По сути, правящая партия овладела лишь навыками уничтожения политических противников и оказалась неспособной к открытой дискуссии, к политическим методам борьбы на равных для обеих сторон условиях. Еще на заре революции компартия уничтожила не только своих откровенных врагов, но и возможных потенциальных противников. Сначала были закрыты оппозиционные и просто независимые органы печати, а вслед за этим последовал запрет на деятельность всех политических партий, кроме большевистской. И равных условий борьбы просто не стало. Как исчезло и само понятие политической борьбы. Остались лишь "ум, честь и совесть эпохи" – в лице Коммунистической партии СССР.
Знаменитое шиллеровское: "Государь, введите свободу мысли!" – семь десятилетий насмешкой витало над нашей страной. И все же, несмотря ни на что, свободная мысль жила, не афишируя себя, зарождаясь на кухнях, в квартирных посиделках и на страницах самиздата, в эзоповом языке намеков и ассоциаций, литературных произведениях… Иногда это выплескивалось на площади, но то были единичные акты героического противостояния власти небольшой горстки диссидентов. С ними расправлялись быстро. Печать дружно молчала, а когда молчать уже было нельзя, организованно клеймила отступников. Единомыслие столь же дружно диктовало, что думать и говорить народу. Инакомыслящих и особенно инакоговорящих быстро приговаривали по соответствующим статьям Уголовного кодекса, открывая для них путь на Голгофу: кому в тюрьму, кому в психушку.
Другого исхода не было. Но в этом и парадокс. Именно репрессивная мощь и ослабила во всех отношениях власть партийной олигархии. "Небожительство", политический комфорт стали естественной формой их существования. Попав в "верхнюю обойму", партийные функционеры уже переставали ощущать и понимать, что происходит внизу с реальными людьми и в реальных жизненных ситуациях.
У них появлялись другие заботы. Чтобы удержаться в верхнем эшелоне, надо было обладать искусством интриг, приспособленчества, угадывания желания вышестоящих, умения не замечать злоупотреблений, либо самому в них участвовать. Суметь почувствовать ситуацию и вовремя обратить на себя внимание – это и было главной целью каждого, кто рвался к власти. А ее, желанную, в основном получали те, кто первым сказал, доложил, поднес и донес, умело "прогнулся". До народа ли было! И потом они были абсолютно уверены в своей силе, так как весь репрессивный аппарат был в их руках. Чего бояться!
Ноябрьские митинги ничему не научили грузинское руководство, а скорее всего и не могли научить. Тем временем неформальное движение в Грузии начало оформляться. Более четкими стали цели и тактика борьбы с существующим режимом, хотя члены неформальных объединений и обществ из-за разногласий в позициях и взглядах все еще переходили из одних группировок в другие, отпочковывались, создавали новые структуры, по существу мало чем отличающиеся друг от друга.
Признанные лидеры неформалов (Костава, Чантурия, Церетели, Гамсахурдиа и другие), имевшие за плечами многие годы противостояния официальной власти, очень часто не могли договориться между собой. Личное соперничество тоже играло не последнюю роль. Тем не менее к весне 1989 года все это брожение стало приобретать более четкие формы. К необходимости консолидации и четкому структурированию неформальных демократических и националистических движений подтолкнуло осознание того, что, несмотря на их громкие манифестации и голодовки, народ в большинстве своем еще не готов ни к их активной поддержке, ни тем более к серьезной борьбе. Народ еще спал, его следовало разбудить. А это было делом непростым. Ведь у молчаливого большинства, у тех, кто не ходил на митинги, хотя давно утратил веру в разумность, доброту и благие намерения властей, не было еще и большого доверия к ним, неформалам, которые вызывали подозрение не только необычностью и дерзостью того, что они говорят, но даже своим внешним видом.
Не зря же идеологическая машина по штамповке мыслей, образа жизни и поведения трудилась 70 лет. Неформалам сочувствовали, понимали их, соглашались с ними, некоторые восхищались, но идти на баррикады и проливать кровь были готовы лишь немногие, в основном молодые, не имевшие за спиной страшного груза сталинских репрессий, которые с особой жестокостью были проведены именно в Грузии. Старики, пожилые, да и люди среднего возраста помнили слишком многое и слишком многое понимали, чтобы под влиянием горячих выступлений и призывов ринуться крушить Советскую власть. Эта осторожность была естественным, продиктованным житейской мудростью стремлением поглубже во всем разобраться, прежде чем бросать работу и идти строить баррикады.
Лидеры неформальных движений это хорошо понимали. Многих из них годами держали в изоляции, а из тюрем не особенно докричишься до народа. В основном жили, мыслили и боролись в подполье. Теперь, впервые в жизни, наконец появилась возможность открыто высказаться, дать оценку тому, как и чем живем.
Их речи о бесправии простого человека, о его незащищенности, о царящем везде беззаконии, их обличения продажности и коррумпированности власть имущих, их разоблачения лживости и обмана идеологии, полного расхождения провозглашаемого партией и воплощаемого ею же – встречали сочувствие, потому что это была правда.
Горько, но в наше время чего ни коснись, все болит. А причина одна – в нашей Системе, просуществовавшей более 70 лет и настолько дикредитировавшей себя в глазах народа, что усилия людей типа Егора Лигачева, Нины Андреевой и других по ее спасению вызывают сегодня даже не возмущение, а насмешку.
Но тогда, в начале 1989 года, мы во многом были ещё прежними и веропослушными. Система сумела втереть в кожу большинства сограждан представление об аксиоматической правильности провозглашаемых ею коммунистических постулатов и идеалов. И эта вера была вполне искренней. С коммунистическими постулатами спорить и в самом деле трудно, поскольку они основаны на социальной демагогии и обещаниях райской жизни, для достижения которой не требуется особых усилий – нужно только правильно распределять все богатства общества и бороться с врагами, которые этому мешают.
Прекрасно сознавая утопичность своих лозунгов, их несовместимость с реальной жизнью, поскольку трезво и аналитично мыслящий человек просто не может не видеть вопиющего противоречия во всех этих лозунгах и постулатах, апологеты коммунистической Системы стремились привить человеку особый образ мыслей, создать особенного человека – послушного и верящего всему, что ему говорят, даже вопреки реальности.
И следует признать, что именно в этом Система преуспела. Всякий раз вспоминая Оруэлла, поражаюсь его гениальному предвидению. Просто непостижимо, как ему удалось почти до деталей вскрыть механизмы работы "адовой машины" по штамповке умов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
