Кортни захихикала и покачала головой:
— Что-то я в этом сомневаюсь.
Мы с Адамом, строя наши теории, пару раз говорили о генетике. Например, в тот момент, когда мне привиделась маленькая Кортни, стоящая в одиночестве возле зоопарка. Но мы так ни до чего и не додумались и, естественно, не сделали никаких выводов. Мы разработали отличный план, как украсть мои медицинские записи, но реализовать его так и не удалось, потому что я застрял в две тысячи седьмом году. И нас интересовала моя карта, а не моей матери.
Мы с Кортни совсем не знали ее. Она умерла от осложнений всего через несколько дней после родов. Отец не хотел говорить о ней, поэтому, когда мне исполнилось лет семь или восемь, я перестал спрашивать. Как можно мечтать о матери, когда у тебя ее никогда не было? Я ведь не знал, как это бывает по-другому.
Я остановился, и Кортни повернулась ко мне.
— Ты считаешь, дело в маме? — переспросил я.
Но даже если бы я захотел взглянуть на ее медицинскую карту, где ее найти? Мамы уже так давно нет в живых. Кроме того, подобные документы не так просто украсть.
Кортни пожала плечами и спросила:
— Может быть, именно поэтому доктор Мелвин постоянно сканирует наши головы?
Не знаю, отчего — из-за догадки Кортни или от нехватки сна и еды, но у меня внезапно закружилась голова, и я почувствовал себя хуже, чем несколько часов назад.
— Мне нужно присесть.
Она потащила меня за руку к скамейке.
— Ты такой бледный! С тобой все в порядке?
Капли пота выступили у меня на шее и стали стекать за воротник рубашки.
— Я просто… устал.
Я лег на скамейку, вытянулся и закрыл глаза. Кортни провела рукой по моему лбу, стирая холодный пот. Мне нужно вернуться в две тысячи седьмой год, пока я не потерял сознание или не случилось что-нибудь более серьезное, что потребует медицинского вмешательства. Это было бы забавно! Но где же, черт возьми, агент Фриман? Этот прыжок окажется бессмысленным, если я так и не увижу его.
Я открыл глаза и прикоснулся к щеке Кортни:
— Боюсь, мне не следует дольше здесь оставаться. Хорошо?
У нее в глазах стояли слезы:
— Я ведь не буду этого помнить, да? Когда ты вернешься в две тысячи седьмой год, я тут же обо всем забуду?
У меня свело горло, и, стараясь сдержать слезы, я выдавил из себя:
— Мне так не кажется.
Она кивнула:
— Как будто я видела сон наяву, да?
— Вот именно. Обычно так бывает, когда не хочешь смотреть в лицо реальному миру. — Я медленно поднялся на ноги, и она поддержала меня за талию.
— Кортни, я люблю тебя.
— Я тоже люблю тебя, даже если никогда не признаюсь тебе в этом, — прошептала она.
Я почувствовал, что сделал шаг назад, хотя и не хотел этого. Только что сестра обнимала меня, и вдруг вместо тепла ее тела я ощутил холод.
Кортни была очень храброй и никогда не бросила бы истекающую кровью Холли одну. Моя сестра всегда поступала правильно. И если благородство чего-то стоит, то это я должен был умереть и лежать сейчас в земле, а не Кортни. Но из нас двоих, близнецов, я не только все еще жив, но и обладаю особыми способностями и могу путешествовать во времени.
В тот момент, когда свет вокруг меня уже почти померк, я увидел невысокого коренастого молодого человека приблизительно моего возраста, который приближался к Холли сзади, а за ним бежал мой отец. Я постарался запомнить его лицо и не отводил взгляд, пока это было возможно.
— Вот она! — услышал я крик этого парня.
— Не стреляйте! — взвизгнула Кортни, а потом они все исчезли. Или я исчез. И снова направился в свое чистилище.
Глава двенадцатая
Воскресенье, 9 сентября 2007 года,
21 час 20 минут
— Эй, с тобой все в порядке? — прокричал мне на ухо мужской голос.
— Он собирался убежать, не заплатив, а потом я увидела, что он отключился, — рассказывала официантка.
— Как долго он уже без сознания? — спросил еще кто-то.
— Около десяти минут, — ответила девушка.
Лучше не бывает! Теперь вход сюда мне заказан.
Открыв глаза, я уставился в потолок. Нужно было немедленно встать с пола. Это было нелегко, но с помощью менеджера кафе мне удалось подняться на ноги.
— Извините, у меня слегка закружилась голова… гм, видно, уровень сахара упал, — пробормотал я.
