— Первая ошибка варвара!.. Спешился, пытался укрыться. Не сразу понял, что роща просвечивается насквозь. Это стоило ему потери времени. Он проиграл.
Гугугубун несся впереди отряда. Он подался вперед, вытянув руку с зажатой в кулаке рукоятью кривой сабли. Его хищные, как у коршуна, глаза наливались кровью.
— Быстрее! — крикнул он. — Уже нагоняем!
По сухой земле, стеблям и пожухлым листьям вмятым копытами скачущих коней варвара, было заметно опытному глазу, что кони устали — их всадник был слишком тяжел.
Внезапно три передних бешено несущихся коня полетели на землю. В месиво бьющихся в воздухе копыт, торчащих копий, сабель, топоров врезался другой ряд, третий, не в силах разом остановить коней.
