Кипя от негодования, я оделась, подошла к комнате Иры и крикнула:
– Про уроки не забудьте, манекенщицы!
Девочки, самозабвенно потрошившие чемоданы, подняли растрепанные головы и с недоумением уставились на меня. Наконец отданный приказ дошел до их мозгов, и они разом отозвались:
– И ну их на фиг, уроки!
– На фиг, так на фиг, – согласилась я и добавила: – Вернусь к ужину.
– Можешь не торопиться, – радостно разрешила Лиза, – нам еще столько разобрать надо!
Я прикрыла дверь. Надо же, пока что девицы в восторге друг от друга. Интересно, через какое время Ирина начнет устраивать скандалы? Впрочем, очень доволен был и Кирюша. Я нашла его в гостиной возле роскошного видика. У нас, честно говоря, самая примитивная, устаревшая модель, так называемый видеоплеер. Он может только демонстрировать кассеты, а вот записать передачу, которая идет по телевизору в ваше отсутствие, не способен. Кирюшка постоянно убивался по этому поводу. Мультик про обожаемых им Симпсонов Ren-TV показывает отчего-то в полдень, когда все приличные дети тоскуют за школьными партами. Одноклассники потом преспокойненько просматривали записанное, а Кирюшка чуть не рыдал от зависти. Сейчас же он пребывал в крайней степени ажиотажа.
– Лампа! – заорал он, заметив в дверях мою фигуру. – Лампуша, глянь скорей, какой видак! Лазерные головки, будильник и записывает! Ну, кайф, теперь ничего не пропущу. Ирка сказала, он сам включится, сам заработает, только программу задать надо! А еще кассет сколько! Прикинь, у нее почти все есть, вон коробки стоят.
У окна и впрямь высились три огромные упаковки из-под сигарет «Пэл-Мэл».
– Еще она ноутбук дала, – потряс Кирюшка плоским черненьким портфельчиком, – сказала: «На, пользуйся, мне подарили, только я не хочу его даже трогать».
В вагоне метро я отыскала свободное место и втиснулась между двумя огромными тетками, закутанными в дешевые турецкие дубленки. «Одно хорошо – Ирина совсем нежадная. Разрешила Лизе рыться в своих нарядах и поставила видеомагнитофон не в своей комнате, а в гостиной», – подумала я.
Глава 7
Никита Малышев долго не открывал дверь. Потеряв всякое терпение, я забарабанила в нее ногой. Наконец где-то далеко послышалось шарканье, загрохотал замок, дверь распахнулась, и я ойкнула. На пороге стоял мужик, мало похожий на щеголеватого, импозантного Никиту. За те дни, что я проработала у Ани, Малышев пару раз забегал к Борису Львовичу. Выглядел он всегда безупречно – светлая рубашка, безукоризненно выбритое лицо и легкий аромат дорогого парфюма. Сейчас же передо мной предстал индивид, больше всего смахивающий на бомжа. Щеки парня покрывала трехдневная щетина, красные воспаленные глаза лихорадочно блестели, брюки, когда-то светло-песочного цвета, напоминали мятую тряпку кофейного оттенка, волосы сальные, несвежая рубашка. Похоже, за дни, прошедшие с момента смерти Жанны, он ни разу не умылся, не почистил зубы, не менял белье. Спал небось в одежде.
– Вы ко мне? – хриплым басом поинтересовался хозяин.
Удушливая волна перегара ударила мне в ноздри, и я чихнула. Так, понятно, беспробудно пил. Надеюсь, хоть сейчас протрезвел немного.
Мы прошли на кухню, которую явно обставляла женщина. На белом карнизе висели кокетливые розовые занавески с рюшами и ламбрекеном. На подоконнике – кружевные салфеточки, сверху вазочки, керамические гномики, пластмассовые свинки. По стенам развешана тьма полочек с баночками. Часы в виде сковородки, картина, изображающая набор фруктов, а холодильник украшен доброй сотней разноцветных магнитов. Наверное, при жизни Жанны помещение выглядело нарядно, сейчас же в мойке громоздилась гора тарелок, банок и чашек, на овальном столе, покрытом клеенкой, стояла куча предметов – бутылки, полные пепельницы, масленка с совершенно растекшимся содержимым, отвратительно воняющая безголовая селедка и пакет явно сгнившего кефира.
Я села за стол, положила руки на клеенку, и они моментально прилипли к ней. Похоже, тут давно не убирались. Никита устроился напротив и поинтересовался:
– Чего надо?
Меня чуть не стошнило от букета ароматов. Селедка смердела невыносимо, изо рта Никиты вырывалось зловоние, и особую пикантность придавала этому «коктейлю» резкая вонь из вскрытого пакета «Биомакса».
– Уберите со стола, – велела я.
