— Что вы! Мы всегда жили в Кане, и мадам Питар вот уже много лет — клиентка моей жены, а мадмуазель Матильду, виноват, вашу супругу, я знавал еще девочкой с косичками.
— И где же твоя лавка?
— Между мясной и табачным магазинчиком, шестой дом от мадам Питар. Вы часто проходили мимо нас.
Ваша теща тоже заходит к нам погадать.
Ланнек, несомненно, ошибся. И все-таки он отчетливо чувствовал, что во взгляде боцмана сквозит злобная ирония. Это просто смешно! Тем не менее он круто повернулся спиной к собеседнику и уставился на море, вернее, на мутно-белую вату, через которую под равномерные вздохи машины прокладывал себе дорогу «Гром небесный».
О Кане Ланнек обычно думал не в это время: для воспоминаний он отводил послеобеденные часы. Когда примерно в четыре пополудни включались все лампочки, которые в сыром воздухе тут же окружил влажный ореол, на капитана неожиданно веяло городом. Он представлял себе улицу Сен-Пьер, трамвай, проходящий по ней почти вплотную к тротуару, запотевшие стекла магазинов, черные платья окрестных крестьянок, которые тащатся от одной витрины к другой, волоча за собой ребятишек.
Думал он и о Питарах, думал с сожалением и угрызениями совести одновременно.
Зачем он вошел в эту семью? Только потому, что однажды вечером заглянул к Шандиверу и улыбнулся девушке, которая ела пирожные и слушала музыку?
И вот он обзавелся тещей, шурином, женой шурина и калекой-племянником, нога у которого заключена в аппарат из кожи и стали: с его помощью ее надеются выпрямить.
Да, у Матильды оказался братец, архитектор Оскар Питар. Г-жа Питар отдала ему лучшую квартиру в своем доме.
«Твоему брату надо принимать клиентов. Справедливость требует, чтобы жилье у него было лучше, чем у тебя».
Что касается клиентов, их не находилось или почти не находилось. На самом деле все обстояло иначе: мамаша Питар тайком подкидывала сыну на жизнь, что не мешало ей относиться к нему с болезненной восторженностью.
И зачем только боцман напомнил об этих мрачных марионетках? Ланнек вновь видел себя в квартире Питаров, где по воскресеньям собиралась вся семейка, слышал собственные слова, сказанные просто так, от нечего делать:
«Когда мы заходили в Голландию, к протестантам…»
«Голландия — страна не протестантская, — перебивает Оскар Питар. — Это…»
«Вы там бывали?»
«Зачем мне там бывать? Я и так знаю».
«Ну конечно, Эмиль, Оскару виднее, — вмешивается г-жа Питар. — Вы вечно спорите с ним, а он — человек ученый».
Экая чушь! И тут еще Матильда:
«Раз Оскар говорит…»
На борту корабля такие мысли лучше не пережевывать. Они отравляли Ланнеку существование. У него появлялось такое чувство, словно он не в море, не у себя.
А теперь вдобавок ко всему Матильда сидит лицом к лицу с Муанаром и гадает на картах.
Этого за женой он тоже не знал. С тех пор как боцман рассказал ему про свою лавку, Ланнек то и дело представлял ее себе во всех подробностях: узкая, плохо освещенная витрина, справа и слева магазинчики покрупнее.
Торгуют в ней чем придется: овощами, копченой рыбой, сельдью в рассоле, бакалеей, даже вином — нормандцы, делая покупки, не прочь пропустить стаканчик прямо у прилавка.
Позади лавки непременно должна быть жарко натопленная комнатка, где боцманша подрабатывает гаданием на картах и кофейной гуще. Туда захаживают и старуха Питар, и худосочная жена Оскара, которую семейство дружно попрекает тем, что она произвела на свет больного ребенка.
Можно не сомневаться: Матильда тоже была в числе клиенток.
Кто вбил ей в голову, что она должна обосноваться на корабле? Когда Матильда заговорила с мужем о своих планах, Ланнек не подумал о последствиях. Напротив, был даже польщен — решил, что это она из любви к нему.
К тому же он предположил, что долго так не протянется — с нее хватит одного рейса.
Теперь он был куда менее доверчив. Перебрал все возможные объяснения — одно другого невероятней, и раза два подозрительно оглянулся на боцмана, который по-прежнему топтался на месте, чтобы согреться.
На штирборте послышался шум. Ланнек наклонился и увидел, как один из матросов выбирает линь с крючком на акулу; метрах в ста от судна его невидимая пока что добыча неистово вспенивает воду.
— Эй, ребята, сюда! — вопил матрос, не в силах управиться в одиночку.
Никто не отзывался, и Ланнек, кубарем скатившись по трапу, бросился на помощь. Какое все-таки облегчение вцепиться обеими руками в режущий ладони линь и ворчливо бросить:
— Беги тащи гарпун!
