Провал Сары был весьма относительным, и она скоро приходит в себя, тем более что Перрен, вняв тонкой критике Сарсе, понимает, что регистр Сары скорее трагический, чем комический, и поэтому поручает ей роли, более соответствующие ее таланту.
Он даже создает театральную пару: в «Британике» Расина она — хрупкая Юния, а Жан Муне-Сюлли, пока еще любовник Марии Фавар, одной из ведущих актрис труппы, играет Нерона. И тут между этими двумя актерами с огненным темпераментом возникает бурная, страстная связь. Муне-Сюлли — один из величайших трагиков своего времени. Он родился в Бержераке и по настоянию своей буржуазной кальвинистской семьи готовился стать пастором. В консерваторию он поступил в 1867 году и дебютировал в маленьких ролях в «Одеоне», где встречался с Сарой, которая его не заметила. Перрен пригласил Муне-Сюлли в 1872 году, незадолго до Сары. Вновь увидев актера в «Комеди Франсез», Сара была поражена его красотой, а затем и его талантом. Это был действительно очень красивый мужчина, высокий, чертами лица напоминавший трагическую маску, от него исходила исключительная сила, голос был мощный, движения величественные. Теодор де Банвиль в своих «Парижских камеях» набрасывает его портрет: «Молодой человек, который своей красотой превосходит Тальма и который, ничего не меняя в своем лице, может быть Гамлетом или Ромео, Орестом или Родриго. Муне-Сюлли, кто он — уроженец древнегреческого города Аргоса героических времен или итальянский синьор XVI века? Это как вам угодно. Он соответствует всем эпохам, и даже Бальзаку он мог бы представить во плоти его Люсьена де Рюбампре». Муне-Сюлли сразу же очаровал Сару, и какое-то время они были самой знаменитой парой «Французского Театра».
Перрен, не задумываясь, играет на отношениях двух актеров, соединяя их на сцене как можно чаще. Их связь нашла отражение в обильной переписке. В письмах Сара предстает юной влюбленной, невинной, но страстной, преданной своему сыну, который нередко служит предлогом, чтобы отменить условленную встречу, так как она поддерживает одновременно несколько связей. Муне-Сюлли всерьез влюблен, но его властный характер не по нраву молодой женщине. Когда он предложил ей вступить с ним в брак, она заколебалась, долго не давала ответа и в конце концов отдалилась от него. За бурными ссорами следовали примирения, к величайшему восторгу товарищей по театру. Она постоянно посылала ему записки, извиняясь за перенесенное свидание, объясняя это необходимостью ухаживать за больным сыном, но также писала и страстные любовные письма, искренние и нежные, подписываясь «Твоя, твоя». В январе 1873 года она пишет ему:
«А теперь позволь мне рассказать тебе о моей безумной нежности, позволь сказать, что я люблю тебя всеми силами своей души, что сердце мое принадлежит тебе и что я почти счастлива; что, возможно, я полюблю жизнь теперь, когда люблю любовь или, вернее, познала любовь! <…> Я люблю тебя, это правда, люблю всем сердцем. Я обнимаю твою голову и прижимаюсь губами к твоим губам. Я шепчу тебе все слова любви, которые ты знаешь».
Месяцем позже Сара затрагивает тему своей независимости, так необходимой ей, говорит, что не может больше выносить его «абсолютизм» и приступы бешеной ревности. Есть что-то очень искреннее в утверждении такой необходимости свободы, которая кажется все более существенной в жизни Сары:
«Я отдалась тебе целиком, но верь мне, не сомневайся непрестанно так, как ты делаешь. Оставь мне мои независимые повадки, я не могу жить связанной, я не могу чувствовать над собой хозяина, мне нужна свобода, и клянусь тебе, что это самое верное средство, чтобы я не злоупотребляла ею».
В декабре 1873 года разрыв все-таки состоялся. В январе 1874 года Муне-Сюлли стал сосьетером. Он адресует Саре довольно милый сонет, свидетельствовавший о его любви к ней. Но 2 февраля она признается ему: «Я не создана для счастья, и это не моя вина. Я живу непрерывно возобновляющимися чувствами и буду жить так до скончания моих дней. Я остаюсь такой же неутоленной на следующий день, как накануне, мое хрупкое тело находит, что осуществление любви дает ему усталость и никогда не воплощает идеал любви». Эта записка могла бы подтвердить предположение о холодности Сары и объяснить ее непрестанные поиски наслаждения в объятиях все новых мужчин, которых она брала в любовники прежде, чем они становились ее друзьями. В письме от 9 июля 1875 года Муне-Сюлли, казалось, смирился со своим поражением, но не без горечи и даже жестокости: «Вы мертвы для меня до того дня, когда умрет это тело проститутки, которое похоже на Вас. Возможно, в этот день вернется плакать у меня на груди чистый призрак моей былой любви».
