На дне остаётся только осадок. Грузи бедолагу в машину. В посёлке разберёмся…
Степан нехотя запихнул Шмеля в машину и небрежно опустил на пол. Красавец леший вызывал в нём чувство досады. С одной стороны, он не должен был ревновать, а с другой… Шмель упал рядом с фаянсовым унитазом в глубине пещеры и замер, потеряв последние искры сознания.
* * *
— Ого! Вот это да! Даже унитаз! — воскликнула Лиля, заметив в салоне Тойоты пещеру, битком набитую покупками.
— Взяла на пробу. В пещерах эта вещица ни к чему, а в доме, пожалуй, лишней не будет. Нужно понять, что из всего этого действительно необходимо, а что бесполезный хлам. Нам придётся во всем быть похожими на людей! Не забывайте.
Синеока взяла в руки пластиковый контейнер с клубникой и, открыв его, засунула в рот огроменную ягодину.
— Тьфу! Мерзость какая! — тут же выплюнула Владычица.
— Говорят, её выращивают в Турции.
— Где это?
— За морем-окияном. А вернее, за двумя морями, если Азовское считать, — пояснил Степан.
— А-а-а, — из дома Синеоки, зевая, вышел Лавр. — Клубничка! Тоже хочу.
— Не смей есть эту пакость! — сердито вскрикнула Синеока и, бросив контейнер на землю, растоптала его каблуком туфли.
— Пластик разлагается от четырёхсот до семисот лет и отравляет почву, — сложив руки в замок, как бы невзначай сказал Степан.
— Леший его возьми! — выругалась Синеока и отправила контейнер прямиком в оцинкованное ведро, только что вынутое из машины.
Лиля уже собиралась спросить: зачем оно? Но вопрос отпал сам собой.
— Мальва, золотце, дай ребёнку клубники. У нас ещё осталось немного?
— Да, Владычица, погода стоит жаркая. Клубника почти отошла. Зато малина назрела раньше обычного.
— Оставь всё это, Лилия. Завтра будет день. Тогда и рассмотрим всё как следует! — устало сказала Синеока.
В домиках горел магический свет. Где-то золотистый, где-то розовый, голубой и сиреневатый. В окошках мелькали тени.
— Как странно! Мальва, все берегини ночуют в домах?
— Почти. Многим понравился запах свежего дерева. К тому же всё новое привлекает…
— Всё новое привлекает… я просто падаю с ног. Слишком много нового свалилось на мою голову сегодня. Мальва, умоляю, позаботься о лешем. Укрой его, что ли. Замёрзнет, ещё чего. Ночь, кажется… будет тёплой, но всё равно… — вымучено произнесла Синеока последнюю фразу и зашла в свой терем. Лиля всё ещё сидела на веранде рядом с Лавром, таскала из туеска братика клубнику и что-то щебетала. Заметив, как довольный собой Степан провожает взглядом Виолку, она сразу переключилась на него:
— Где вы раздобыли лешего?
— Выпрыгнул на дорогу, и мы сбили его.
— Жесткач! Не знал, что лешие такие бестолковые, — жуя клубнику, подивился Лавр.
— Он, сдается мне, нас преследовал. Вот и не заметил, что выскочил на дорогу. Как я устал! Смертельно! Думал, усну за рулём. Всё, спать!
На веранде большого коттеджа, построенного для Синеоки и её большой семьи, почти целиком состоящей из людей, появилась Виолка.
— О! Погоди-ка, — улыбнувшись ей, сказал Степан и полез в машину. — Это тебе, моя ягодка.
— Спасибо! — сказала она, и щёчки моментально превратились в две яркие сиреневатые чернички. Обхватив большого розового медведя руками, Виолка вспыхнула от восторга, поцеловала Степана в щёку и побежала в дом.
Скинув туфли, Синеока упала на круглую кровать без сил.
— Смотри! Папа подарил! — прыгая на перину, сообщила ей Виолка.
— Я так рада, дорогая, — только и вымолвила она в ответ.
Виолка немного покрутила мишку и, прижавшись бочком к спящей Синеоке, очень быстро уснула. Когда Степан вошёл пожелать ей спокойной ночи, она уже сопела в обе дырочки, свернувшись калачиком. Степан заботливо накрыл своих берегинь пуховым одеялом, поправил у дочки подушку и, отложив подальше в сторону розового медведя, вышел в коридор.
Лилия, наблюдая за этой сценой, тяжело вздохнула. Её он даже не обнял по приезду. Словно она Мальва или леший какой… Всего неделя прошла с тех пор, как они здесь появились, а у неё уже беспокоилось сердечко. Она и раньше опасалась оставлять Синеоку и Стёпку наедине, чувствовала, что мать ненароком будет влюблять его в себя. Суть чаровницы текла в её лесной крови, и она не видела в том ничего зазорного.
— Нужно будет с ней поговорить. Так не может продолжаться дальше. Чем дальше, тем больше вязнет в своих чувствах Степан, не понимая, что это: любовь или чары.
А по мнению Лилии, то чары и были. Откуда взяться любви? Синеока никогда никого не любила сильно. Даже к ней была несколько холодна. Её почти не интересовало, как ей живётся в мире людей? Добр ли к ней отец? Не обижает ли мачеха? Лилия утешала себя тем, что мама чувствует, что с ней всё хорошо. Следит за ней волшебным зрением, оберегает. Иногда даже ощущала на себе взгляд её небесно-синих глаз. Но чем взрослее она становилась, тем отчетливее понимала: всё это она себе придумала. А мама… просто мама. Такая уж она есть.
Лилия каждое лето приезжала погостить. Среди берегинь было весело. Чудеса делали лето волшебным, а жизнь становилась светлее от осознания того, что мама ни кто-нибудь, а лесная Владычица! Синеока же испытывала дочь, стараясь каждый раз найти в ней крохи волшебства. Не находя сердилась. Переборов горечь, глотая слёзы, Лилия всё равно любила маму и гордилась тем, что она — фея! Надеялась, что однажды её обрадует.
Секрет, который хранила Лилия в сомкнутых до бела кулачках, иногда всё же вырывался наружу. Особенно в детстве! Так хотелось рассказать, похвастаться своей мамой, как это делали другие дети. Иногда она себе это позволяла, обижаясь, что сверстники ей не верят. Да и взрослые тоже.
Она часто рисовала фей, побеждала на конкурсах детских рисунков. Творения её отличались реалистичностью, точностью деталей, и чем-то неуловимо-неповторимым. Закончив художественную школу, решила учиться на дизайнера. А потом мама отправила её к Степану и Лавруше и целый год она нянчилась с ребёнком, выполняя обязанности Синеоки.
«Хорошо ей! Родила и спихнула младенца на отца. Все бы так!» — сердилась Лиля, убирая туесок и укрывая Лавра одеялом. «Возможно теперь ему нет смысла возвращаться. Нет уж! Пусть получит образование! А там сам уже решает!? Возможно, человеческая специальность теперь не помешает в Лисьем Бору!»
* * *
Первую половину ночи Синеока спала «как убитая», прямо в одежде. Вчерашний день вымотал её, и она не замечала комаров, духоты и ночного пения птиц. Но под утро проснулась. Раньше в одежде спать ей не доводилось. Раньше и одежды-то у неё не водилось, лишь легкие почти невесомые туники. Дискомфорт от сдавливающих тело складок разбудил среди
