— Сразу после этого президент поручил министру науки заняться… — Он внезапно остановился и схватил меня за плечо: — …мною.
38. Учебник истории
Первые пересадки органов между разными биологическими видами были произведены в середине XX века, а точнее, в 1960—1970-е годы. С тех пор больной человек стал похож на автомобиль, в котором можно просто заменить неисправные детали. Смерть стала чем-то вроде обычной механической поломки. Если кто-то умирал, то случалось это из-за неподходящих запчастей. Исследователи выяснили, что сердце свиньи годится для пересадки человеку. Технологии постоянно совершенствовались, и пересаженные органы приживались и функционировали. Заменить можно было все, кроме мозга, но и это было лишь вопросом времени!
Логично думать, что в один прекрасный день удастся справиться с любыми повреждениями, поняв механизм самого главного сбоя — смерти. Это всего лишь вопрос технологии. Одновременно увеличилась и продолжительность жизни. Появление признаков старения стало следствием недобросовестного отношения к себе. Всем надлежало содержать свой биологический механизм в идельном порядке и регулярно проходить техосмотр.
Стариков стали прятать, чтобы они не портили картину. На виду были только те, кто занимался теннисом или бегом и отличался цветущим здоровьем. В то время считалось, что лучший способ бороться со смертью — это скрывать признаки ее приближения.
Учебник истории, вводный курс для 2 класса39. Амандина
Рауль запихал меня в свой древний «рено» с откидным верхом и рванул с места.
— Куда ты меня везешь?
— Туда, где все сейчас и происходит.
Больше я от него ничего не добился. Мы выехали из Парижа. Я поежился, когда Рауль наконец затормозил перед зловещей вывеской: «Исправительное учреждение Флери-Мерожи».
Снаружи это заведение напоминало не тюрьму, а небольшой поселок или больничный комплекс. Рауль припарковался на соседней стоянке и потащил меня ко входу. Он предъявил какую-то бумагу, я показал удостоверение личности. Мы миновали контрольный пост и, пройдя по длинному коридору, оказались перед запертой дверью.
Нам отворил какой-то хмурый человек. Он еще сильнее помрачнел, увидев широко улыбающегося Разорбака.
— Приветствую, господин директор. Хочу представить вам доктора Мишеля Пэнсона. Нужно немедленно выписать ему пропуск. Заранее благодарен.
Директор не успел ответить, а мы уже мчались дальше. Мне показалось, что охранники провожают нас недобрым взглядом.
Мы очутились во дворе, в самом центре тюремного городка. Он был огромен. Пять корпусов тянулись вдаль. Во дворе каждого из них было футбольное поле. Рауль объяснил, что заключенные очень много занимаются спортом, но в этот час они еще сидели по камерам.
Это хорошо, потому что многие из них, похоже, были не в восторге от нашего присутствия. Ухватившись за решетки первого этажа, они орали:
— Засранцы, ублюдки!
Охранники, судя по всему, и не собирались затыкать им рот.
Сквозь общий рев прорвался один особенно громкий голос:
— Все знают, чего вы там вытворяете во втором блоке! Убить вас мало!
Меня охватило беспокойство. Что же наделал мой друг, продолжавший беззаботно шагать рядом, чем он довел этих людей до такого остервенения? Я знал, что увлечения Рауля могли завести его очень далеко, даже за пределы разумного.
Корпус Д-2. Я прибавил шаг, чтобы не остаться одному среди свирепых зеков и враждебно настроенных охранников. Опять коридоры, лязг дверей. Лестницы. Снова лестницы. Будто спускаешься в ад. Снизу доносится хриплый смех вперемешку с протяжными стонами. Здесь что, держат сумасшедших?
Ниже, еще ниже. Сумрачнее, еще сумрачнее. Я вспомнил о методе, которым пользовался Эскулап для лечения безумия. Прошло больше трех тысяч лет со дня основания лечебницы Эпидавр, руины которой сохранились до нашего времени. Эскулап, пионер психиатрии, соорудил там лабиринт темных туннелей. Безумцев заставляли долго ждать, обещая, что их ждет наивысшее наслаждение, и наконец впускали в подземелье. Тут же начинали звенеть колокольчики, и чем дальше человек углублялся в лабиринт, тем мелодичнее становились звуки. Когда же зачарованный безумец оказывался в самом темном месте, на него сбрасывали клубок змей. Несчастный, только что мечтавший о вершинах блаженства, или умирал от ужаса, или вылечивался. Так Эскулап изобрел шоковую терапию.
Бродя по подземелью Флери-Мерожи, я спрашивал себя, когда же наконец наткнусь на своих змей.