Ланнек сгорбился от натуги — так упорно сопротивлялась гигантская рыба. В последние дни матросы частенько забрасывали в воду линь, наживленный куриными перьями, и время от времени акулы попадались на приманку.
На шум прибежал феканец, и они вдвоем принялись выбирать линь, а матрос встал сбоку, высоко подняв гарпун.
Работа была адова, и обоим сразу стало жарко — вспотела спина, забилось сердце. Ланнек ни о чем больше не думал. Он стиснул зубы и равномерно подтягивал к себе линь, глубоко врезавшийся в ладони.
— Ха!.. Кампуа, не отставай!
Вода кипела все ближе, и, когда от кормы до акулы осталось не больше трех метров, матрос, вскочив на фальшборт, метнул гарпун, который глубоко вошел в тело хищника и теперь торчал над волнами, как древко знамени.
— Давай! Тяни!
Еще несколько минут отчаянных усилий, и трое мужчин с блаженной улыбкой расслабили мышцы: на палубу, широко разевая пасть и словно все еще пытаясь во что-то вцепиться зубами, грохнулась двухметровая акула с кровоточащим боком.
Не создавалось ли иногда впечатления, что Ланнек похож на человека, которого выставили из собственного дома? Он снова прошел мимо боцмана, достаивавшего вахту. Выпил в штурманской стопку кальвадоса, взглянул на карту и от нечего делать отправился к радисту.
Подходя к дверям, он услышал стук пишущей машинки. У Поля Ланглуа была портативка, и он перепечатывал на ней свою писанину.
Муанар изучал теорию Эйнштейна, радист сочинял приключенческие рассказы для детских журнальчиков.
Ланнек распахнул дверь:
— Работаешь?
Он обращался к Полю то на «вы», то на «ты» — смотря по настроению. Сегодня «ты» означало, что у капитана появилась безотчетная потребность в общении.
Ланнек опустился в кресло, прямо перед рацией.
— Что же ты строчишь?
Ему показалось, что собеседник смутился, и, увидев на столе отпечатанный листок, он пододвинул бумагу к себе.
«Полиция считает, что ей удалось наконец напасть на след убийц из Вильфранша. Дело, видимо, идет о…»
Ланнек сообразил, что это запись последних известий, принятых Ланглуа по радио.
«Из Рима сообщают, что летчики…»
Он набил трубку, обшаривая каюту глазами.
— Последние известия ты тоже теперь отстукиваешь!
Обычно Ланглуа ограничивался тем, что излагал события дня за столом, а перехватив что-нибудь сенсационное, устно докладывал капитану.
Листки, кстати сказать, были отпечатаны очень тщательно.
— Это для моей жены?
Ланнек угадал. Сделал вид, что смеется, но на самом деле окончательно взбесился.
— Давно ты основал собственную службу информации?
— После Гамбурга. Я думал, что смогу…
— Черт побери!
Рядом с листками лежал блокнот, куда Лангдуа записывал принятое со слуха. Для приличия Ланнек заглянул и туда.
«Сан-Паол-де-Луанда. — Немецкий грузовоз… „Город Дюссельдорф“, загоревшийся в тридцати милях от берега Африки, всю ночь подавал сигналы бедствия. Пожар начался в трюме, груженном немытой австралийской шерстью. К четырем часам утра вся команда, за исключением двух матросов, о которых ничего не известно, нашла себе прибежище на баке, и радист передал, что долго ему не продержаться: дым густеет, и шкалы уже не видно.
После этого «Город Дюссельдорф» окончательно замолк.
Ближайшее судно — пароход компании Дельмас «Ажен» все еще находится в десяти — двенадцати милях от места катастрофы».
Лицо Ланнека осталось бесстрастным. Он знал эти берега по ту сторону экватора, сам ходил на «Ажене» и отлично представлял себе, что творится сейчас там, под небом, подернутым пеленой зноя.
— А это сообщение почему не отпечатал?
— Так, пожалуй, будет лучше, — промямлил Лангдуа, который держался все более робко, словно у него день ото дня появлялось все больше к тому оснований.
— Отпечатай.
— Вы считаете?..
— Кому я сказал — отпечатать? И снесешь моей жене вместе с остальным.
В голосе Ланнека зазвучала ярость. Хозяин он здесь или нет?
— Впредь печатайте все, что представляет интерес, и первым читать буду я.
Ланнек с размаху захлопнул дверь и несколько минут одиноко стоял на шлюпочной палубе.
Что если «Трем небесный» тоже загорится? Впрочем, там, где они сейчас находятся, это не так опасно, как в пустынной Южной Атлантике. В сорока с небольшим милях слева — шотландский берег, справа — недалеко до Норвегии. Не видно, правда, ничего — ни суши, ни судов, но вокруг шныряют другие пароходы, особенно траулеры. Они вышли на лов сельди и по первому зову подоспеют на помощь.
