Возле оконечности острова Сите, позади Нотр-Дам, у подножия Мемориала в память о депортированных евреях, в обнажившемся ложе Сены зияла трещина, – наверно, она появилась от засухи, а может, и по какой-то иной, более загадочной причине, я задумал спуститься в нее, меня подталкивала кошмарная мысль, что нам грозит умереть от жажды, голод – это тоже неслабо, но жажда вызывала какие-то дополнительные ассоциации, отталкивающие, омерзительные, я был уверен, что на глубине вода есть, ведь не исчезла же с планеты вообще любая жидкость, во всяком случае надо что-то делать, иначе смерть.
– Я люблю тебя, – благословила меня Марианна на пороге того, что являлось прежде вполне буржуазной столичной квартирой, – я люблю тебя и я в тебя верю!
Трещина, по крайней мере на первый взгляд, была бездонная, приоткрытые врата в трепещущее сердце Ада, наверняка именно отсюда появился Левиафан, даже после всего, что я видел и пережил за эти месяцы, мне стало страшно, когда я шагнул в темноту, с собой я взял свои светильники на отработанном масле, пушку, а еще простыни и бутылки для жидкости, которую надеялся найти.
Кроме того, у меня имелся молоток и гвозди, я собирался вбивать их в стены, чтобы найти дорогу назад. Свет из отверстия за спиной совсем побледнел, мне было одиноко и боязно в этом путешествии к центру Земли, вокруг шуршали крылья летучих мышей, вниз отлого уходила какая-то ухабистая тропа, я сосредоточился на тенях, плясавших в свете лампы, я ведь мог и не найти воды, заблудиться и умереть в недрах планеты, на глубине сотен метров под Нотр-Дам, – честно сказать, это последнее обстоятельство не имело никакого значения, разве что для Марианны и Флавия.
Тропа превратилась в подобие коридора, на каждом повороте я вбивал гвоздь и вешал на него кусочек алюминия, залог того, что мне удастся вернуться, я прошел еще немного вперед, через огромные залы, пещеры, где-то пол был усеян скелетами, местами попадались рисунки – фантастической силы, мне такие и во сне не снились, – земля открыла мне путь, проход, и показывала чудеса, но я не стал задерживаться, бутылка «Эвиана» осталась у Марианны, мне уже хотелось пить, теперь должен был появиться какой-то знак, что-то ободряющее, подтверждающее, что я не сбился с пути и ищу не напрасно. Я снял с одного мертвеца механические часы, было три пополудни, из дому я вышел в восемь утра.
Если мы действительно те, за кого себя принимаем, тогда покажись, взмолился я. Яви себя и дай мне попить, пожалуйста, и тут, хотите верьте, хотите нет, но это чистая правда, не успел я закончить фразу, как вдруг услыхал журчание, журчание воды, ошибиться невозможно, я протянул руку, стена справа была мокрая, из углублений сочились капли. Я был спасен.
Я был спасен, и больше того, факт этот служил очевидным, чудесным доказательством того, что да, бесспорно, Марианна и я, мы Избранные, а наш сын, вернее, тот, кого нам поручено было встретить в миру, – не кто иной, как Благословенный, Предтеча грядущих времен, и Бог на небесах не только поддерживает нас, но и сделает все, чтобы помочь мне одолеть испытания. Благодарю, твердил я, благодарю, не беспокойтесь, я постараюсь быть на высоте.
Строго говоря, это был отнюдь не полноводный поток, даже не родник, в воздухе пахло сыростью, по стенам, растекаясь, сочилась тонкая струйка, ничего особенно выдающегося; я расставил свои сосуды в основных точках, положил простыни на влажные камни, кап, упала первая капля, кап, в таком ритме мне тут ждать несколько часов, я загасил лампу и улегся во мраке, пристроившись слизывать драгоценную влагу, чтобы утолить жажду, и, хотя кругом была чернота, перед глазами у меня плясало множество цветных образов. Я видел себя ребенком, в кругу семьи, на пляже, мир был беззаботным, а жизнь притворялась прекрасной, вот мы что-то покупаем у торговцев, вот булка с изюмом, лица учительниц вспоминались так четко, словно я расстался с ними вчера, я уютно свернулся под перинкой, и мне несли чашку шоколаду, Господи, шоколаду! Мне было тепло и хорошо, но постепенно эти приятные видения стали сменяться иными, все более странными картинами, меня окружали черти и гигантские летучие мыши, я бежал по лесу рядом с оленем, тем самым, что встретился мне в Бютт-Шомон, но видел я его наяву или во сне? Между рогов оленя сиял тот же крест, золотой крест, а я был король на закате дней, я умирал в лесу, одинокий, всеми покинутый, в долине Луары, мне протягивали молоток и гвозди, мой молоток и мои гвозди, я стоял, разинув рот от изумления, а передо мной висел Христос, я был римский солдат, из тех, что распяли на кресте Мессию, его вывихнутые руки окрашивались кровью, когда острие гвоздя входило в плоть, – наверное, железо наткнулось на кость, потому что мне пришлось вколачивать гвоздь еще раз, колотить изо всех сил, в небе виднелись сполохи света, я был легкий как перышко и летел к солнцу – Икар, победивший земное притяжение; осторожней, говорила мне мать, не лети так быстро, я за тебя боюсь.