Тут Рауль вытащил ржавый ключ и отпер здоровенную, обитую железом дверь. За ней оказался захламленный ангар. Там было трое мужчин в спортивных костюмах и молодая блондинка в черном халате, увидев которую я испытал что-то вроде дежа-вю.
Мужчины встали и уважительно поздоровались с Раулем.
— Позвольте представить доктора Мишеля Пэнсона, о котором я вам уже рассказывал.
— Спасибо, что пришли, доктор, — воскликнули они хором.
— Мадемуазель Баллю, наша медсестра, — продолжил Рауль.
Я помахал девушке рукой, она в ответ смерила меня взглядом.
Место это, по-видимому, было прежде тюремной больницей. Справа стоял лабораторный стеллаж, уставленный дымящимися флягами — сосудами Дьюара с жидким азотом. Посреди помещения, словно трон, возвышалось древнее стоматологическое кресло с облезлым сиденьем, как лианами оплетенное проводами и окруженное какими-то аппаратами со светящимися экранами.
Все это напоминало гараж мастера на все руки. Видя, в каком состоянии находятся приборы, ржавые рычаги и всякие железяки, я подумал, уж не лазил ли Рауль за ними по университетским помойкам. Экраны осциллографов потрескались, а электроды кардиографов потемнели от старости.
Однако я достаточно времени провел в лабораториях, чтобы знать, что безупречный порядок там бывает только в кино. В настоящей лаборатории не найдешь ни никелированных столов, ни белоснежных халатов, а сами ученые — это угрюмые типы в побитых молью свитерах.
Один мой друг, занимаясь очень важной темой — изучением движения мысли по закоулкам мозга, — сумел выбить для своей лаборатории всего лишь угол подземной парковки в госпитале Биша, где все звенело и подпрыгивало каждый раз, когда рядом проносился поезд метро. Из-за недостаточного финансирования мой друг не смог приобрести металлическую подставку для приемника мозговых колебаний, и ее пришлось заменить кусками фанеры, кое-как обмотанными скотчем и для прочности скрепленными кнопками. Да-да, даже во Франции научные исследования ведутся таким вот образом.
— Дорогой Мишель, здесь проводится самый грандиозный эксперимент нашего времени, — торжественно объявил Рауль, оторвав меня от размышлений. — Помнишь, раньше мы говорили с тобой о смерти, встречаясь на кладбище Пер-Лашез? Тогда я называл ее неисследованным континентом. Сейчас пришло время поднять над ним наш флаг.
Вот так раз. Клубок змей все-таки свалился мне на голову. Рауль Разорбак, мой лучший и давнишний друг, сошел с ума. Вот до чего доводят заигрывания со смертью! Видя мое изумление, он поспешил разъяснить:
— После покушения в Версале президент пережил NDE и поручил министру науки Бенуа Меркассьеру начать программу исследований клинической смерти. Оказалось, что Меркассьер читал в международных научных журналах мои статьи об искусственном анабиозе сурков. Он связался со мной и спросил, смогу ли я провести аналогичные опыты на человеке. Я тут же согласился. Очень может быть, что мои сурки побывали в загробном мире, но они не могли рассказать, что видели там. С людьми все иначе. Да, дорогой мой, правительство дало мне «зеленый свет» на исследования NDE с привлечением добровольцев. Наши добровольцы — это заключенные. Летчики-испытатели, которые отправляются на тот свет. Они… э-э… хм-м…
Он на секунду задумался, словно подбирал слово.
— Они…
Лицо его просветлело:
— Та-на-то-нав-ты. От греческого «танатос» — смерть и «наутис» — мореплаватель. Танатонавты. Вот хорошее слово. Танатонавт.
И он еще раз повторил:
— Танатонавт. Как космонавт или астронавт. Так мы и будем их называть. Наконец-то мы изобрели настоящий термин. Мы используем танатонавтов для занятий та-на-то-нав-ти-кой.
В подземелье Флери-Мерожи рождался новый язык. Рауль сиял.
Блондинка принесла бутылку мозельского и печенье. Все выпили за первый термин. Один я оставался мрачен и оттолкнул бокал, который протягивал мне Рауль.
— Извините, не хочу портить вам настроение, но здесь, как я вижу, играют с жизнью. Задача этих господ, насколько я понял, завоевание Континента Мертвых, так?
— Верно, Мишель. Правда здорово? — Рауль воздел руку к грязному, покрытому пятнами потолку. — Поистине грандиозная задача, и для нашего поколения, и для будущих: разведка того света.
