Борода расплачивается, и хозяин замечает, что тот недодал ему двадцать пенсов. «Двадцать пенсов! Двадцать пенсов! Подумаешь, сумма!» Не успевает Борода прокричать эту ламентацию дважды, как хозяин выбрасывает белый флаг.
Громкое чавканье – этим искусством Борода владеет поистине виртуозно. Нет, такой, как он, наверняка состоит на зарплате у самого дьявола. В газете, которую он украл, его интересуют одни некрологи. Он зачитывает их вслух с не меньшим наслаждением, чем поглощает пищу:
– Тэк-с, кто там у нас окочурился? «Эрик Эллаби, пятидесяти шести лет, специалист по квантовой физике... оставил двух сыновей». Кто еще? «Ариол Травис... читал лекции по истории Ближнего Востока... скорбящие жена и дочь». А это кто? «Капитан ВВС... в возрасте восьмидесяти одного года...» – Радости его нет предела.
В это самое время в кафе неторопливо входит Никки. Смотрит на доску, на которой мелом написано сегодняшнее меню. С того места, где я нахожусь, мне виден автофургон, остановившийся ярдах в ста от кафе за рулем – седая коротко стриженная женщина. Ники обдумывает, что бы заказать, ее взгляд падает на прицеп, где нахожусь я и видавший виды кассетник, ее верный раб. Принимает какое-то решение и исчезает.
Входит пара. Она – в бесформенной, под стать телу одежде. Он – лет сорока, шевелюра напоминает разворошенный стог сена – если только бывает стог, состоящий всего из двадцати травинок. Они заказывают чай и, когда официантка его приносит, Стог открывает огонь на поражение:
– Что это?
– Ваш чай.
Стог оглядывается по сторонам, словно приглашая сидящих в кафе возмутиться вместе с ним.
– Это – не чай. Немедленно его унесите. Официантка, натурально, – сама вежливость. Приехала из бедной страны и готова много работать и мало получать. Интересуется, чем чай не устраивает клиента.
– Настоящий чай следует подавать в чайнике. – В кружке с кипятком полощется пакетик с заваркой.
– Простите, – говорит официантка, – но у нас принято подавать чай так.
– Меня мало интересует, что у вас принято, – фыркает Стог.
Официантка извиняется, не понимая еще, что дело вовсе не в чае, а в Стоге. Предлагает унести кружку с пакетиком и поискать заварочный чайник.
– Нет. Нет. Нет. Принесите мне кофе. Вы, вероятно понятия не имеете, что такое чашка чая. Это ведь Англия, милочка. Чай в Англии – это все.
Кричит он почти так же громко, как Борода. Официантка убегает и возвращается с кофе.
– Нет. Нет. Нет. Вы оскорбили меня вторично, – провозглашает Стог. – Это – не кофе. Я буду вынужден поставить в известность руководство вашего заведения.
Посетители начинают на него оглядываться – что за псих такой? В самом деле, измывательство над официантками считается одним из самых гнусных правонарушений. Обычно официанток принято поносить в более дорогих заведениях, здесь же Стог устроил скандал из-за какого-то одного фунта. По всей видимости, в жизни ему сопутствует не такой успех, на какой он вправе рассчитывать, – вот он в этой забегаловке и самоутверждается; здесь, полагает Стог, к его словам прислушаются, и он сможет призвать к ответу безответное существо. Судя по тому, как он одет, «третий мир» не дает ему покоя ни днем ни ночью, он стремится покончить с ним раз и навсегда; нет «третьего мира» – нет проблем. Он – из тех, кто пишет длинные письма о том, как несправедливо устроен мир, и эти письма печатают лишь газеты, которые не могут похвастаться большими тиражами. Даже хозяева жизни лучше, чем этот мелкий шакал, ведь хозяин жизни топчет всех и каждого, а не только слабых и обездоленных. Его спутница все это время ведет себя совершенно пассивно.
Спросите меня, и я вам отвечу: она – рыба, причем рыба мороженая; такие не способны возбудить мужчину, даже если тот просидел шесть лет в одиночной камере. Стог, надо полагать, не пригоден ни к чему: толк от него лишь в том, что, во-первых, он существует, во-вторых, греет постель. Да и скандал в дешевой забегаловке все же лучше, чем одиночество.
Странно, что официантка вообще здесь работает, ведь толстобрюхие нищие, простояв в подземке два часа, зарабатывают столько же, сколько она за неделю. А тут еще клиенты оскорбить норовят... Вот и хозяин кафе мечтает уехать к брату в Шропшир, девушка с журналом «Сцена» – попасть в Королевский балет, механик с засаленной самокруткой в углу рта – натянуть коротконогую повариху, но та разочаровалась в любви.