Никита молча поднялся, вытащил почти доверху набитое помойное ведро, рукой затолкал мусор поглубже, сверху навалил селедку, пакет кефира, окурки и запихнул переполненную мусорницу под мойку.
– Нельзя так распускаться, – сказала я, – вы когда умывались последний раз?
Никита напрягся:
– Не помню.
– А переодевались?
– Не помню!
– Что, все время пили?
– Не помню.
– Да хоть что-нибудь ты помнишь? – обозлилась я.
Никита кивнул.
– Что? – продолжала я кипятиться.
– Как Жанна страшно закричала и упала, – тихо-тихо ответил парень и потянулся к бутылке.
Я моментально отобрала у него «Гжелку» и сказала:
– Хватит. Лучше скажи, хочешь, чтобы убийцу Жанны наказали?
Никита тихо пробормотал:
– Да.
– Тогда изволь ответить на несколько вопросов.
Малышев сморщился и начал тереть виски. В открытом шкафчике виднелась упаковка кофе. Я встала, включила электрочайник, приготовила крепкий сладкий кофе и поставила чашку перед вдовцом:
– Пей.
Художник покорно стал глотать ароматную жидкость. Я тем временем распахнула огромный холодильник и обнаружила там пяток кастрюль и несколько упаковок с продуктами. Прокисший суп, заплесневелые котлеты и колбаса, стухший творог и вполне нормальный на вид сыр.
– Ты что-нибудь ел?
Никита покачал головой:
– Не хочется.
– Ладно, уж извини за бестактный вопрос, но ты знал, что Жанна и Борис Львович состоят, как бы это помягче сказать, в интимной связи?
– Да, – спокойно ответил Никита, – мы долго колебались между ним и Сергеем Пашковым, но Сережка – хам, а Борис – интеллигентный человек, к тому же обеспеченный.
– Погоди, погоди, – пробормотала я, – как понять – колебались? Вы что, вместе решали, кого Жанне завести в качестве любовника? Ничего себе, однако!
Никита с тоской взглянул на меня, потом взял со стола бумажки и сообщил:
– Повестки прислали из милиции, только я не пошел, болел.
– Пил, – поправила я.
– Ну пил, – покорно отозвался Никита, – с горя. Только все равно придется небось пойти к следователю?
– Конечно.
– Ноги не идут, – вздохнул парень, – боюсь, заставят на тело смотреть.
– Зачем?
– Вроде так всегда делают, вон в кино родственников вызывают на опознание трупа.
– Это когда неизвестно, чей труп, – успокоила я его, – а тут все ясно.
– Вы ведь тоже из милиции? – тихо поинтересовался Никита.
Не желая вдаваться в подробности, я кивнула:
– Вроде того.
– Давайте я вам расскажу, а вы к следователю сами зайдите.
– Ладно, – обрадовалась я. – А что рассказывать станешь?
– Про нас с Жанной, – прошелестел Никита, – только ничего противозаконного мы не делали, все по обоюдному согласию.
– Давай, колись, – приказала я и, налив ему еще кофе, приготовилась слушать.
Жанна и Никита родом из Иркутска. Отца у них нет, а мама работала художником в Доме культуры железнодорожников.
– Погоди, погоди, – заволновалась я, – как это – папы нет, а мама – художница? У кого? У тебя или у Жанны?
– У двоих, – ответил Никита.
– Надо же, какое совпадение, – поразилась я.
Парень посмотрел на меня.
– Вы не поняли. Мы не муж и жена, мы брат с сестрой.
– Как? Зачем же вы тогда перед всеми супругами прикидывались?
– Это Жанна придумала. Она ведь была очень красивая и умная, – продолжил Никита.
Разница у них всего в один год, Никита старше, но на самом деле верховодила в тандеме Жанна. Апатичный Кит слушался сестру беспрекословно. Учились они в одном классе, вместе получили аттестаты и рука об руку отправились покорять Москву, хотели поступить в Строгановское училище, но срезались на рисунке. Жанна не растерялась и отнесла документы в архитектурный, а когда и там вышел облом, кинулась в полиграфический. Но им везде не везло, не добирали баллов.
Уезжать из шумной, яркой Москвы в сонный, провинциальный Иркутск страшно не хотелось. В столице все время что-то происходило – выставки, презентации, всякие культурные мероприятия. Жанночка и Никита – натуры артистические, мечтавшие стать художниками, просто зубами скрипели от злости, представляя свое возвращение домой. Да еще Никиту тут же бы забрали в армию. Честно говоря, после трех неудач парень приуныл, сложил лапки и покорился обстоятельствам. Но у Жанны был другой характер. Природа, наверное, ошиблась, наградив девочку мужскими качествами – невероятным честолюбием, завышенной самооценкой, патологическим усердием, желанием во что бы то ни стало пробиться в люди и вырваться из нищеты. Вся женская мягкость, нерешительность, слезливость, перепады настроения достались Никите.