Менеджер загородил мне дорогу:
— Может быть, вызвать «скорую помощь» вместо полиции?
Полиция? Черт возьми!
Официантка держала в руке мой бумажник и снова топала ногой.
— Его кредитная карта не принята к оплате. Мне кажется, это подделка!
Ну и ну!
— У меня есть другая карта и немного наличных.
— Да, два доллара. И я проверила остальные карты. Ни одна не действительна, — заявила официантка.
Я заглянул ей за спину, рассчитывая увидеть свою учительницу испанского мисс Рамзи. Она бы выручила меня из этой переделки. Но за ее столиком уже сидела пожилая пара. Похоже, свидание оказалось коротким.
— Разрешите мне позвонить… отцу.
Но в кафе уже входил офицер полиции, за ним следовал еще один. Взяв мой бумажник из рук официантки, он достал из него водительское удостоверение:
— Выдано в две тысячи восьмом году? Интересно. А выглядит как настоящее. Профессиональная работа.
Это потому, что мои документы и в самом деле настоящие. А вот когда у меня закончились наличные?
Полицейский, державший мой бумажник, зло взглянул на меня и обратился к менеджеру:
— Мы забираем его. Без наркотиков тут вряд ли обошлось.
— Обычно так и бывает, — согласился тот, кивая головой.
— Судя по этому бумажнику, набитому фальшивыми документами, он наверняка сам принимает и распространяет их, — заметил полицейский.
Его усмешка вывела меня из себя, и я снова не удержался:
— Конечно, наркодилерам очень нужны поддельные документы, срок действия которых начинается только через год.
— Самонадеянный придурок, — пробормотал он себе под нос.
Я попытался уйти, но второй полицейский преградил мне дорогу, а тот, у которого был мой бумажник, схватил меня за руки и защелкнул на запястьях наручники. Я вскипел от гнева и попытался вывернуться.
«Не делай себе хуже, — мысленно произнес я. — И не пытайся прыгнуть в прошлое». В итоге я все равно вернулся бы сюда, а мое бессознательное состояние только подтвердило бы их версию о том, что я наркоман.
Все, кто был в это время в кафе, наблюдали за тем, как меня вывели за дверь и усадили в патрульную машину. Неужели это самое плохое, что могло со мной случиться?
Похоже, что нет. Ведь теперь мне придется звонить отцу и просить его внести за меня залог. А ведь он чуть не задушил меня в две тысячи третьем году. Вот это будет умора!
— Эй, Майер! Тут кое-кто хочет тебя видеть, — крикнул мне полицейский. Я протер глаза и сел. Похоже, я уснул прямо на скамье в камере. В моей тюремной камере, я ведь опасный преступник. Или безответственный путешественник во времени, не обеспечивший себя необходимыми документами, подлинность которых не вызывала бы сомнений.
Шаги, гулким эхом разносившиеся по коридору, становились все ближе, и на меня один за другим накатывали приступы тошноты. Я не знал, как отреагирую, когда снова увижу отца. Даже если не брать в расчет мои подозрения относительно его работы в ЦРУ и его попытку задушить меня, я бы все равно нервничал, если бы Кевин Майер — генеральный директор компании, собирался внести залог и освободить меня из тюрьмы. Особенно если это был не совсем я. Увидит ли он разницу?
— Если вы не возражаете, я бы хотела поговорить с мальчиком перед тем, как вы его отпустите, — раздался женский голос с противоположной стороны большого помещения.
Можно не сомневаться — это не мой отец.
— Как пожелаете, — ответил полицейский и, подойдя поближе, открыл дверь моей камеры.
Сначала я увидел обувь незнакомки: высокие черные сапоги, доходившие практически до колена. Она была одета в короткое черное платье, а ее кожа по цвету напоминала карамель. Может быть, эта девушка — адвокат? Хотя она приблизительно моего возраста. Слишком молода, чтобы быть адвокатом.
Каблуки застучали по полу камеры. Гостья не улыбнулась — я вообще не дождался от нее какого-либо дружеского приветствия. Она встала напротив меня, скрестив руки на груди, и ждала, пока полицейский выйдет.
— Послушай, малыш. План таков: я вытаскиваю тебя из этой дыры и везу домой, и там ты рассказываешь мне обо всем, что натворил в последнее время. У меня большой список вопросов. Но в этом заведении не вздумай ничего говорить, понятно?
— Гм… а ты кто? — поинтересовался я.
— Мисс Стюарт, — ответила она с самодовольной усмешкой.
— Мисс Стюарт? Сколько же тебе лет? Двадцать?
