Танюша настраивала гитару, припав к ней, как к боевому оружию перед решительным боем. Вечно голодные собаки продолжали влачить дрему у ее ног. Зомбочке, похоже, снился кошмар. Клубок ее тельца испускал быстрые сполохи дрожи, и это походило на черную воронку.
На стене — нахальные — три мои картины, вывешенные кем-то в ряд: одна главная и две так себе, примазавшиеся к центру. У меня почему-то часто выходит за раз по три, потому как в одну картину все мысли не помещаются.
На главной был горячий желтый свет, прямо кипяток, но мутный, со всякими там соринками, обрывками красного пламени, пятнами и изломанными линиями. А среди всей этой кутерьмы — лампочки. Или свечи под стеклом. Пусть кто как хочет, так и понимает. И посылают те лампочки-свечки совсем другой свет. Только не каждый к нему пробивается в таком пекле.
Перехватив мой косой взгляд на стену, Майя спросила:
— Ксюша, а стекло у свечек для чего — чтобы тот мир их не задул?
— Нет, — веско сказала Марина, словно обо что-то ударившись. — Все наоборот: стекло мешает им донести свой свет до остальных.
— Ну, это ты зря. Ясно видно, что кругом кипит убийство.
И они немного поспорили.
Потом Марина спросила:
— А ты, Ксена, что думаешь?
— А ничего, Мое дело рисовать, а не думать, — скромно ответила я с серьезнейшим лицом, хотя больше склонялась к мнению Майи.
— А на другой картине у тебя черно-белый человек? — изрекла Марина еще одно мнение, на что я живо возразила:
— Два человека: один черный, но с белым сердцем и белыми руками, а другой — белый, но сердце и руки у него, что твоя копоть. Это система жизни вокруг меня. Кто понял, тот понял. Заметьте, обе фигуры загнаны в красный квадрат. Вы знаете, что красное — кровь?
После этих слов девочки обменялись разнообразными взглядами: двумя удовлетворенными — друг с другом, и одним многозначительным — с Татьяной. Татьяна, сидевшая у стола напротив моего возлежащего туловища, привела гитару в рабочее положение и зачем-то мне подмигнула.
— А на третьей моей картине сушатся на веревке два ботинка, — продолжала я несмело, — но обратите внимание: оба с одной ноги…
— А мы про тебя песню сочинили, — неожиданно сказала Марина.
И стало слышно, как далеко внизу лупит по футбольному мячу одинокий мальчишка.
— Вы что, я не поняла, той ночью не ложились?
— Вот именно, — мглисто улыбнулась Майя, — Марина придумала текст, Таня — музыку.
— Майя тоже… показывала нам, как это должно петься, — хрипло добавила Марина. — Они же с Таней и поют.
Понятное дело, ведь Марина не пьет, не курит, не поет. Хотя все, услышав ее низкий голос, думают вначале иначе.
— Ну, будешь слушать? — без обиняков спросила Марина, дернувшись всем корпусом, словно осадив коня на скаку, — не зря Майя говорит, будто в прошлой жизни она была офицером.
И спели они мне вот что:
Ты слышишь ли стук в открытые стены?Армия ветра ждет сигнала.По углям-следам до края ареныПройди, просочись пламенем алым.Прорви, прожги, развей балаган.Ветер северный, ветер южный, Ветер бриз и простой ураганПодхватят и — в сучья!Подхватят и — в клочья!А клочья — на факелы!..Ветер носит на крыльях искры, —Путникам видятся звезды.
Но сердце огня — снег.Послушай: сердце огня — снег.
Если ты можешь, сделай все это.Свет поделился на красный и черный.Легка на подъем армия ветра, Но ты просочись сквозь прозрачные формы.
Ведь сердце огня — снег.Послушай: сердце огня — снег.Ветер носит на крыльях искры, Путникам видятся звезды.
Пусть армии ветра в облом их парад.Пусть путники слепнут в пути.В черном квадрате красный квадратЗалег. Тот, кто понял, простит
Что сердце огня — снег.Что сердце огня? — Снег…Ветер носит на крыльях искры, —Путникам видятся звезды.
Если ты можешь, сделай все это.Если ты можешь, сделай все это.Если ты можешь, сделай все это.Ведь сердце огня — снег.Но сердце огня — снег.Что сердце огня? — Снег.Ведь… Но… Что…Ведь… Но… Что?…
"А-а-а-а-а-а-д! А-а-а-а-а-а-д!" полезло из меня немо, улиткой. Увиделась картинка: я в огромном воздушном шаре. Он — радужный. И, оторвавшись от привязи, медленно взмывает. В нем я с моим адом, все это ширится и вдруг, раздавшись далеко за край души, лопается, как мыльный пузырь. А я-то в воздухе.
Потом раздался треск сучьев, словно несся сквозь чащу зверь. В спину дохнуло холодом, скрипнул замороженно позвоночник, а плечи поникли, будто выбитые двери.
