Прочитав эти строки, князь, как пораженный громом, упал в кресло в своем обширном, роскошно отделанном кабинете.
Его била лихорадка, и он обезумевшими глазами смотрел на листок бумаги, который держала его дрожащая рука.
— Какая подлость! — хрипло простонал он и злобно скомкал роковое письмо.
Несколько минут он остался неподвижен и даже перестал дышать.
Затем он поднял голову, его побледневшие губы горько улыбались.
— Анонимное письмо! — с омерзением сказал князь самому себе.
Вдруг в груди его заклокотало ревнивое бешенство.
— Но если это правда! — прошептал он. — У меня нет врагов! И притом этот подробный адрес… Нет, это, должно быть, правда… Она не любит меня… О, позор, позор! Обманут, обманут ею… О, несчастная, презренная женщина… Ничто не удержало ее, бесстыдную, от преступной страсти — даже мысль о своем ребенке не могла спасти ее! Она украла мою честь и покрыла позором мое имя и колыбель своего ребенка… А я… я любил ее так искренно… Я все еще люблю ее и теперь!.. О, как справедливо было мое подозрение… Это ужасно, ужасно!
Он вскочил в неистовстве.
Из его груди вырвались глухие стоны, его руки поднялись как бы кому угрожая.
Было мгновение, когда он хотел идти к жене и показать ей это письмо.
Если бы он это сделал, княгиня могла бы сейчас оправдаться, рассказав всю правду.
Но, к несчастью, князь этого не сделал. Ревность — плохой советчик.
Она овладевает разумом и сердцем и смущает самую сильную душу.
Князь решил убедиться и отомстить.
Князь неровными шагами стал ходить по кабинету, стараясь успокоиться, что было необходимо для появившегося в голове его плана.
Спокойствие между тем не давалось ему.
Напротив, он более и более расстраивал себя, припоминая поведение своей жены за последнее время. Оно представлялось ему в самых мрачных красках. Ее слова, ее движения, самое выражение ее лица восставали в его односторонне направленном уме уличающими фактами ее неверности.
Сомнение в ее виновности через какие-нибудь полчаса выросло в твердую уверенность…
— О, я буду отомщен, я смою мой позор кровью…
Он бросился в детскую, чтобы у колыбели своего ребенка найти силу пережить те несколько часов, которые остались до полного убеждения в том ужасном факте, что он «обманутый муж» и что у его сына нет «честной матери».
XI. Двойной выстрел
К завтраку граф вышел по наружности совсем покойный. Он принудил себя даже к разговору со своей женой. При этом, однако, он пристально смотрел на нее и заметил, что она имела расстроенный и растерянный вид.
«У нее нечистая совесть!» — подумал он. После завтрака он спросил:
— Ты сегодня дома?
— Нет, я думаю выйти.
— Куда, можно полюбопытствовать?
— К Клодине.
— Но она, кажется, была вчера у тебя.
— Да, но я обещала ей сегодня привезти узор для подушки…
— Ты поедешь в карете?..
— Нет, я хочу пройтись, мне необходимо движение…
— Как хочешь… Я также еду.
С этими словами он вышел из столовой.
Княгиня вздохнула.
Ее снова охватил страх.
Но не ехать было нельзя. Графиня и он ждали.
«Быть может, я поступаю нехорошо, но я делаю так, как подсказывает мне моя совесть!» — подумала княгиня.
Князь Андрей Павлович вернулся к себе в кабинет и с силой дернул за сонетку.
Через минуту в комнату вошел камердинер.
— Велите заложить карету, но чтобы она не выезжала к подъезду ранее, нежели я скажу.
— Слушаю-с, ваше сиятельство! — сказал старый слуга и направился к двери.
— Степан! — остановил его князь. — Когда графиня выйдет из дома, доложишь сейчас же мне.
Камердинер вскинул удивленно-испуганный взгляд на своего барина, но тотчас потупился и произнес лаконически «слушаю-с», удалился.
Князь подошел к одному из библиотечных шкафов, стоявших по стенам обширного кабинета, отпер ящик и отворил его.
Вынув черной кожи футляр, он открыл его.
В футляре оказался изящно отделанный пистолет-двустволка.
Положив обратно футляр в ящик, он вынул из последнего пороховницу и мешочек с пулями. Медленно и тщательно зарядив пистолет, он сунул его в карман.
Медленными шагами начал он ходить по кабинету.
Дверь отворилась, и на ее пороге появился камердинер.
— Ее сиятельство изволили выйти из дому! — доложил он.
