Когда пастух вернулся от господина фон Штоффельна, радость еще сильнее взыграла в сердцах крестьян: молодежь плясала в тени деревьев, и буйный йодль[7] переливался из ущелья в ущелье, от горы к горе и эхом прокатывался по стенам замка Сумисвальд. Осторожные старики предостерегали и удерживали юнцов, но упрямые головы не обращали внимания на предостережения стариков, считая, что если и случится беда, то только по вине накаркавших ее дедов. Еще не знали молодые, что вслед за упрямством приходит беда.
Общая радость передалась во все дома, и там, где был кусочек мяса хоть бы с мизинец размером, варилась пища, а где оставалось еще хоть немного масла, пеклись пироги.
Но вот было съедено мясо, кончились пирожки, прошел этот день, и на смену ему наступили другие дни. Приближалось время, когда одна из женщин в деревне должна была родить; и чем ближе был этот день, тем настойчивее возвращался в души крестьян старый страх перед Зеленым Охотником, который может снова объявиться и потребовать уплаты долга или устроить им еще какую-нибудь каверзу.
Кто может измерить горе молодой женщины, которой предстояло родить дитя? Плач ее был слышен в каждом уголке дома, и вскоре уже плакали все ее родственники. Никто не знал, что им делать, однако все понимали, что тот, с кем они связались, шутить не станет. Чем ближе был роковой час, тем больше уповала бедная женщина на Бога и всей душой возносила молитвы к Богородице, умоляя ее о помощи во имя ее многострадального Сына. И все больше верила она в то, что и в жизни, и в смерти, и в горе только у Господа можно найти утешение, ибо там, где есть Он, не может быть Зла, а где есть Зло — там кончается Его власть.
Все больше утверждалась в ее душе вера, что если служитель Божий со святыми дарами, священной плотью Спасителя будет присутствовать при рождении ребенка и произнесет священные слова молитвы, то ни один злой дух не посмеет приблизиться к ребенку, а если пастор сразу же совершит обряд крещения новорожденного, что в то время было разрешено, тогда бедное дитя навсегда избавится от опасности, которой подвергли его родители. Этой верой прониклись и остальные. Горе молодой женщины терзало их сердца, но они боялись признаться священнику в том, что заключили сделку с сатаной. Никто с того времени не ходил на исповедь, никто не держал ответа перед пастором. А пастор был очень благочестивым человеком, даже рыцари не смели издеваться над ним, потому что он всегда говорил им правду в лицо. Если дело будет сделано, думали раньше крестьяне, Зеленый Человек уже не сможет им помешать; теперь же никто не хотел первым признаться во всем пастору: совесть знала, почему.
Наконец сердце одной женщины не выдержало горя, и она рассказала священнику все о сделке и о желании бедной будущей матери. Сильно разгневался достойный муж, но не стал терять времени на пустые слова и смело вступил в бой с могущественным врагом за душу несчастной. Он был одним из тех, кто не боится жесточайшей битвы, поскольку стремится к венцу жизни вечной и знает, что будет увенчан ею, так как борется за правое дело.
Вокруг дома, в котором бедняжка ждала появления ребенка, произнес пастор заклятие нечистой силе и окропил дом святой водой, чтобы злые духи не смели приблизиться к нему, осенил крестным знамением порог, а затем и всю комнату, — и женщина спокойно родила, а священник окрестил дитя. Спокойствие царило и на дворе, в чистом небе мерцали яркие звезды, легкий ветерок шумел в кронах деревьев. Одни будто бы слышали пронзительный смех, другие же утверждали, что были сычи на опушке леса.
Все присутствовавшие там не скрывали своей радости, считая, что теперь все страшное уже позади и что если им удалось однажды одурачить Зеленого Человека, то тем же способом они проведут его еще не один раз.
Была устроена большая трапеза, и за гостями послали даже в соседние деревни. Напрасно отговаривал их пастор от пиршества и ликований и призывал к смирению и молитве, так как враг еще не был повержен, а грех перед Господом не был искуплен. Пастор чувствовал, что не в его власти налагать епитимью на крестьян и что страшное наказание примут они от руки самого Господа. Но они его не слушали и хотели задобрить выпивкой и закуской. Однако пастор покинул их в грусти, прося прощения у Бога за тех, кто не ведал, что творит, и решил молитвами и постом сражаться, как преданный пастырь, за вверенное ему стадо.
Среди ликующей толпы можно было видеть и Кристину, но необычно тихую, с пылающими щеками, потемневшими глазами и странно подергивающимся лицом. Кристина присутствовала при родах как опытная повитуха, на неожиданном крещении не побоялась стать крестной матерью, но когда пастор стал кропить дитя святой водой и крестить его во имя Отца и Сына и Святого Духа, ей показалось, будто кто-то прижимает кусок раскаленного железа к тому месту, в которое пришелся поцелуй Зеленого Охотника. От дикой боли и ужаса она вздрогнула, чуть не уронив ребенка на пол, и с этого момента боль уже не унималась, а становилась с каждым часом все сильнее. Сначала Кристина тихо сидела и, превозмогая боль, прислушивалась к тому, что происходило у нее в душе, но затем все чаще стала проводить рукой по пылающему пятну, на котором, казалось, сидела ядовитая оса и вонзала огненное жало прямо ей в мозг. Но так как никакой осы Кристина не увидела, а укусы, тем не менее, становились все более жгучими, а мысли — все более жуткими, она стала всем показывать щеку и спрашивать, что с ней такое; снова и снова спрашивала Кристина, но никто ничего не видел, и вскоре всем надоели ее причитания. В конце концов она упросила одну старую женщину хорошенько посмотреть, что же у нее со щекой. Уже наступало утро, и когда старуха рассмотрела на щеке Кристины почти незаметное пятнышко, как раз прокричал петух.
— Ничего страшного, — сказала она, — это пройдет, — и вслед за тем ушла.
Кристина стала утешать себя, что действительно ничего страшного в этом нет, и что все скоро пройдет, но муки не прекращались, а крошечная точка увеличивалась, так что скоро все заметили ее и стали спрашивать, что это за черное пятно появилось на ее лице. Никто и не подозревал в этом ничего плохого — пятно и пятно, — но их слова ранили ее. Снова и снова оживали в ней тяжелые воспоминания, что именно сюда поцеловал ее Зеленый Человек, и что тот же жар, который тогда, как удар молнии, чуть не сжег ее тело, вспыхнул в ней с новой силой и пожирает ее.
Опять Кристина лишилась сна, еда ей казалась хуже горячей головешки. Она металась из угла в угол и искала утешения, но ничто не могло ее утешить, так как боль все росла, и черная точка становилась все больше и все чернее; от нее расходились в разные стороны черные полосы, и казалось, что внутрь от пятна растет какая-то опухоль.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
