Какая-то неведомая сила подняла руку Тимофея до лба, и он трижды перекрестился. Неожиданно его душа наполнилась уверенностью, что с ним ничего не случится и костлявая непременно споткнется о порог его камеры, так и не отважившись ступить дальше.
А начальник тюрьмы все торопил:
— Эй, караул, готовсь! Ну чего мух ртами ловите, деревня! В тюрьме служите! Это вам не девок щупать. Ты все телишься, Сидоренко? Сказано тебе было: читай приговор!
Теперь физиономия начальника тюрьмы уже не казалась такой страшной, и Тимофей даже подумал о том, что барин похож на соседского кота из далекого детства, таскавшего мохнатых желтых цыплят. От этой мысли смертник улыбнулся.
— Скалишься, выродок! — рявкнул усатый. — Посмотрим, как ты дальше лыбиться будешь!
— Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики… — услышал Тимофей заупокойный голос Сидоренко.
— Да ты не мне читай, мудило, мать твою! — не разжимая зубов, процедил начальник тюрьмы, шевеля рыжими усами. — Я, что ли, смертник?! К окошку подойди и ему читай! — ткнул он пальцем в сторону Тимофея, который с удивительным спокойствием ожидал приговора, сидя в углу камеры.
Тимофей успел потерять интерес к происходящему. Теперь попытка убить его казалась ему такой же смешной, как клоунада рыжего начальника. Спиной он ощутил холод камня и подумал о том, что очень не хотелось бы простудиться, поскольку впереди его ожидает долгая жизнь, а камера смертников не способствует сохранению здоровья.
Через секунду Тимофей увидел в окошке перекошенное от страха лицо охранника Сидоренко. Глядя на него, можно было подумать, что это именно его, Сидоренко, приговорили к расстрелу.
— …к высшей… мере наказания, — запинаясь, продолжил чтение Сидоренко. — Приговор окончательный, обжалованию в кассационном порядке не подлежит…
И вновь Тимофей увидел усатое лицо начальника тюрьмы.
— Отдыхаешь?! Ну-ну… Заряжай! — почти восторженно выкрикнул он, и его рыжие усы зашевелились, словно крылья огромной бабочки.
Тимофей улыбнулся, а потом, не в силах больше сдерживать смех, расхохотался беззлобно и заразительно.
— Да как же можно? — неожиданно воспротивился приказу молоденький охранник. — Арестант-то наш спятил!
— Кому сказано, заряжай!
Сухо щелкнули затворы, и Тимофей увидел направленные в его грудь три «ствола».
— Да ты бы хоть смеяться перестал, — едва ли не со слезами в голосе взмолился Сидоренко. — Как же это можно стрелять, когда человек хохочет.
А Тимофей не унимался: видно, так хохочут черти, наблюдая за муками грешников. Его хохот набирал силу, ему стало тесно в камере смертника, и он выпрыгнул через крохотное окошечко в двери и шаловливым постреленком побежал по длинному гулкому тюремному коридору.
— …Товсь! Цельсь!
Смех споткнулся на самой высокой ноте и резко затих. Неужели предчувствие обмануло его и уже через мгновение он свалится на грязный каменный пол рядом с убитыми красноармейцами, и его кровь смешается с собачьей?
Тимофей зажмурился.
— Отставить! — услышал он властный окрик в коридоре.
— Товарищ Веселовский! — раздался растерянный голос начальника тюрьмы.
— Чем это вы занимаетесь здесь?
— Да вот привожу приговор в исполнение согласно решению суда.
— Вижу, как приводишь, — недовольно перебил его Веселовский, заглядывая в камеру. — Что ж это, он один половину твоей охраны перебил? С кем остальных заключенных охранять прикажешь? Или ты думаешь, товарищ Марусев, что штат у милиции безразмерный и тебе сюда на растерзание арестантам еще народ будут подкидывать? Уберите винтовки, я сказал!
— Так мы, товарищ Веселовский, сейчас мигом все закончим.
— Отставить, я сказал! Или до вас еще не доходит — кто перед вами?
Стволы винтовок в мгновение ока вынырнули из амбразуры обратно в коридор, и Тимофей понял, что предчувствие его не обмануло: смерть только дохнула в его лицо ледяным холодом и прошла мимо. Он поднес ладонь ко лбу и вытер крупные капли пота.
— Открывай… Хочу взглянуть на вашего героя!
— Товарищ Веселовский, он четырех охранников завалил и трех собак порезал, неужели не боязно?
— Большевикам бояться не к лицу. Ну, долго я буду еще ждать?
