Отец со всей возможной тщательностью постарался расследовать обстоятельства гибели Фредерика. Использовав все способы, не противоречащие принципам гуманности, он убедился, что похороненное тело действительно принадлежит моему бывшему мужу. Правда, абсолютной уверенности быть не могло, ибо труп был обезображен. Однако, как не раз повторял отец, у него есть все основания считать, что Фредерик погиб, а письмо — это чья-то злая и жестокая мистификация.
Но этим дело не кончилось. Стоило мне выказать расположение кому-нибудь из моих поклонников, как я тут же получала угрожающее письмо.
— А почерк его? Вашего мужа?
Она пожала плечами.
— Трудно сказать. У меня ведь не было его писем. Я могла судить только по памяти.
— А не было ли в письмах каких-нибудь мелочей — намеков, любимых словечек, которые убедили бы вас, что это действительно ваш муж?
— В том-то и дело, что нет. Если б там были, например, ласковые имена, известные только нам двоим, конечно, я бы не сомневалась.
— Да, — в раздумье сказала я. — Странно. Похоже все-таки, что это не ваш муж. Но кто же еще мог быть?
— Вообще говоря, есть один человек… У Фредерика есть младший брат. Когда мы поженились, ему было лет десять — двенадцать. Он боготворил Фредерика, который отвечал ему нежной привязанностью. Как сложилась судьба мальчика — его зовут Уильям, — не знаю. Возможно, что, будучи столь фанатично привязан к брату, он видел во мне виновницу его гибели. Он всегда ревновал Фредерика ко мне, а когда вырос, вполне мог бы избрать такой способ отомстить мне.
— Возможно, — сказала я. — Удивительно, как живо помнят люди потрясения, испытанные в детстве.
— Да. Может статься, этот мальчик решил жизнь положить, чтобы только отомстить мне.
— Расскажите, что же было потом?
— Пожалуй, больше и рассказывать нечего. Три года назад я встретила Эрика. Замуж выходить я не собиралась, но он был очень настойчив, и мне пришлось согласиться. Все время до самой свадьбы я ждала рокового письма, но оно так и не пришло. И я подумала, что мой мучитель или умер, или ему самому надоели эти жестокие шутки. А через два дня после свадьбы я получила это.
Она придвинула к себе плоский кожаный чемоданчик, лежавший на столе, отперла его, вынула оттуда письмо и протянула мне.
Чернила слегка выцвели. Написано оно было наклонным почерком, похоже, женской рукой.
“Ты ослушалась меня. Теперь ты обречена. Тебе надлежало хранить верность Фредерику Боснеру! Теперь ты умрешь!”
— Разумеется, я испугалась, но не так сильно, как в первый раз. С Эриком я чувствовала себя в безопасности. Месяц спустя я получила еще одно письмо.
“Я не забыл. Я готовлюсь действовать. Ты должна умереть. Зачем ты ослушалась меня?”
— Ваш муж знает о письмах?
— Знает. И знает, что мне угрожают. Когда пришло второе письмо, я показала ему оба. Он склонен считать их мистификацией. Кроме того, он допускает, что кто-то может шантажировать меня, внушая мне мысль, что первый мой муж жив.
Она помолчала, потом снова принялась говорить:
— Через несколько дней после второго письма мы чудом избежали смерти. Кто-то вошел в квартиру, когда мы уже спали, и открыл газовые краны. К счастью, я вовремя проснулась и почувствовала запах газа. Тут уж я не на шутку испугалась. Я сказала Эрику, что уже не один год получаю эти письма и что этот сумасшедший, кем бы он ни был, действительно намерен убить меня. Тогда я впервые за все эти годы подумала, уж не Фредерик ли это в самом деле. Ведь я всегда чувствовала, что, несмотря на свою мягкость, он может быть чудовищно безжалостен. Эрик, надо сказать, не был так сильно встревожен, как я. Он хотел обратиться в полицию. Разумеется, я и слышать об этом не желала. В конце концов, мы решили, что я поеду с ним сюда. И вообще, разумнее будет мне не возвращаться летом в Америку, а поехать в Лондон или Париж.
И вот мы здесь. Поначалу все шло очень хорошо. И я уже поверила, что страхи мои кончились. Ведь как бы то ни было, теперь между мной и таинственным незнакомцем — целых полсвета.
И вдруг немногим более трех недель назад я получаю письмо с багдадским штемпелем.
С этими словами она подала мне еще одно письмо.
“Ты думаешь, тебе удалось скрыться. Ошибаешься. Меня не проведешь. Я все время говорю тебе это. Смерть грядет”.
— А неделю назад — это! Оно появилось прямо здесь, у меня на столе. Его даже по почте не отправляли!
Я взяла листок. Письмо состояло всего из одной фразы, нацарапанной наискось:
“Я здесь”.
Миссис Лайднер пристально посмотрела мне прямо в глаза.