Князь вздрогнул, остановился, обвел слугу недоумевающим взглядом и вдруг, как бы что-то вспомнив, быстро направился к выходу из кабинета, бросив на ходу камердинеру:
— Велите подавать карету!
Камердинер посторонился, чтобы пропустить князя и, печально качая головой, пошел исполнять приказание.
Когда князь вышел из подъезда, он увидел свою жену в нескольких стах шагах от себя, уже подходящей к Аничкову мосту.
Князь Андрей Павлович пошел пешком, приказав экипажу следовать за собой шагом.
Он быстро дошел до моста, чтобы не потерять из виду жену.
Последняя шла не торопясь по Невскому проспекту и не доходя до дома графа Переметьева, вдруг скрылась.
«Она села в заранее приготовленную карету!» — догадался он.
Вскочив в свою карету, он приказал кучеру следовать на расстоянии за ехавшим экипажем.
Бледный, со стиснутыми от внутренней боли зубами, он то и дело высовывался из окна кареты и страшным взглядом следил за экипажем, увозившим его жену на любовное свидание.
Княгиня Зинаида Сергеевна ехала ни жива ни мертва, хотя, конечно, и не подозревала, что в ста шагах от нее ехал за ней ее муж.
Графиня Клавдия Афанасьевна, понятно, и не думала ехать в этот день на Васильевский остров.
Устроив ловушку своей подруге, она ограничилась лишь тем, что отдала на этот день соответствующие приказания Акимычу, его жене и дочерям на случай прибытия в западню намеченных ею жертв.
Сама она в тот момент, когда обе кареты с князем и княгинею Святозаровыми, уже подъезжали к 10-й линии Васильевского острова, спокойно обсуждала со своей портнихой фасон нового бального платья к предстоящему зимнему сезону.
Княгиня робко вышла из остановившегося экипажа и с замиранием сердца подошла к калитке.
Она оказалась отворенной.
Она вошла во двор и направилась к парадному крыльцу, тоже оказавшемуся незапертым.
Пройдя переднюю залу, она очутилась в гостиной, окна которой выходили в сад.
Здесь она увидала совершенно незнакомого ей молодого офицера.
Это не был Потемкин…
— Поручик Евгений Иванович Костогоров… — представился он ей, почтительно кланяясь.
— Что вам угодно? — растерянно произнесла княгиня и зашаталась.
Он ловко подставил ей кресло, в которое она скорее упала, нежели села.
— Мой друг и товарищ Григорий Александрович просил… поручил… — начал, путаясь, молодой человек.
— Что он поручил вам? — снова, почти бессознательно, спросила княгиня, вся дрожа от волнения.
— Хотя он и желал бы очень видеться с вами, независимо от вашего настойчивого приглашения, переданного ему вашей знакомой…
Княгиня подняла голову и окинула его удивленным взглядом.
— Но, обдумав все серьезно и хладнокровно… он нашел, что это свидание будет лишь лишней мукой для него и для вас… Вам лучше не видеться совсем… особенно наедине… Он просил вас извинить его… Он не будет…
— И это он… поручил… сказать… вам… когда сам…
Княгиня остановилась и побледнела еще более.
— За мою скромность… я ручаюсь вам честью нашего мундира… Притом, я не имею удовольствия вас знать… не знаю и не хочу знать вашего имени… — сказал молодой человек, думая, что сидевшую перед ним барыню возмутила откровенность с ним Потемкина.
— Но где же графиня? — вдруг вскрикнула Зинаида Сергеевна. Молодой офицер с недоумением посмотрел на нее.
— Я не знаю никакой графини и не видел здесь никого.
Княгиня поднялась в страшном волнении. Она стала понимать правду.
В это время с улицы донесся шум подъехавшего экипажа.
— Это ловушка! — бормотала она. — Это ловушка! Но к чему, зачем?
Молодой человек был изумлен. В соседней комнате раздались тяжелые шаги.
Княгиня бросилась к двери и очутилась лицом к лицу со своим мужем.
— Измена, подлость! — вскрикнула она и стала перед князем, преграждая ему дорогу.
Лицо князя Андрея Павловича страшно изменилось. Он был бледен, как полотно, губы его дрожали. В руке у него был пистолет. Он прямо подошел к молодому офицеру.
— Выслушай меня, выслушай меня! — кричала княгиня, бросаясь между мужем и молодым человеком.
Он с силою оттолкнул ее. Он совершенно обезумел.
— Милостивый государь! Я клянусь вам, что я эту барыню… — начал было молодой человек, но не успел окончить фразы.
Раздался двойной выстрел.