Сначала затворилось окошечко в двери, а потом забренчали ключи, лязгнул замок, и дверь со скрипом отворилась. В камеру шагнул невысокий плотный мужчина лет сорока, одетый в выцветшую гимнастерку и яловые сапоги. Из-под распахнутого ворота виднелась тельняшка. Он напоминал обыкновенного уркагана соловецких лагерей. После кронштадтского мятежа матросами там были заполнены все зоны. В покорителях морей изначально проглядывала какая-то воровская раскрепощенность и пиратская лихость, которая заставляла даже матерых каторжан считаться с их мнением. На зонах матросы отличались редкой сплоченностью, не свойственной другим заключенным. Всякого, кто носил тельняшку, называли «братком». Уркам памятны были дни, когда матросы вырезали целые бараки блатных за то, что кто-то из них бесчестил по матушке «сынов революции».
Позже многие из бывших матросов растворились в воровской среде, возглавили бандитские шайки и стали авторитетнейшими уркачами. Тельняшка же превратилась в один из атрибутов воровской доблести…
— Товарищ Веселовский, с вами еще три бойца войдут, — заглянул в дверь начальник тюрьмы.
— Оставь их при себе, они мне без надобности. Или ты думаешь, что балтиец не сумеет справиться с единственным зэком? — неодобрительно хмыкнул Веселовский.
— Нет, товарищ Веселовский, я так не думаю, но все-таки… Собак задавил, а потом бойцы, — кивнул он на распластанные тела.
— У меня к тебе есть одна просьба, Марусев! — оборвал его Веселовский.
— Слушаю вас. — Начальник тюрьмы всем своим видом изобразил напряженное внимание.
— Запри нас покрепче и никого не впускай, что бы ни случилось.
— Да как же можно? Он же смертник!
— А вот так! Если я говорю, значит, можно, — резко сказал Веселовский.
Тимофей невольно улыбнулся. Этот разговор чем-то напоминал ему разговор авторитетного уркагана с рядовым сявкой. «Худшего уже не будет», — подумал Тимофей. Ему определенно нравился этот начальник в тельняшке и с замашками солидного уркагана.
— Слушаюсь! — наконец-то сдался начальник тюрьмы. — Ежели что, мы здесь!
Дверь, скрипя петлями, затворилась за вошедшим. Через мгновение злорадно щелкнул замок, оставив Веселовского наедине с приговоренным.
— Я-то думал, что к богатырю захожу, а ты и ростом-то не особенно вышел. Но вижу, что силой не обижен. Как это ты их всех? — кивнул Веселовский на лежавшие вокруг трупы.
— Не знаю, сам удивляюсь, — честно признался Тимофей. — Просто жить очень хотелось.
— Это очень хорошо, что жить хочется, — одобрительно кивнул Веселовский. — Меня зовут Герман Юрьевич. — Он перешагнул через раскинутые руки красноармейца и протянул широкую ладонь. — Будем знакомы… Да ты брось оружие-то! Или боишься меня? Четверых не испугался, а меня одного боишься?
Помедлив, Тимофей разжал пальцы, и винтовка с лязгом упала на залитый кровью бетонный пол. Тимофей осторожно протянул руку для пожатия. Ладонь у Веселовского оказалась крепкой, мужицкой, как будто он всю жизнь работал кувалдой или топором.
— Так, значит, говоришь, жить хочешь…
— Хочу, — кивнул Тимофей.
— Ну что же, именно от меня и зависит, увидишь ты завтрашний рассвет или нет… Имею к тебе предложение.
— Мне ничего не остается делать, как выслушать, — спокойно отозвался Тимофей.
Голос у Веселовского был негромкий, но завораживал своей твердостью и четкостью, и Тимофей почувствовал себя совершенно беззащитным перед этим внешне непримечательным, но, видимо, очень волевым человеком. Нечто подобное ощущает кролик, услышав шипение змеи.
— Есть у нас на Полярном Урале, на одном небольшом полуострове, лагерь, где мы собрали уголовный сброд со всей России. Поселочек называется Печорск. Тамошняя охрана не справляется с зэками — распустились урки, режут друг друга, насилуют… Так вот, мы бы хотели, чтобы ты помог нам установить там порядок. Как бы изнутри… Такое дело как раз для твоего характера будет. Ну как, возьмешься?
Тимофей не удивился бы, если б Веселовский рассказал ему о своем уголовном прошлом и, задрав тельняшку до горла, показал бы авторитетную наколку на груди. Если придется с таким мужиком в одной упряжке работать, то почему бы и не согласиться?
— Согласен!
— Ну вот и сладили. Молодец. Но хочу тебя предупредить, чтобы наш уговор остался между нами.
— Я не против, — понимающе кивнул бывший смертник.
— У меня в кармане мандат, который дает мне широчайшие полномочия, — продолжал Веселовский. — Если мы с тобой сработаемся, то ты не только уцелеешь, но и сможешь скоро выйти на волю. Тебе все понятно?
