Не так давно я получила посылку из Америки; когда ехала на почтамт, ломала себе голову, от кого. Оказалось, от Оли Капустянской. У меня даже спина похолодела, когда я прочла ее имя на посылке.
Посылка стоила в New-Yorkе три доллара. С меня взяли таможенный сбор и за переупаковку 95 р., т. е. 19 долларов. Украли кусок шоколаду, просто отломили, украли крупу, оставив в пакете в фунт граммов 50 и вместо американского куска мыла положили четверть куска нашего коричневого стирального. Позорно и характерно.
11 мая. Утром позвонил Юрий Александрович. Просит повременить с отправкой детей. Испугались. У Васи, дескать, положение отчаянное, экзамены, сдача диплома, постановка в Театре киноактера[135]; Наташа неизвестно где, а у него самого тоже положение отчаянное; дети гулять не ходят, т. к. не во что их одеть. Продает дачу, чтобы расплатиться с долгами. Завтра назначено свидание с Храпченко, будет говорить о своем бедственном положении.
И это говорит лауреат, дважды лауреат, у которого всякие лимиты и пайки.
Очевидно, лучше всех мне. Стыдно за него, да, забыла записать еще один анекдот, который повторяют все.
Молотов спрашивает Маршалла, какой средний заработок у американского рабочего в месяц.
Маршалл: Три тысячи долларов.
<Молотов:> А сколько он проживает?
<Маршалл:> Тысячу долларов.
Молотов: А что же он делает с остающимися двумя тысячами?
Маршалл: Это нас не интересует. А каков у вас средний заработок рабочего?
Молотов: Тысяча рублей.
<Маршалл:> А сколько он проживает?
Молотов: 3000 рублей.
Маршалл: А где же он берет недостающие две тысячи?
Молотов: Это нас не интересует.
Была сегодня в церкви. От ворот до паперти тесные шпалеры нищих. Несколько мужчин поразили меня. Худые, желтые, страшные. Напомнили нищих из «Гадибука»[136].
Вообще народ исхудал сильно, говорят, больницы полны дистрофиками.
13 мая. Еще анекдот. Корова и лошадь уходят из СССР и на границе встречают идущих сюда клопа и петуха. Петух спрашивает лошадь:
– Зачем ты уходишь из СССР, у вас ведь так хорошо?
– Делать нечего, нас женщины заменили, работают, как лошади.
– Ну а ты, корова?
– Доят меня 7 раз в день, а кормят один раз.
– Ну а ты, петух, чего сюда идешь?
– Еще бы, у вас раз споешь и лауреатом будешь.
– А ты, клоп?
– Плохо в Европе, ходишь, ходишь по квартире, еле человека найдешь, а у вас по 15 человек в одной комнате живет, раздолье!
‹…›[137]
18 мая. Была у Анны Петровны. 76-й год рождения. Утром ходила с детишками в поисках цветов по цветочным магазинам, еле нашла полураспустившуюся гортензию. А днем А.П. мне звонит: «Почему вы меня не поздравляете, я беспокоюсь, не забыли ли вы, приходите непременно». Оказывается, 16-го она плохо себя чувствовала и было решено отменить гостей. Какая душевная молодость у этого человека.
У нее был Курбатов. Я впервые с ним познакомилась. Знал всех и знает всё.
За чаем Костенко, Успенские и я, мы сидели около него. Бесконечно интересный собеседник. Когда прощались, А.П. ему говорит: «А помните вы, что было 11 мая, как вы держали надо мной венец?»
Утром мне позвонил Юрий. Я вчера послала ему (как он просил!) телеграмму: вышлите немедленно денег, погибаем. А погибаю я действительно. За весь май ни копейки ни от кого. Просыпаюсь ежедневно в 6 утра и мучительно думаю: что же продавать сегодня? Юрий – одни жалкие слова: они в полной нищете, едят один раз в день одно блюдо. Он принужден брать халтуры, не может кончить баллады, не работает над оперой. Вася не сдает диплом, на него жалуются. У него ужасный вид, надо его развести с Наташей, которую возненавидели даже в МХАТе. И зачем я посылаю такие телеграммы, что подумает домработница?
Немного позже получаю телеграмму от Наташи из Гродно: «Простите задержку денег вине театра». По-видимому, я смоленская помещица и Ларино может прокормить детей. Бог им судья!
Жалко Васю.
28 мая. Отменили смертную казнь[138]. Тридцать лет казнили без передышки, без отдыха и срока. Только бы дожить до будущего суда, ежедневно молюсь об этом. Когда всему миру станут известны их чудовищные преступления? Миллионы расстрелянных, заморенных, загубленных, пытки самые изощренные.
29 мая. Увезли шкаф красного дерева эпохи Александра I, принадлежавший Васе (брату). Приходила смотреть его женщина средних лет, уровня прислуги. Вчера пришла уже с дочерью и внучатами. Дочь посмотрела шкаф: «Да, конечно, видно, что Петровский… мы хотим, чтоб у каждого были всякие и шкапы и столы». У них квартира в три комнаты на Кутузовской набережной. Накупили уже очень много всего. Сегодня за шкафом приехал муж, вошел ко мне в комнату в фуражке – энкавэдэшник[139].