В конце концов видения в темноте рассеялись, я зажег свой светильник, бутыли оказались почти полные, а простыни вполне мокрые, – значит, мое путешествие было не напрасным, и я пошел обратно, нащупывая свои ориентиры на каждой сомнительной развилке.
Христос, молоток, толстые гвозди, вдребезги разбивающие плоть, она сочилась алой, тошнотворной кровью.
И хруст суставов.
Пот стекал мне на шею из-под съезжающего шлема, я слышал крики центуриона и других солдат.
Ты царь иудейский, ха-ха-ха!
Было уже темно, часы показывали семь вечера, я спрятал добычу в рюкзак и пошел назад к Бютт-Шомон, с пушкой в руке, каждую секунду готовый отразить нападение; но и на сей раз все обошлось, дома ждала Марианна, напевавшая Флавию гимны, спокойно, безмятежно, нисколько не сомневаясь в исходе моей затеи; я сказал, вот вода, она взяла бутылочку с соской и дала попить Младенцу-Избраннику, самым естественным образом, а за окном город умирал от жажды.
Мы поели фуа-гра с джемом, роскошный пир, Флавий отрыгнул и заснул, я рассказал Марианне о видениях, о своем прошлом солдата-наемника с молотком, и то, что я осознал свои былые злодейства, ее ничуть не встревожило, наоборот, подтвердило ее понимание нашего нынешнего бытия, нашей жизни, целиком посвященной Богу и его Сыну:
– Если ты действительно был среди палачей того, кого звали Иисусом Христом, то знай, что деяние твое вписано в великую книгу достославных дел, ибо без помощи злодеев и предателей Господь бы не смог в полной мере свершить уготованное ему. Имя Иуды священно в вышних, и твое непременно стоит рядом с ним.
Назавтра мне повстречалось на улице множество обезображенных людей, их лица были покрыты жуткими багровыми волдырями, сочившимися желтоватой жидкостью, говорили, что эти люди превратились в страшилищ за одну ночь, от зрелища их гнойников у кого угодно могли начаться кошмары, я не стал задерживаться и направился прямиком к Нотр-Дам, к своему подземному источнику.
И в этот день, и в следующие все происходило так же, как накануне: я добирался до сырого места и, пока наливались бутыли, погружался в оцепенение, полное образов, я плавал в каком-то странном измерении, между сном и совсем иным состоянием, наполовину бодрствуя, а наполовину словно развоплотившись, словно вдруг преодолев границы материи и пространства, меня посещали озарения, видения наподобие тех, что были в ночь с мертвецами, но в конце, когда я приходил в себя, от них оставалось лишь смутное, мимолетное ощущение, все это запечатлевалось и всплывало в какой-то части моего «я», не выходя, однако, на свет, и я только-только успевал вернуться домой и поймать несколько крыс. Причиной волдырей, которыми теперь страдали многие, было, скорее всего, сочетание отравленной пищи и освещения, все, что еще не погибло, становилось источником заразы, кроме крыс, так, по крайней мере, говорили: всякие мерзости начались уже давно, крысы вырабатывали антитела на любой случай, их можно есть, ничем не рискуя, если эти слова еще имели какой-то смысл; не беспокойся, предупредил я Марианну, разделывая тушки, мы ничем не рискуем, абсолютно ничем, да и вообще они почти как кролики. Кроме того, нужно было предохраняться от света, люди выходили на улицу в кожаных или матерчатых защитных масках, а раковые больные еще и скрывали таким образом свои раздувшиеся лица, не пострадали только те, у кого была смуглая кожа, и уже поговаривали, что Бог оставил белую расу, проклял ее и все мы там будем.
Признаться, постоянно встречать на улице фигуры с замотанными лицами, в масках, наспех сооруженных из старой одежды или коробок, было ровно тем, чего мне не хватало для полного счастья. – со своей стороны, я обошелся капюшоном из одеяла с прорезями для глаз, привет друзьям из ку-клукс-клана; если попытаться представить себе, что было на этих площадях, на этих улицах год назад, всего лишь двенадцать месяцев, какой-то несчастный годик, ум заходил за разум, в это невозможно было поверить, хотелось схватиться руками за голову или кататься по земле, со многими, впрочем, так и случалось: вдруг ехала крыша и они отказывались играть в эту игру, молодой человек примерно моих лет раскроил себе череп о стену, он бился долго, бился и кричал, пока не превратился в какую-то судорожно корчащуюся, агонизирующую фигуру, увенчанную красной лохматой массой. По вечерам, набрав воды, я по дороге домой заходил к одному старику, у него еще оставались консервы, – похоже, он набрел на какой-то склад, потому что я каждый вечер менял влагу на пищу, и манна все не иссякала, еще один верный признак, что незримые силы не дремлют, облегчая нам жизнь, помогая выполнить возложенную на меня задачу.
