Я отрицательно покачал головой, одной рукой обнимая мать, а другой хватаясь за косяк двери. Однако они растаяли у меня на глазах подобно тому, как мед тает в горячей воде.
– А я собиралась! – заявила женщина.
Последние лучи солнца погасли, и воздух сразу стал холодным. Сквозь темные силуэты деревьев снова просвечивало море, я видел затухающие костры и корабль, лежащий на берегу. Молодая женщина прильнула губами к моим губам, и мне показалось, что я пью дивное старое вино из новой, только что выточенной и еще пахнущей деревом чаши. Мы упали на подстилку из сосновых игл и листьев папоротника.
Дважды я взял ее – плача в первый раз и смеясь во второй. Мы выпили еще вина. Я говорил ей о любви, а она клялась, что никогда меня не покинет, и мы смеялись друг над другом, понимая, что оба лжем, но сейчас находимся в полной безопасности. Заяц, выскочив из тьмы в лунное пятно на поляне, посмотрел на нас горящим глазом, воскликнул: "Элата!"[14] и тут же исчез. Я спросил, действительно ли это ее имя, и она кивнула, вновь делая глоток вина и целуя меня.
Потом я услышал лай гончих псов, преследующих оленя, – сперва далеко, а потом все ближе и ближе. Мне смутно припомнилось, что все, кто имел несчастье оказаться на пути такой охоты, бывали разорваны собаками в клочья. И я пожалел, что не опоясался мечом, прежде чем отправиться приносить жертву дереву. Элата спала, положив голову мне на колени, но я поднялся, шатаясь, и взял ее на руки, желая отнести к костру на берегу.
Но не успел я сделать и шага, как затрещали ветки и из тени вынырнул огромный олень; увидев огни костров (а может, лишь почуяв запах дыма), он метнулся назад, чуть не сбив меня с ног. Я слышал, как тяжело он дышит, прямо как кузнечные мехи, и почувствовал запах страха.
Элата сонно шевельнулась у меня на руках, олень пронесся мимо, а лай собак раздался совсем рядом. Я поставил молодую женщину на ноги, намереваясь побыстрее отвести к костру, но она поцеловала меня и, ткнув пальцем в темноту, объявила с пьяной многозначительностью:
– Погоди, 'ще один с твоего корабля хоч'т меня видеть…
Глава 6
НИМФА
Элата вернулась с минуту назад и попросила затушить костер. Но я не стал этого делать, хотя от костра остались лишь тлеющие уголья. Я знаю, она успела нынче побывать в постели Эгесистрата, а после него, по-моему, переспала еще и с одним из гоплитов Асета. После чего искупалась в ручье, где мы брали воду, но, когда я предложил ей обсушиться у костра, она как будто испугалась и попросила меня затушить его, жарко целуя и лаская меня.
Я очень устал; если Элата желает опять лечь с мужчиной, пусть поищет себе кого-нибудь другого. К тому же, пока я окончательно не заснул, нужно успеть записать в дневник про ту женщину (Эгесистрат зовет ее богиней) с пегими гончими. То, что сказала она, и то, что говорил Эгесистрат, может завтра оказаться очень важным.
Богиня была совсем юной, с менее пышными формами, чем у Элаты, но гораздо красивее; и я уверен, она еще не знала мужчины. С нею были и другие женщины, тоже очень красивые, но их я как следует не разглядел, потому что они избегали яркого лунного света, в котором столь смело выступала та Охотница.
Но сперва расскажу о ее гончих псах. Их мы увидели раньше, чем саму Охотницу и ее свиту. Меча у меня с собой не было, так что я схватил первую попавшуюся палку, увидев этих псов, однако сразу понял, как это глупо, – с тем же успехом можно было попробовать отбиться от них тонким прутиком.
Каждый пес был ростом с теленка, а в своре их было не меньше двадцати.
Элата спасла меня от них тем, что повисла на моей руке (сказать по правде, она самостоятельно уже и стоять не могла). Разъяренные гончие рядом с ней присмирели, стали вилять хвостами и даже ласкаться, тыкаясь ей в колени мордами и облизывая ей пальцы огромными шершавыми языками, а она гладила их. Я не решился на подобную фамильярность по отношению к этим бестиям, но они меня не тронули.
Вскоре появилась и Охотница с серебряным луком. Она улыбнулась нам, однако в улыбке ее не было теплоты; если б ее гончие загнали оленя, она, наверное, улыбалась бы точно так же. Но до чего все-таки она была изящна и прекрасна!
– Человек, который все забывает, – так она обратилась ко мне. Голос у нее был совсем девчоночий, но в нем слышались отзвуки охотничьего рога, высокие и чистые. – Меня-то ты не должен был бы забывать, – сказала она и прикоснулась ко мне своим луком.
И тут же я вспомнил, как встречался с нею на перекрестках жизненных путей, хотя при первой нашей встрече, да и при последней тоже, она показалась мне старше и меньше ростом, да и окружали ее собаки совсем другой породы. Я также припомнил, что она называла себя царицей, хотя и выглядела очень юной, и почтительно склонился пред нею, как и прежде.
– Ты, как я вижу, успел обольстить мою служанку, – заметила она, чуть улыбаясь.
– Как скажешь, великая богиня.
Она нетерпеливо качнула головой:
– Зови меня Охотницей.
– Хорошо, Охотница, коли ты так хочешь.
– Ты, наверное, мог бы послужить неплохой дичью для моих любимцев.
Хочешь, я тебе фору дам – стадию или даже две? – У нее за спиной сгрудились нимфы; до меня доносился из темноты их серебристый смех.
– Как пожелаешь, Охотница, – отвечал я. – Конец все равно один. – Костры, горевшие на берегу, были всего в одной стадии от нас, и я подумал, что мог бы успеть выхватить горящую головню. А с огнем в руках, да еще разбудив спящих матросов, можно было рассчитывать, что охота примет совсем другой оборот.
Тут из темноты раздался новый голос, мужской:
– Латро, ты где?
– Здесь, – ответил я негромко.
– Кто это там с тобой?
Я с трудом сдержал улыбку. Охотница ответила за меня:
– Ты же нас прекрасно знаешь, прорицатель.
Эгесистрат подошел совсем близко, так что, по-моему, должен был бы уже увидеть Охотницу, освещенную луной; но он опять спросил:
– Это кто там, возле дерева? Женщина?
Хоть он и опирался на свой костыль, идти ему в темноте все равно было трудно, почва здесь была неровная. Я бросил свою палку и протянул руку, чтоб помочь ему; он ухватился за меня – и тут же низко склонился перед Охотницей. Эллины не преклоняют колен, как это делаем мы, и не падают ниц, как народы Востока; но все же, мне кажется, богам оказывается более высокая честь, когда их приветствует простым поклоном мужчина, который никогда не стал бы целовать ничьи следы.
– Кому ты служишь, Эгесистрат?
– Готов служить тебе, Синтия[15], если ты того пожелаешь.
– А ты, Латро? Готов ли ты снова служить мне, если я попрошу?
У меня внутри все перевернулось, как молоко в маслобойке; моя рука, что поддерживала Элату, задрожала; но я тут же напомнил себе: ведь именно эта ужасная богиня вернула мне хоть какую-то память, – по крайней мере, воспоминания о моих прежних встречах с нею. (Теперь-то я опять об этом забыл, хотя не так давно еще помнил; но я все еще помню, что тогда подумал и сказал.) – Ты ведь царица, – смиренно произнес я, – разве я могу отказать тебе?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