Вот у кого деньги.
Продала недавно воспоминания Болотова[140]. И всегда больно, больно расставаться с вещами, которые любишь. Не жаль, для детей не жаль, а больно, расстаешься, как с другом и навсегда.
А Наташа и в ус себе не дует, пишет Васе, что загорает на солнце. А Вася рвется на части, чтобы и Студию кончить, и деньги на стороне заработать. Он не сдал вовремя диплома, его исключили из Студии, затем вновь приняли, но он считает свою репутацию в МХАТе подмоченной.
Приезжал Дмитриев, говорит, что декорации в Театр киноактера Вася сделал хорошо, все довольны, и он думает, что и в Студии все обойдется благополучно, только панику наводят.
Вася звонил, он взбешен на Наташу и решил развестись. Не так-то это просто, ей важно быть Шапориной.
Жалею, что не удалось повидаться с Дмитриевым; 25-го, уходя от Щекатихиной, я оступилась на лестнице и подвернула себе ногу. Было мучительно больно. Теперь лежу уже четвертый день.
31 мая. Получила открытку от Васи (брата). Все здоровы, Вася junior[141] в командировке в Америке уже год; к нему уехала жена с детьми. Саша тоже в Америке, у него хорошее место. Приезжала Марина с мужем, симпатичным английским моряком. Только милая Вера Ивановна умерла, но ей было уж, верно, лет 85. Веет от письма нормальной человеческой европейской жизнью. Какое счастье, что они эмигрировали. Я чувствую над ними папины заботы, у них есть ангел-хранитель. И какой страшной мне показалась моя собственная жизнь, жизнь моего бедного Васи, какой чудовищный и неудачный эксперимент. Эксперимент полуинтеллигентов.
М.М. делится со мной своими новостями: они спросили – где Жуков? – Он у вас – у него большая роль впереди. В конце года будут ужасные события в главном городе, страшнее ничего не было. Вас и страны это не коснется. После этого вернется сын М.М. и жизнь будет другой[142].
Наш будущий потомок, житель сильной и крепкой страны старого континента с буржуазно-демократическим строем, единственно противостоящей Америке, этот потомок не поверит тому, что будут рассказывать мемуары нашего времени.
Как рано проявляется индивидуальность. Соня и Петя. Ей в августе минет 8, ему в июне 4. Совершенно разные дети. Соня медлительная, нервная, застенчивая, очень нежная, умненькая. Петя – ртуть. Живой, шалун, веселый, остроумный, ни перед чем не останавливающийся, по-видимому, будущий художник. Может рисовать часами. Берет бумагу, стремительно валится на пол, карандаш в левой руке, язык вытянут на вершок. Линии твердые, очень занятные рисунки. Месяца два, как он начал рисовать людей. Откуда все понял: движение, правильное положение ног при ходьбе? У Сони есть способности к лепке. Беспокоюсь я за нее ужасно. У нее порок сердца. Шапорин всех снабдил этим пороком, будучи сам здоров как бык.
6 июня. Слушаю бой часов и вспоминаю: toutes blessent, la dernière tué. Хочу дожить, надо дожить, должна дожить.
7 июня. Сейчас звонил Вася из Москвы. Наташа вернулась, денег не привезла, все проела. Сейчас к нам не приедет, т. к. занята.
И это мать! Что у нее вместо сердца?
С 20 сентября она не видела детей. Ну как не отложить какие-то деньги, чтобы хоть на день заехать в Ленинград, поцеловать, прижать к себе этих крошек? Как не поголодать, как я, чтобы прислать им денег? Нет имени такому отношению. А по отношению ко мне? Услыхала ли я хоть слово благодарности; конечно, нет. Бедные, бедные дети. Я умру – что с ними будет? Такое хрупкое существо, как Сонечка. Что она для этого бессердечного битюга? А Вася вполне под ее башмаком. Она его обманывает как хочет.
Дрянь в полном смысле этого слова.
Бедные, бедные дети. И такие чудесные.
11 июня. Приходит Петя, головка набок, рожица ласковая и лукавая: «Я хочу сладкого, только не на букву Э (на букву Э – конфэта), а на букву саха-рэ!»
Я прочла «Enfance et jeunesse» de Renan[143]. Прочла с интересом. Меня изумляет одно (то же удивило меня и в «Исповеди» Л. Толстого): как долго и много он изучает, чтобы прийти к отрицанию созданного руками человеческими христианства. Для такого вывода, по моему мнению, достаточно глубоко вчитаться в Евангелие. Нигде Христос не отождествляет себя с Богом. Зачем называешь ты меня благим? Никто не благ, токмо один Бог. Данная им замечательная молитва – Отче наш – исчерпывает все стремления человеческие и устанавливает единого Бога Творца. А молитва в Гефсиманском саду – не как я хочу, а как Ты хочешь. Уже много, много лет я каждый день читаю Евангелие. С начала и до конца. И опять начинаю снова. Больше всех люблю Матфея. Я, конечно, христианка, выше Христа и его учения ничего нет на земле. Но как могли создать Троицу, так материалистически понять Дух Господень. Грех против духа святого не простится, – сказал Христос. А отцы церкви написали Дух с большой буквы и изобразили голубя.
