Примерно через полчаса Георгий Константинович вышел, подтянутый, с каким-то пронзительным выражением в глазах. А за ним вывалился обмякший Буденный, знаменитые усы обвисли, физиономия отекшая. С заискивающим видом он пытался забежать впереди Жукова и что-то лепетал самым подхалимским тоном. Георгий Константинович, не обращая внимания, буквально прыгнул в машину. Тронулись. В зеркале заднего вида запечатлелся замерший Буденный с разинутым ртом, протянутой рукой, которую Жуков не пожал. Маршал! За ним толпились выкатившиеся из двери охранники полководца.
В странствиях 6-8 октября Жуков неожиданно появлялся в войсках, что немедленно вселяло уверенность как в толпах отходивших красноармейцев, так и в высших штабах. В последних Жукову предлагали закусить. Отступление отступлением, а животы штабные не подводили. Георгий Константинович холодно отказывался. Наверное, не хотел сидеть за столом с "бездельниками", допустившими разгром и окружение немцами большей части войск Западного и Резервного фронтов. Да и относился он безразлично к тому, что ел. Георгий Константинович, бывало, повторял: "Щи да каша - пища наша". Соблазнять его обильным застольем, да еще с выпивкой было бесполезно.
Самым отрадным эпизодом в той мрачной поездке была встреча под Медынью. Нас остановил патруль, одетый в комбинезоны и танкистские шлемы. Патрули сказали, что дальше ехать нельзя - противник. Георгий Константинович ушел в штаб части, вернулся веселый, помолодевший. Меньше чем за час! Оказалось, что в этом районе дислоцировалась 11-я танковая бригада под командованием полковника И. П. Троицкого, которого Жуков знал по Халхин-Голу. Он отдал какие-то приказы и, удовлетворенный, уехал в Калугу. Я, во всяком случае, почувствовал, что мы, наконец, побывали в нормальной воинской части, где несли службу как подобает. Водители Троицкого вручили мне бутылку водки (я не пил и отдал ее охране) и полголовки сыра. Это было куда как своевременно, подозреваю, что часть ее съел Жуков. На здоровье! Думаю также, что расторопный чекист не преминул поставить себе в заслугу распорядительность в организации питания генерала армии.
Не менее расторопен он и в воспоминаниях, во всяком случае в части, касающейся меня. Описывая день 8 октября, когда мы ехали из Калуги, Бедов заявляет: "Несколько часов шел изнурительный осенний дождь. Машина плохо слушалась руля. Г. К. Жуков впал в глубокое размышление. Неожиданно для всех, сидевших в машине, Бучин сказал: "фрицы" - и показал рукой влево. Одновременно он прибавил скорость, и машина быстро скрылась, чуть не угодив в дерево. Г. К. Жуков тогда отнесся к этому событию безучастно".
Действительно, Георгий Константинович в тот день вел себя безучастно по той простой причине, что не было моего возгласа "фрицы!", ибо немцев мы чувствовали поблизости, но в глаза не видели, машина руля слушалась и мы отнюдь не собирались "угодить" в дерево. А случилось вот что в той памятной поездке. Почти все время мы ехали одни, машина сопровождения безнадежно отстала. По дороге в Калугу я пережил несколько неприятных минут: вдруг мотор стал работать на пяти цилиндрах, потерял мощность, машина стала тупой. Беглый осмотр показал - запала пружина клапана в одном из цилиндров. Об устранении неисправности в полевых условиях и думать не приходилось. К счастью, пружина, по-барахлив, сама стала на место.
Проезжали мы в этот пасмурный нехороший день поблизости от деревни Стрелковка, где родился Жуков. Он вспомнил детство, в нескольких словах рассказал о речке Протве, в которой мальчишкой рыбу ловил. Посетовал, что в Стрелковке остается мать да и родственники, а немцы подступают. Как-то глухо произнес: "Видите, что они, сволочи, наделали в Медыни". В том городке, разбитом немецкой авиацией, мы попытались было расспросить старуху. Оказалось - безумная, под обломками дома у нее погибли внуки. Доехать до Стрелковки тогда было бы пустым делом, но Жукову было не до этого. Мать генерала армии удалось вывезти через несколько дней буквально под носом у немцев. Ездил Чучелов.
Вечером 8 октября мы снова добрались до штаба Резервного фронта. Георгий Константинович, видимо, был в большом недоумении; кем он стал за эту короткую поездку? Из Москвы выехал как представитель Ставки, в Калуге получил приказ прибыть в штаб Западного фронта, а в штабе Резервного (Буденного и след простыл) узнал, что уже командует и этим фронтом. Большая была неразбериха как наверху, так и в войсках. Эту мы увидели собственными глазами. Жуков, не дожидаясь распоряжений сверху, стал на месте приводить войска в порядок. Наконец 10 октября приехали в Красновидово, где располагался штаб Западного фронта, в командование которым и вступил генерал армии Г. К. Жуков.
Еще не обжились на новом месте, как поползли тревожные слухи о положении в Москве. Штаб начал готовиться к передислокации. Собирали и грузили нехитрое имущество, снимали связь, приводили в порядок транспорт. Обстановка складывалась нервозная. Тут еще погода - холодная осень, дожди, слякоть, грязь.
Утром 16 октября Бедов велел взять жуковский "бьюик", что уже было необычно, и ехать с ним в Москву. Доехали быстро. На нашей машине был пропуск в Кремль. Вышел из машины, пошептался с какими-то чекистами, все с озабоченными и жутко таинственными физиономиями. Из Кремля, где все было, как обычно, тихо и спокойно, через Спасские ворота выехали на московские улицы и проскочили на Кировскую, в Генштаб. Бедов сбегал в здание, побыл там недолго, а затем мы отправились на Каланчевскую площадь, в район трех вокзалов. Тут было немало машин, кишели люди, шла торопливая погрузка в эшелоны. Хотя особой паники в Москве мы не заметили, город все же выглядел как растревоженный муравейник. Осмотрели все собственными глазами и вернулись в штаб фронта, который вместе с командным пунктом переезжал совсем близко к Москве, в Перхушково на Можайском шоссе.
Потом прояснилось. Паникеры так запутали все, что комфронта Жуков был вынужден послать Бедова в столицу лично удостовериться, что происходит. Не знаю, что там доложил Николай Харлампиевич Жукову, а я убедился - Москва стоит и будет стоять. Что до испуганных людей, так это пена, которая схлынет. Да и пусть убираются, не болтаются под ногами.
Со всей ответственностью должен сказать; такое же настроение было в войсках, разумеется в первую голову у русских. Они стойко переносили все, чего нельзя сказать о выходцах из некоторых наших республик. Среди них было немало самострелов. Трусы уродовали себя, чтобы только как-то удрать с фронта.
В те мрачные дни на фронтовиков на подступах к Москве произвело большое впечатление опубликование 20 октября на первой странице "Красной звезды" портрета Г. К. Жукова. На другой день после введения осадного положения в городе. Тогда как-то не было принято отмечать таким образом военачальников, мы расценили это как гарантию того, что врагу не видать столицы СССР, как своих ушей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
