из любопытства. — Гедалья не до конца понимал, почему это сказал, но готов был поклясться, что портрет стал чуточку улыбчивее.
Еще какое-то время он стоял неподвижно. Темнота хранила молчание. Тогда Гедалья начал медленно отступать обратно к двери. Несмотря на то томительное волнение, которое вызывала волна нахлынувшего холода, он понимал, что самым правильным, что можно сейчас сделать, будет вернуться обратно.
Не поворачиваясь, шаг за шагом он вернулся к двери, нащупал ручку, потянул дверь на себя и по упавшему на пол лучу света выскользнул из комнаты.
Когда солнце снова зашло, в дом Эфрат вернулась жизнь — та жизнь, которой жила его хозяйка. По небу плыл полумесяц растущей луны, обещавшей всем прилив сил и хорошее настроение на ближайшие две недели. Луна всегда несла миру изменения, в ее обманчивых лучах рождались и воплощались в жизнь чьи-то мечты и хрупкие фантазии, которым затем предстояло выжить под палящим солнечным светом. Чтобы это сделать, дети луны научились поглощать свет солнца и все то, чему он дает жизнь. К слову, о еде…
Эфрат проснулась голодной. Ужасно, просто невероятно хотелось есть. По сравнению с обычным человеческим голодом, этот голод ничем нельзя было унять, он не отступал даже перед силой разума. Наоборот, он использовал силу ее разума, чтобы трансформировать тело и направить его способности на поиски жертвы и охоту. И это было очень приятное чувство.
Она сладко потянулась, предвкушая ночную гонку и новые силы, но тут вспомнила, что далеко ходить не нужно — в доме было по меньшей мере два человека. Впрочем, охота была ее прихотью, а не вынужденной необходимостью. Угощение всегда можно заказать с доставкой на дом, в любом количестве и любого качества. Но это делало жизнь скучной, а ночи — пресными, а что может быть хуже пресной жизни со скучными ночами?
— Который час? — раздался голос Шири с другой стороны дивана.
— А не все ли равно? Неделя близится к закату, и можно об этом не думать, — негромко отозвалась Эфрат.
— У меня вроде как есть дела. Я со свойственным мне трудолюбием оказываю покровительство людям искусства.
— Ты покровительствуешь людям? — Эфрат не выдержала и залилась громким смехом. — Прости, давай еще раз. Ты покровительствуешь людям искусства?
— А как, ты думаешь, я нашла нашего талантливого пианиста? Я наблюдала за ним какое-то время. Было очень забавно, когда он начал это замечать.
— Но…
— Вот именно, обычно люди не чувствуют нашего присутствия. А этот заметил.
— Где ты его нашла?
— Недалеко от Баварии. Я искала кого-то, кто играл бы моим овцам Баха.
— Прошу прощения? — Эфрат закашлялась и повернулась к Шири.
— Что? В искусстве и его продаже доход стабильным не бывает, а под размеренную музыку Баха овцы вырастают просто колоссальных размеров и пользуются большим спросом по всему югу Германии.
— Это больше, чем я могу осознать. — Эфрат поднялась с дивана и продолжала осмысливать пасторальные мотивы уже в вертикальном положении. — Надо бы проведать нашу… заблудшую овцу.
Укрыв плечи курткой, под которой проспала весь день, Эфрат вышла из гостевой комнаты и пошла на второй этаж. Приехавшие прошлой ночью люди хорошо знали дом, знали, куда можно заходить, а куда ради собственной безопасности не стоит. Заблудшая овечка должна была находиться в одной из комнат в левом крыле. Поднявшись по лестнице, Эфрат остановилась перед первой дверью, которая никак не должна была оказаться открытой. И она точно знала, что никто из ее помощников не рискнул бы туда зайти не только из соображений профессиональной этики, но из банального чувства самосохранения, которое у этих людей было очень хорошо развито. Тем не менее, дверь приоткрыта…
Эфрат толкнула створку и заглянула внутрь. Она не нуждалась в свете, чтобы видеть, именно поэтому его тут не было. Все оставалось по-прежнему, как и всегда, как и каждый день до этого. Со стен смотрели молчаливые лица. И только одно из полотен показалось ей каким-то другим. Она подошла к портрету, висевшему по левую сторону от двери. С порога его не видно, и чтобы заглянуть в эти глаза, нужно либо зайти в комнату, либо знать, куда посмотреть. С портрета на нее смотрел молодой темноволосый мужчина. Датировался портрет концом семнадцатого столетия. По крайней мере, так утверждала подпись в углу полотна, которая также спешила сообщить имя изображенного на портрете — “Овадия”. Память Эфрат поддерживала оба утверждения. На долю секунды Эфрат ей почудилось, что в выражении его лица что-то изменилось, но в этом она не была уверена, а потому мягко улыбнулась и подошла к противоположной стене, где остановилась перед другим портретом.
— Привет, дорогой, — тихо начала Эфрат, — скучаешь без меня? Впрочем, у тебя тут неплохая компания. Знаешь что, давай-ка я возьму тебя с собой. У нас какая-то ерунда начала происходить, а ерунда — это одна из тех ситуаций, когда две головы лучше чем одна.
С этими словами, она сняла со стены один портретов и вышла из комнаты, плотно закрыв за собой дверь. Дальше по коридору нашлись еще две комнаты, в одной из них располагался кабинет, а в другой — ее конечная цель, комната для людей, которые ни о чем не подозревали. Еще никогда в этом доме не случалось, чтобы после этого они оказывались там после того как стали ее трапезой, а не перед этим. Заблудшая овечка стала дебютантом. Эфрат взялась за ручку двери и медленно вошла в комнату. Эта комната была особенной, в отличии от большинства комнат в доме, тут не держали ни антиквариата, ни ретро-сувениров. Когда Эфрат обставляла ее, она просто показала дизайнеру иллюстрацию из журнала и сказала, что должно быть так. В конце концов, люди должны проводить свои последние часы в счастье и комфорте. Это улучшает их гастрономические достоинства.
Рахмиэль лежал под капельницей и для человека, недавно пережившего переливание крови, выглядел весьма неплохо. Эфрат прошлась по пушистому ковру в центре комнаты, что для ее босых стоп было весьма приятно, Эфрат поставила портрет на кресло возле кровати и подошла к человеку. От его идеальной укладки почти ничего не осталось, и теперь короткие высветленные пряди слегка закрывали лоб. Эфрат провела по ним рукой и нащупала рваную кожу на виске — видимо, он ударился обо что-то, когда она швырнула его в центр комнаты. У нее не было никакого плана и никаких мыслей насчет того, что с ним делать дальше, а потому она просто села на край кровати и смотрела.
Когда Эфрат выходила на охоту, в ней просыпался тот древний разум, который не
