– Нет, – отвечал он, – можешь мне поверить. Она просто дриада, нечто вроде нимфы.
– А я думал, когда Элата назвалась невестой[16], что она просто молодая женщина, достигшая брачного возраста, – заметил я.
Эгесистрат кивнул:
– Тебе, чужеземцу, это вполне простительно. Из всех невидимых существ нимфы ближе всего к нам, людям; они даже не бессмертные, хотя живут очень долго. Наши крестьяне и боятся их, и любят; какой-нибудь деревенский воздыхатель, желая сделать приятное своей возлюбленной пастушке, может даже притвориться, что считает ее нимфой в человеческом обличье. Оттого слово "нимфа" и приобрело ныне оттенок обычного комплимента.
– Понятно, – сказал я. – Но, по-моему, есть и еще одно сходство между нимфами и нами – они тоже должны повиноваться Охотнице, которую ты называешь Великой богиней.
– Так и есть, – подтвердил Эгесистрат. – Она сестра, даже больше, сестра-близнец того Губителя, о котором мы только что говорили. А он – один из Двенадцати, лучший из них, истинный друг людей, покровитель искусства предсказаний, искусства врачевания – вообще всех искусств! Но его сестра…
– Не так дружелюбно относится к людям, как он, – подхватил я, прочитав это по его лицу.
Тут появилась Ио и уселась рядом с нами. Глаза у нее были заспанные, но горели любопытством.
– Кто эта женщина? – спросила она у Эгесистрата. – Я проснулась, а она лежит рядом со мной. Говорит, что принадлежит тебе.
Эгесистрат ответил, что это правда.
– Тогда тебе надо бы достать ей какую-нибудь одежду, а то хлопот не оберешься, когда моряки проснутся.
Я велел Ио сходить за одеждой Элаты, которая так и осталась под сосной.
Эгесистрат пробормотал себе под нос:
– Вообще-то неплохо было бы найти на корабле такое местечко, где ее никто не увидит. А то все начнут на нее пялиться – мне даже думать об этом неприятно.
Я заметил, что для этого достаточно посадить ее перед самой первой скамьей. Он рассмеялся:
– Ты прав, конечно, но это хорошо, когда все гребцы заняты. А ведь большую часть времени они грести не будут.
– Ну и что, даже в этом случае только те, что сидят рядом, смогут ее разглядывать, ведь корабль-то длинный и узкий. Только, по-моему, у моряков мысли будут при этом не намного грязнее твоих.
– Ты имеешь в виду слова богини?
Я кивнул.
– Она, между прочим, сказала еще, что ты тоже спал с этой нимфой до меня.
Я не стал возражать, а постарался утешить его, пояснив, что спал с Элатой, когда Охотница еще не отдала ее ему.
Он вздохнул:
– Да она бы никогда и не стала моей, если бы ты не переспал с нею прежде. Что же до моих "грязных" желаний, то лишь женщина может назвать их такими, да и то далеко не всякая. Я, видишь ли, потерял несколько лет назад жену; и мне, хромому, да еще вдали от дома, совсем не просто найти себе новую. Любому мужчине это сделать нелегко, тем более если хочешь, чтобы новая жена была такой же доброй, как прежняя.
– А у этой Охотницы любовники есть? – спросил я.
Эгесистрат покачал головой:
– Даже несколько – по крайней мере, я знаю нескольких смертных и богов, очень хотевших стать ее возлюбленными. Но все они вскоре кончили плохо.
Рассказывают, например, такую историю… Не знаю, правда ли это…
Я настоятельно попросил его рассказать мне эту историю, хотя уже очень устал. Мне почему-то казалось, что я должен постараться узнать об Охотнице как можно больше.
