Опять Кристина лишилась сна, еда ей казалась хуже горячей головешки. Она металась из угла в угол и искала утешения, но ничто не могло ее утешить, так как боль все росла, и черная точка становилась все больше и все чернее; от нее расходились в разные стороны черные полосы, и казалось, что внутрь от пятна растет какая-то опухоль.
Так страдала Кристина и не находила себе места ни днем, ни ночью, и не могла ни единой душе признаться в том, что ей оставил на память о сделке Зеленый Человек. Если бы она могла узнать, как избавиться от этой муки, все на свете отдала бы. Жестокая боль помутила ее рассудок.
Так случилось, что снова одна из женщин ждала ребенка. Но на сей раз страхи прошли, и на душе у людей было спокойно: стоит только вовремя вызвать пастора, думали они, и снова Зеленый Человек останется в дураках. Только одна Кристина не думала так. Чем ближе был день родов, тем невыносимее становилась боль в щеке, тем ужаснее разрасталось черное пятно, вокруг его центра стали появляться заметные удлинения, оно покрылось короткими волосками, блестящие точки и штрихи появились на вершине нароста, и из бугра образовалась голова, из которой сверкало что-то наподобие пары глаз. Громко закричали все, увидев ядовитого крестовика, цепко сидящего на лице Кристины, и в панике бежали от нее.
Люди говорили всякое: один советовал одно, другой — другое. Как бы там ни было, все сочувствовали Кристине, и все равно старались, насколько это было возможно, не сталкиваться с ней. Но чем откровеннее люди избегали ее, тем больше влекло к ним Кристину: она стучалась в каждую дверь, чувствуя, что дьявол напоминает ей об обещанном ребенке, и, чтобы склонить людей к этой жертве, она непрерывно жаловалась им, а когда и это не помогало, пыталась внушить им страх.
Но их это мало заботило: им не было дела до того, что мучило Кристину; своими страданиями, считали они, она обязана только самой себе. И, чтобы отвязаться от нее, многие, добавляли: «Видишь ли, никто, кроме тебя, не обещал отдать ребенка, поэтому никто его и не отдаст!»
Вне себя от бешенства ругала она собственного мужа, но тот, как и остальные, избегал ее и, если ему это не удавалось, равнодушно уверял ее в том, что все у нее пройдет; что это лишь пятно, какое бывает у многих людей, и когда оно перестанет расти, несложно будет перевязать его повязкой.
Тем временем страдания ее не ослабевали, каждой клеточкой своего существа ощущала она адский жар, а тело сидящего в ней паука было самим адом. Кристине казалось, будто ее окатывает волнами огненное море, и огненные вихри кружатся в ее мозгу, и кромсают его раскаленными ножами. А паук все раздавался вширь и разбухал, и видно было среди короткой щетины, как глаза его наливались ядом. Когда муки Кристины перестали вызывать сочувствие людей и когда ее перестали подпускать к роженице, она, теряя рассудок, выбежала на дорогу, по которой должен был пройти пастор.
Тот шел по откосу быстрыми шагами в сопровождении коренастого служки; жаркое солнце и крутая дорога не были им помехой, потому что речь шла о спасении чьей-то души и о предотвращении тяжелого несчастья. Потому так и боялся пастор опоздать, возвращаясь от больного. В отчаянии упала Кристина ему в ноги и, обнимая его колени, просила избавить ее от этого ада, пожертвовать ребенком, который еще не видел жизни. А паук, вздыбившись еще выше, жутко мерцал черными отблесками на разгоряченном лице женщины и ужасным взглядом пялился на священную утварь и принадлежности пастора. Тот, однако, оттолкнул Кристину в сторону и осенил крестным знамением. Он хорошо видел врага и его уловки, но ради спасения души младенца уклонился от схватки с ним. Тут Кристина вскочила на ноги и изо всех сил рванулась вслед за пастором; однако сильная рука служки удержала одержимую женщину. Пастор успел тем временем защитить дом охранительной молитвой, принять ребенка в освященные руки и вверить его судьбу Тому, над кем бессилен ад.
В это время во дворе происходила ужасная схватка: Кристина, стремясь заполучить некрещеное дитя, прорывалась в дом, но ее удерживали сильные мужские руки. Над домом бушевала буря, косые молнии змеились над ним, но рука Господня оберегала его. Наконец дитя было окрещено, а Кристина в бессильном отчаянии все еще продолжала кружить вокруг дома. Охваченная невыносимой мукой, она издавала такие нечеловеческие вопли, что скот в хлевах дрожал и рвался с привязи, а дубы в лесу отвечали испуганным шумом.
В доме ликовали по поводу новой победы сельчан, поражения Зеленого Человека и напрасных стараний его пособницы. На дворе же в муках каталась по земле Кристина: ее лицо свело судорогой, которой не доводилось испытывать ни одной роженице на свете, а паук все больше раздувался, и все большим жаром пылало тело женщины. Тут Кристине показалось, будто ее лицо лопается, словно из него рождаются горящие угольки и, оживая, расползаются по лицу, рукам и ногам, живым огнем растекаются по всему ее телу. Затем в неверном отблеске молнии она увидела, как по ней бежит множество длинноногих, ядовитых черных паучков и растворяется в темноте ночи, а им вдогонку спешат полчища новых, таких же длинноногих и налитых ядом. Наконец скрылся в ночи последний, и жжение на лице утихло, паук уменьшился в размерах и снова превратился в едва заметную точку и пялился потухшим взором в сторону своего дьявольского выводка, который он произвел на свет и который расползся во все концы, как живое напоминание о том, что нельзя шутить с Зеленым Охотником.
Бледная, подобно роженице, побрела Кристина домой. Хоть лицо ее и не пылало более прежним огнем, однако душевный жар не ослабевал; и как ни жаждало покоя ее измученное тело. Зеленый Человек навсегда отнял у нее покой. Так и бывает со всяким, кто попадет в его руки.
Тем временем в доме продолжалось ликование, и никто не слышал, как мычит и мечется в стойлах скот. Наконец люди пришли в себя от радости, и несколько человек пошли проверить, что происходит в хлеву. Бледные от ужаса люди вернулись в комнату с вестью о том, что самая лучшая в селе корова мертва, а остальные так страшно мечутся, что на них невозможно смотреть. «Творится что-то страшное и непонятное», — повторяли они.
Ликование утихло, и все побежали к скоту, чей рев эхом раскатывался по окрестностям, и никто не мог понять, что же происходит. Против колдовства были пущены в ход все известные народные и церковные средства, но все оказалось напрасным: еще до рассвета весь скот в хлеву околел. То здесь, то там начинали мычать коровы и быки, до того бывшие спокойными, жалобно звали перепуганные животные на помощь своих хозяев, но люди могли только смотреть, как надвигается беда.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