Я не поняла, это они про меня, что ли? Вернее, я поняла, но все равно не поняла. Потому что мне в жизни никто не дарил розы. И не надо, пожалуйста, много обо мне воображать. Я ведь не гордая, я знаю, что не за что. Я ведь не просто тут со всеми смехуечки развожу, мне нельзя так запросто доверяться. Хотя на самом деле можно. Мне, между прочим, давно уже пора в путь-дорожку. Ну что вы такие хорошие, елки-палки?! Гоните меня в шею, пока я тут не зажилась, пока еще ключ от меня прячете, чтоб я наружу не вырвалась.
— Я сейчас умываться пойду, — сказала я глухо, закутавшись почему-то в одеяло, хочу заглянуть сегодня на улицу Плеханова к одной старой знакомой.
— А у нас для тебя сюрприз, — торжественно сказала Марина.
— Еще один?
Я думала, они про песню захотят поговорить, а у них, вы поглядите, задние мысли на уме.
— Ксюша, а если серьезно, ты хотела бы обрести новую семью?
Когда спрашивает Майя, почему-то хочется просить у нее прощения.
— А как же!.. — сказала я горячо. — Я даже думаю, что лучше бы у меня родителей вообще не было. Лучше бы я детдомовская была. Разве это справедливо, когда мать и дите не подходят друг другу? Когда сидишь с отцом за обедом и то вилка из рук валится, то кефир проливается на скатерть? А ему самому кусок в горло не лезет. Тут хочешь — не хочешь, а пока не пнет он тарелку и не сделает замечание, эта фигня не кончится. Да им монстр нужен, а не я, чтобы он душил их! Я от них первый раз в пятом классе убежала. С подружкой. Мы забрались к ней на дачу и сидели там всю ночь, рассказывая страшные истории. Хорошая была девчонка — дочка учительницы истории. Ее мать потом от меня в другую школу перевела. Тем утром после побега погнала я ее в булочную и тут милиция с родителями нас и накрыла.
— Речь не о родителях, а о тебе. Как о потенциальной родительнице, — мягко перебила Майя. А Марина внушительно добавила:
— Чтобы бы была сама по себе, без этих, знаешь ли, компасов твоей жизни.
Мне становилось все холодней. Вы еще не знаете, что я мерзлячка? Когда находит колотун, берегись, папины вещи, берегись, мамины. Напяливаю на себя что ни попадя, только язык наружу. Вот и теперь одеяло никак не могло стать ближе к телу.
— Хотя я с таким путем не согласна в принципе, — тихо проговорила Майя, повернув к Марине точеный профиль. — Любой брак — компромисс. Но если мадам желает…
Я нахмурилась изо всех сил. Ноги словно в снегу утонули. Но тут Татьяна сказала такое, что я чуть не перегрелась:
— Ксена, там Мишка Нагвалев пришел, он на тебе жениться хочет. Оставили его в кухне, пока ты неодетая лежишь. Может, ты выйдешь к нему?
— Так. Стоп. Всем стоять!
Никто не знает, сколько пролежал без стирки пододеяльник, руки то и дело залетают в дыры, не сразу вывернешься. Никак не налезают колготки, а другие вещи, наоборот, прут на телеса все сразу, кучей. Почему никто не предлагает мне сигарету?
Марина приговаривала, пока я разбиралась с ботинками:
— Ты же говорила: хочу мальчика — красивого, высокого, прекрасного. А вот и отец объявился.
— Стоп, я сказала! Всем к стенке! Тань, выйдем на минуту.
И мы с Таней выли в прихожую. И я увидела в конце коридора Нагвалева, который маячил на пороге кухни как помятый колпак. Ему я тоже скомандовала жестом: "Стоп пока!", а сама втянула Таню в совмещенный санузел, где мы с ней заперлись.
— Ну, Таня, — говорю, — ты и задала мне задачу. Майя с Мариной ладно, но ты-то меня понимаешь? Почему ты всем мозги не вправишь?
Танька, не моргнув, отвечает:
— Ты же сама ему предложение сделала.
— Хм… А он, получается, принял. Молодцы. Да ты же знаешь, что…
— …деваться тебе некуда. Знаю. Потому и советую — не теряй этого парня, если он тебе не очень противен. Ведь не противен же?
— Да не в этом дело, а…
— Любовь — она проходит. А иногда — приходит. Ну и сделай шаг куда-нибудь. Просто — сделай шаг. А Миша — свой парень, ты же знаешь. Станете ходить с ним походы, песни петь у костра. Будете заваливать в гости к художникам. У него много творческих товарищей — помогут тебе с рисованием. Летом съездите в Питер к системным людям, у Мишки классные друзья среди хиппи. А там, глядишь, и малыш появится. Твои как станут бабушкой-дедушкой, расслабятся и выбор твой признают. У него на плато Нуцубидзе отдельная трехкомнатная квартира — будете принимать родственников за круглым столом. Чего-чего, а хороший чай в заначке у Михаила всегда найдется — перед гостями в грязь не ударите. Ну и про меня, может, не забудете.