– Ну хорошо. Она ведь дочь Громовержца – кажется, я об этом еще не упоминал? – и, согласно легенде, в три года она явилась к отцу и попросила дать ей столько же имен, сколько у ее брата-близнеца, серебряный лук и стрелы, чтобы стать царицей нимф, и еще много всего. И когда отец пообещал выполнить все ее желания, она попросила еще, чтобы он превратил ее во взрослую женщину, такую же, как ее единокровная сестра, богиня мудрости Афина, которая родилась из головы своего отца уже взрослой. И это ее желание тоже было исполнено; вот поэтому иногда говорят, что она так и не успела повзрослеть по-настоящему.
Я предположил, что, наверное, то же самое можно сказать и об Афине;
Эгесистрат согласился со мной:
– Кстати, ни одна из них вроде бы так и не имела ни одного настоящего возлюбленного. Правда, Афина, по крайней мере, не принуждает других блюсти целомудрие. Вполне возможно, что она действительно так и не стала настоящей женщиной – в том смысле, что и некоторые мужчины тоже настоящими мужчинами не являются, – именно потому, что появилась на свет таким необычным способом.
Тут вернулась Ио, которая сообщила, что нашла одежду Элаты и прикрыла ее наготу. Она еще сказала, что заметила среди деревьев какое-то крупное животное, и оно настолько ее испугало, что она сразу бросилась прочь. Мы с Эгесистратом предположили, что это была просто корова, но Ио с этим не согласилась. Эгесистрат попросил девочку помогать ему охранять Элату от чужих посягательств, и она с готовностью обещала ему это, предварительно испросив разрешение у меня. Я добавил, что тот мальчик тоже мог бы им помогать, но они удивились и заверили меня, что на корабле нет ни одного мальчика.
И вот сейчас в небе уже разгорается заря.
Глава 7
ЭОБАЗ НАХОДИТСЯ В АПСИНФИИ[17]
– Для нас это одновременно и хорошо, и плохо, – сказал Эгесистрат. – Но, должен признаться, я бы ничего менять не стал, даже если б мог. Чтобы не сделать хуже.
Капитан кивнул, потирая лысую голову – так он, по-моему, делает всегда, когда о чем-то думает.
Ио, которая ходила с Эгесистратом проведать Элату, спросила:
– А где это – Апсинфия?
Нет, прежде, чем описывать этот разговор в харчевне, я должен описать всех этих людей и местность, где мы находимся, хотя, видимо, кое-что о них в моих записях уже есть. (Я, правда, бегло просмотрев свиток, нашел очень немногое.) Город этот называется Пактия, он расположен на берегу Геллеспонта.
Когда я разворачивал свой старый свиток – хотел выяснить, как я стал владельцем рабыни Ио, – то обнаружил рассказ об оракуле Светлого бога, который якобы сказал мне: "Ты должен пересечь узкое море". Некоторое время назад я спросил у Лисона (это моряк с нашего корабля), где у Геллеспонта самое узкое место, и он ответил, что он весь очень узкий. Тогда я спросил, есть ли на свете еще более узкие моря, и он сказал, что вряд ли. И прибавил, что пока что мы не пересекали Геллеспонт, а только плыли вдоль его западного берега. Он говорит, что на восточном берегу правят сатрапы Великого Царя, и, если мы подойдем к нему, нас захватят в плен или убьют.
Итак, я полагаю, что именно Геллеспонт и есть то узкое море, которое я должен переплыть, если хочу исцелиться, как вроде бы обещал мне Светлый бог. Да, там же моей рукой (я узнал собственный почерк) написано: "В мире наземном ищи, если сможешь увидеть!" Поскольку я не слепой и не имею желания стать прорицателем, как Эгесистрат, это, по-моему, должно означать, что мне следует обратиться к прошлому. А как раз этого-то я сделать и не могу: вчерашний день, как и все предыдущие дни, уже окутан для меня туманом забвения. Я спросил Ио, не случается ли и с ней такого, когда она вспоминает прошлое. Она ответила, что лишь годы самого раннего детства как бы скрыты от нее некой пеленой; мне ее слова показались странными, ведь детство – это единственное, что я помню очень хорошо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