Спустя пять минут появляется Никки. Незаметно для Бороды подбрасывает ему в прицеп еще один предмет – пару серег. Уходит. Из автофургона по-прежнему ведется наблюдение.
Чтение некрологов продолжается еще девять минут пятьдесят три секунды, после чего мы выкатываемся на улицу. В двухстах пятидесяти трех футах от кафе нас догоняет полицейская машина. еще до того, как становится совершенно очевидным, что предмет их интереса – мы, и только мы, Борода нажимает на газ, и, опустоши он прицеп, ему наверняка удалось бы, при его-то силе и сноровке, от них оторваться – однако его опередили.
При задержании полисмену приходится непросто, Борода не тратит времени на то, чтобы узнать, в чем его обвиняют. Вместо этого он истошно кричит: «Бейте меня! Давай бей! Я калека! Я безработный! Я заслужил! Он меня ненавидит! Смотрите все! Все смотрите!» Кажется, он вот-вот выпрыгнет из своего инвалидного кресла: всем телом подался вперед, руки, как прыгун с вышки, согнул в локтях, еще мгновение – и он пробьет головой мостовую. Однако полисмен упасть ему не дает. Выставляет вперед в качестве препятствия правый сапог и вместе со вторым полисменом выволакивает Бороду из инвалидного кресла, точно гигантского лосося из моря, и заталкивает его на заднее сиденье машины. Полицейский участок. Пролежав всю дорогу с покорностью мешка картошки, Борода усыпляет бдительность стражей порядка и, войдя в участок, от души ударяется головой об угол стола дежурного сержанта. Голова раскрывается, как цветок, орошая грязный пол полицейского участка алой, цвета закатного солнца, кровью. «Вы у меня ответите!» – кудахчет потерпевший. Приезжает его адвокат – от предстоящего процесса он, судя по всему, ничего хорошего не ждет. Меня демонстрируют Никки, которая напускает на себя такой вид, будто в полиции она впервые в жизни. Никки подтверждает, что я являюсь собственностью Розы, что кассетник принадлежит ей, Никки, равно как и серьги (они почему-то ассоциируются с протяжным звуком, издаваемым гитарой, когда ее крадут), которые, по ее словам, были похищены еще во время первого ограбления и на которых с внутренней стороны выгравировано ее имя. В результате Бороду без дальнейшего разбирательства сажают в камеру предварительного заключения по обвинению в грабеже.
Когда живешь в этой части Лондона, за развлечения платить не приходится.
Чаепитие.
Шестнадцатое
Роза не скрывает своей радости – преступник обезврежен.
Никки сидит на полу в позе лотоса; ей легко оттого, что она завоевала себе место под солнцем; ей тяжело, ибо она перенапрягла мышцы.
– Тренируетесь? – спрашивает Роза.
– Я сегодня кувыркалась в воздухе, – говорит Никки.
– Ого, – говорит Роза, а затем, спохватившись, переспрашивает: – Кувыркалась в воздухе?!
– Ну да, я же гимнастка.
– Вы работаете в цирке?
– И в цирке тоже. Но не на трапеции. До этого еще не доросла.
Так вот почему она все время потная.
– А я слышала, если хочешь стать циркачкой, начинать надо чуть ли не с трехлетнего возраста.
– Ничего подобного. Цирком я увлеклась, когда встретила на тренировке одного типа... ему уже тогда было сильно за сорок. Я наблюдала, как он работает, – высший класс! Мы разговорились, и выяснилось, что на арене он всего три года. До этого он был дантистом, а потом, в один прекрасный день, решил, что ему хочется, чтобы люди его любили, чтобы улыбались при его появлении.
еще бы ей не нравился цирк! Полет к звездам. Ей ведь практически незнаком страх; когда же она с ним знакомится, то незамедлительно затаскивает его к себе в постель. И поворачивается к смерти задом. Как исполняющие танец быка танцовщицы на Крите, как любой циркач. У нее есть все: сила, скорость, чувственность; не хватает одного – терпения. Она совершенно не в состоянии подолгу сидеть на одном месте, делать одно дело.
Договорились, что Никки, пока она готовит свой цирковой номер, может пожить у Розы.
Длинный звонок.
Роза нажимает на кнопку домофона.
– Роза? Это Мариус.
– Мариус? Какими судьбами? Заходи.
– С удовольствием, но дело в том, что я себя неважно чувствую, поэтому скажи, у тебя нет гриппа или насморка? Ты сегодня утром не чихала? В моем состоянии подхватить инфекцию вторично было бы губительно.
– Не беспокойся, я совершенно здорова.
Входит коллекционер. Он в перчатках, на лице маска. По-прежнему размахивает огнетушителем. Никки чувствует, что пахнуло деньгами и властью, и сразу же к нему подъезжает. На полном ходу. Что привело сюда Мариуса? Азарт коллекционера, вот что.