Однако 14 декабря 1872 года их связь только-только начинается, и двух влюбленных ждет значительный успех в «Британике». В начале следующего года Сара играет Керубино в «Женитьбе Фигаро» Бомарше. Она работает без отдыха, решает даже выучить роль принцессы Фальконьери из «Далилы» Октава Фёйе, фатальной женщины, обманывающей своих любовников, хотя ей больше нравилась добродетельная героиня, которую играла Софи Круазетт, любовница Перрена. Ошибка в распределении ролей была очевидной и, безусловно, частично объясняет полупровал пьесы.
«Я играла тогда молоденьких девушек, юных принцесс либо юношей, — вспоминала Сара Бернар. — Мое тщедушное тело, бледное лицо и весь мой болезненный вид обрекали меня в то время на роли жертв. И вот внезапно Перрен, решив, что мои жертвы слишком умиляют зрителей, а я возбуждаю их симпатию только благодаря своему „амплуа“, распределил роли самым нелепым образом: он дал мне роль Далилы, злой и жестокой темноволосой принцессы, а Софи Круазетт — белокурую умирающую идеальную деву».
Отношения Сары с директором накаляются; она считает, что Перрен не дает ей роли, соответствующие ее таланту, а постоянные требования актрисы и нескончаемые споры с ней выводят из себя директора, прозвавшего Сару «мадемуазель Бунтовщица». 22 августа 1873 года она, однако, играет Андромаху с великолепным Муне-Сюлли в роли Ореста, но это лишь потому, что более важные сосьетеры на каникулах. «Комеди Франсез», действительно, театр до крайности иерархический: на нижних ступенях лестницы находятся молодые пансионеры, которых только что взял директор, а на самом верху — сосьетеры, избранные равными им коллегами, официальные обладатели главных ролей репертуара. Сара пока еще только пансионер, и большие роли, естественно, предназначаются сосьетерам или тем, кому покровительствует Перрен. В сентябре Сара играет Арикию в «Федре», эту роль она уже играла в «Одеоне», а Розелия Руссель, одна из бывших ее соучениц по консерватории, играет Федру. Но, несмотря на то что Сара добивается определенного успеха и ее трагедийный талант постепенно признают, работает она недостаточно, и ей скучно.
Как раз в то время она и решила заняться скульптурой, сняв мастерскую в доме 11 на площади Кпиши, где и проводит все свободное время. Она берет уроки у скульптора Матьё-Мёнье и покоряет художника Гюстава Доре. Ему сорок лет, он богат и принадлежит к наиболее заметным творческим и социальным кругам. У него были связи со знаменитыми дивами, и он, в противоположность Муне-Сюлли, не стремится превратить Сару в добродетельную женщину. Он предлагает ей перспективу захватывающей богемной жизни, его гравюры и рисунки, отражающие болезненное воображение, нравятся Саре. Оба художника будут даже сотрудничать, выполняя каждый скульптурную группу для фасада театра Монте-Карло по приглашению Шарля Гарнье, только что завершившего здание «Оперы» в Париже. Мастерская на площади Клиши станет убежищем, позволявшим Саре находить отдохновение от враждебной атмосферы «Комеди Франсез». Там она в шелковых брюках и белой блузе принимала своих друзей, например директора газеты «Голуа» Артюра Мейера, художников Альфреда Стевенса и Жоржа Кпэрена и еще Альфонса Доде.
Она являет собой фантастическое двуполое существо. «За пределами мастерской — это женщина, очаровательная женщина Сара Бернар. Но стоит ей переступить порог святилища, где она месит гончарную глину, это уже мужчина с резцом скульптора в руках. В самом деле, только мужчина может так пренебрегать своим внешним видом, только мужчина может обладать такой энергией и волей, не зная устали. Взгляните на нее… простите мне мою ошибку, взгляните на него за работой», — писал Пьер Верон. Волевой и упорный характер Сары воспринимался как типично мужской. Современники усматривали в этом провокацию, некое нарушение общепринятых половых условностей и немного поспешно приписывали это ее своенравному, капризному характеру и связывали с необходимостью заставить говорить о себе. Похоже, однако, что в открытом утверждении своих желаний и талантов Сара провозглашала и возвещала новую свободу для женщины, сбросившей путы домашнего принуждения.
