всему начавшейся еще со времен князя Даниила Галицкого, а униатский проект констатировал духовное иго, хотя еще несколько веков после сих событий жители украинского Прикарпатья называли себя русинами.
Ян Матейко. Проповедь ксёндза Петра Скарги
Любопытно, что визит в Киев государственного секретаря США Энтони Блинкена совпал с 335-летием заключения так называемого Вечного мира между Россией и Речью Посполитой 26 апреля/ 6 мая 1686 года, по которому к России отошли Киев, Левобережная Украина, Запорожье, Смоленск и Чернигово-Северская земля с Черниговом и Стародубом. Со стороны Речи Посполитой мирный договор подписал Познанский воевода Кшиштоф Гжимултовский; со стороны России — канцлер и начальник Посольского приказа князь Василий Голицын. Одно из условий Вечного мира обязывало Польшу предоставить свободу вероисповедания православным, а российское правительство должно было их защищать. Прошло столько лет, и те же самые проблемы мы наблюдаем на Украине и сегодня: рана, нанесенная церкви унией, организованной Петром Скаргой, продолжает кровоточить: повсюду по Украине мы слышим о православных священниках канонической церкви, изгоняемых из мест служения и из своих храмов либо униатами, либо раскольниками, об издевательствах над православными верующими и об экспансии Украинской греко-католической церкви уже на Левобережье Украины, как если бы мы вдруг оказались в середине XVII-го столетия и за несколько десятилетий до Вечного мира. Поразительно, но униатский проект продолжает действовать, получив мощный заряд от своего организатора иезуита Петра Скарги уже 425 лет назад. Не стоит объяснять, что та же Украинская повстанческая армия и нынешние украинские добробаты действуют в рамках этого самого проекта, по сути являясь его ответвлениями.
Многие исследователи обращали внимание на дуализм Общества Иисуса и даже то, что три гвоздя на их эмблеме по данным того же католического символиста Шарбонно-Лассэ к ним пришли от средневековых еретиков-катаров (поскольку у православных это четыре гвоздя), так что сущность сего ордена черно-белая. Возможно, на него и оказали воздействие те же самые катары, влияние которых на францисканцев ныне неоспоримо, что подтверждают и западноевропейские религиоведы, и историки, и литературоведы. Мы постарались показать эти две стороны деятельности одного выдающегося польского иезуита в перспективе столетий и геополитического развития, хотя, как оказалось, на его родине его значение в письменных источниках либо недооценено, либо искажено. Иногда, основываясь на личностях иезуитов, сравнимых с Петром Скаргой и Игнатием Лойолой, возникает впечатление, что подобные организации и личности, их представляющие, существуют для поддержания жизни именно как цветущей сложности нашего мира. С чем, полагаем, согласился бы сам автор термина «цветущая сложность» Константин Леонтьев, правда, относивший первоначальный дуализм к проявлениям страха. Но дуализм страха разрешается в любви, и все обретает троичность, и мы слышим это в прекрасной мелодии полонеза Огинского и понимаем, насколько ужаснулся Петр Скарга от своего прощания с родиной.
Дени де Ружмон. Книга величиной в жизнь
Есть книги, которые становятся пророческими, поскольку со временем выясняется, что они были написаны в жанре так называемых воспоминаний о будущем, хотя всецело обращены в исследование прошлого. Иными словами, в отображаемых ими картинах средневековой или античной старины явственно проступают черты далекого будущего, уже наступившего для нас, людей XXI-го столетия. К числу таких книг принадлежит и эссе выдающегося швейцарского философа и общественного деятеля Дени де Ружмона (1906–1985) «Любовь и Западный мир». Можно сказать, что автор писал ее на протяжении всей своей активной творческой жизни, ведь ее первая редакция отмечена 1938 годом, а последняя уже 1972-м. Тем самым вокруг этого произведения, послужившего своеобразным контрапунктом, выстроилось все остальное литературно-философское наследие автора, значение которого в свете событий современности глобального масштаба сложно переоценить, и которое спустя десятилетия начинает приходить в Россию. Правда, стоит упомянуть, что отдельные главы из книги впервые публиковались в переводе на русский язык Новым литературным обозрением в 1998 году (№ 31, стр. 52–72), где название произведения подавалось как «Любовь и Запад». Но какое представление могло возникнуть у читателя по прочтении этого фрагмента, когда сама книга насчитывает более чем четыреста страниц? Согласитесь, что подобное литературное знакомство трудно назвать даже «шапочным»: у Дени де Ружмона все подчинено внутренней логике, и выемка отрывка — все равно что выделение одного параграфа из учебника, например, по химии. Иными словами, выдающееся произведение «Любовь и Западный мир» может восприниматься только в своей целостности.
Мы решили крайне уплотнить наше вступительное слово, чтобы набросать крупными мазками наиболее яркие стороны в жизни, творчестве и мировоззрении самого Дени де Ружмона, прежде чем предоставить русскоязычному читателю самому судить о произведении знаменитого швейцарца. Заранее оговорюсь: здесь я стану высказывать только свое субъективное мнение, выделяя размышления, на которые меня подтолкнула работа над книгой «Любовь и Западный мир».
Не только увлекательная ересеология…
Ересь как вирус
В наше время бурного развития биотехнологий, генетических и биохимических исследований, а также переживаемой человечеством пандемии, нельзя не провести аналогию между вирусологией и теологией, как бы, на первый взгляд, это дико ни звучало. Исходя из подобной аналогии, можно сделать вывод о том, что единственным наиболее опасным и токсичным вирусом внутри христианства (восточного и западного) было и является именно манихейство: не секрет, что все наиболее значимые христианские ереси, в том числе павликианство, богомильство, катарство, а у нас молоканство, духоборчество и хлыстовство, имеют манихейское происхождение. Говоря медицинским языком, это разные штаммы одного и того же только что названного вируса в христианстве. На страницах своей книги, особенно касаясь распространения богомильства-катарства в Западной Европе в XI–XII столетия и дальнейших трагических событий Крестового похода против альбигойцев в XIII веке, Дени де Ружмон недвусмысленно дает понять, что в куртуазной поэзии, бретонских романах отражен именно межрелигиозный конфликт христианства с манихейством, расцвеченный в оттенках стремления или страсти к смерти со стороны катаров, воплощенных в последнем манихейском таинстве эндура, которое реально и откровенно можно трактовать в качестве благословения на самоубийство, и положительным христианским мировоззрением как аскетическим, так и секулярным. Но вот что любопытно и что замечательно отразил Дени де Ружмон в своем произведении: манихейство действует изнутри христианства, то есть как и вирус — изнутри человеческого организма. Значит, речь идет все же не о религиозном конфликте? На наш взгляд, из концепции Ружмона можно сделать вывод о столкновении религии с антирелигией, коей и является манихейство, а к религиозному конфликту мы можем отнести столкновение христианства с исламом за обладание Святой Землей в ту пору. К сожалению, Дени де Ружмон не был знаком с оригинальной концепцией истории Льва Николаевича Гумилева, а то бы