— Поняли? Вы поняли? Он хочет убить меня. Это Фредерик или… Уильям… Он хочет меня убить! — вскричала она высоким, срывающимся голосом.
Я схватила ее за руку.
— Ну, полно, полно, — сказала я твердо. — Не отчаивайтесь. Мы же охраняем вас! Есть у вас нюхательная соль?
Она указала на умывальный стол. Я поднесла ей к носу флакон.
— Ну вот, так-то лучше, — сказала я, видя, как порозовели у нее щеки.
— Да. Мне уже лучше… Ну, вот, мисс Ледерен, теперь вы понимаете, почему я в таком состоянии? Когда мы увидели незнакомца, заглядывающего в окно, я подумала: “Это он!” Даже когда я впервые увидела вас, меня охватило смятение. А вдруг это переодетый мужчина, подумала я…
— Господи, какие фантазии!
— О, я понимаю, это звучит нелепо. Но вы ведь вполне могли оказаться не медицинской сестрой, а его пособницей.
— Что за чепуха!
— Конечно. Но я от страха просто потеряла голову. Меня осенила внезапная мысль:
— Но вы должны узнать своего мужа, правда?
— Не уверена. Ведь прошло больше пятнадцати лет. Я могу и не узнать его в лицо. Она вздрогнула.
— Однажды ночью я видела его лицо, мертвое лицо. Сначала я услышала, что кто-то стучит в окно. А потом увидела лицо. Мертвенно-желтое, призрачное, оно, оскалившись, глядело на меня из-за стекла. Я страшно закричала, и все сбежались и стали уверять меня, что там ничего нет!
Тут я вспомнила миссис Меркадо.
— А вам не приснилось все это? — спросила я с сомнением в голосе. — Вы уверены?
— Нет! Не приснилось!
Но я не разделяла ее уверенности. Ничего удивительного, что в ее состоянии ночные кошмары подобного рода преследуют ее и что в момент пробуждения она легко может счесть их явью. Однако я положила себе за правило никогда не противоречить пациентам. Я постаралась, сколько могла, успокоить миссис Лайднер и убедить ее, что, если в округе появится незнакомец, его все тотчас заметят.
Кажется, мне удалось немного рассеять ее страхи, и я отправилась на поиски доктора Лайднера, чтобы передать ему наш разговор.
— Рад, что она все рассказала вам, — сказал он просто. — Ее состояние страшно тревожит меня. Все эти стуки и мертвые лица — конечно же чистейшая фантазия. Не знаю, право, как все-таки быть. А вы сами-то что об этом думаете?
Что-то в его тоне насторожило меня, однако я ответила без промедления:
— Вполне возможно, что письма эти — чья-то жестокая и злобная шутка.
— Да, весьма вероятно. Но как же все-таки быть? Эта история буквально сводит ее с ума. Просто не знаю, что придумать.
К сожалению, я тоже не знала. Мне вдруг пришло в голову, что здесь не обошлось без женщины. Ведь письма, похоже, написаны женской рукой. Невольно я подумала о миссис Меркадо.
Допустим, она случайно узнает тайну первого брака миссис Лайднер. Почему бы ей не потешить свою злобу?
Мне не хотелось посвящать мистера Лайднера в свои догадки. Никогда не знаешь, как человек воспримет твою версию.
— Ну что же, — бодро заключила я. — Будем надеяться на лучшее. Мне кажется, миссис Лайднер должна чувствовать себя гораздо спокойнее, хотя бы уже потому, что открыла мне свою тайну. Знаете, так всегда бывает. Если замыкаешься в себе со своей болью и страхом, это неизбежно приводит к нервному срыву.
— Очень рад, что она все рассказала вам, — повторил он. — Это хороший знак. Стало быть, вы ей понравились и она доверяет вам. Однако что же все-таки предпринять? Ума не приложу.
У меня так и вертелось на языке спросить его, почему бы об опасениях миссис Лайднер не намекнуть осторожно местной полиции. Как обрадовалась я впоследствии, что не задала ему этого вопроса!
В тот же день произошел один довольно странный случай.
Назавтра мистер Коулмен собирался в Хассани за деньгами для рабочих. Он хотел прихватить наши письма, чтобы успеть к авиапочте. Обычно эти письма лежали на подоконнике в столовой, в деревянном ящичке. Вечером мистер Коулмен принялся разбирать их, складывать стопками и перевязывать резинкой.
Вдруг он громко хмыкнул.
— Что случилось? — спросила я.
Он с усмешкой протянул мне конверт.
— Опять наша Прекрасная Луиза! По-моему, у нее не все дома. Вы только посмотрите на этот адрес! Сорок вторая улица, Париж, Франция. Какая-то ерунда, а? Как по-вашему? Может, вы сходите к ней, спросите, что она себе думает? Она только что ушла спать.
